Эмили не могла дать определения происходящему. Сознание действительно выхватывало лишь отдельные фрагменты, а все остальное тонуло в пелене страсти.

Она целовала Кларка. Нет, она проникала в него, а он — в нее, и оба жалили друг друга смертельным ядом. Они не проронили ни звука, лишь хриплое срывающееся дыхание вырывалось у каждого из груди.

Мгновенно стало жарко. В пальто жарко. Долой его! В платье тоже жарко... Нет, это позже. А у Кларка очень нежная кожа на спине, под рубашкой... А у нее, оказывается, совершенно нет терпения. Если сейчас его губы соскользнут вниз и доберутся до груди — дело пропало.

— Эмили, останови меня! — прохрипел он.

Но она не хотела. Зачем? Какие мягкие теплые у него губы... Какой нежный ершик волос на затылке... Какой сильный, горячий мужчина... Зачем его останавливать?

Ее волосы рассыпались по плечам, заколка соскользнула и хрустнула в траве под его ботинком. Зачем? Губы Кларка медленно двигаются ниже. Бретелька платья — такая тонкая, так легко рвется! Эмили засмеялась: как все просто! Дыхание мужчины обжигает ее грудь...

Внезапно она словно отрезвела. Отшатнулась от него.

— Кларк?

— Эмили, девочка моя...

Она поправила лиф платья и оттолкнула его.

— Что происходит?

— Эмили, я люблю тебя. — Он шагнул к ней и снова жадно принялся целовать.

Она вырвалась, сгорая от стыда.

— Кларк... что мы с вами делаем?! — Распухшие губы болели на ветру, по телу пробегала какая-то судорожная волна, хотелось прижаться к этому мужчине и не отступать больше уже никогда. Но она сделала еще один неуверенный шаг назад.

— Эмили, я люблю тебя. Делай со мной что хочешь, но я никуда тебя сейчас не отпущу.

Она никогда не видела Кларка таким. Ей даже стало немного страшно. Это был не Кларк. Это был дикарь — сильный, жесткий и свирепый. Он сверкал темными глазами, в которых горело адское пламя, а губы снова надвигались на нее, чтобы поцеловать.

От того паиньки Кларка, которого она хорошо знала, не осталось и следа. Под рубашкой, которую она сама только что вытащила из-под ремня, перекатывались мускулы. Он был в прекрасной физической форме, и у нее вдруг мелькнула мысль, что, вздумай она сейчас отбиваться, этот дикарь не оставит ей никаких шансов.

Даже тысяча Ричардов не могли сравниться с тем мощным потоком страсти, который исходил от него. Эмили почувствовала это настолько явно, что растерялась. Что же будет дальше?

Кларк тяжело дышал и молчал, стоя в метре от нее. Кажется, он не собирался никого терзать. Он ждал.

Эмили провела рукой по глазам, словно стряхивая с них пелену.

— Мы немного увлеклись... — Она пошатнулась на высоких каблуках, а он снова подхватил ее и прижал к себе.

— Неужели ты хочешь вернуться к гостям?

— Нет. — Губы совсем разучились говорить. Они могли теперь только целоваться. — Я хочу тебя. Правда.

8

Это было неприлично, бесчестно и дико. Это было непристойно, непорядочно, и поэтому все в шоке. Кто все? Неважно. Главное, что она, Иден, так считает.

Стояло утро понедельника. Эмили второй час выслушивала речь Иден о том, как нехорошо они с Кларком поступили, когда внезапно исчезли с банкета, никого не предупредив. А потом еще целые сутки не отвечали на звонки!

Она, Иден, теперь поняла, что бедный Ричард был совершенно ни при чем, когда Эмили уходила к нему на две недели. Это ее несносная дочь так пагубно влияет на мужчин, что они выпадают из жизни на столь долгий срок. И если бы Кларку сегодня не нужно было идти в свой банк...

Эмили с ней не спорила. Ее тело испытывало огромное блаженство, ее душа была умиротворена. По сути дела это были почти забытые чувства: ей не было так спокойно с тех пор, как не стало отца и жизнь превратилась в череду беспросветных дней.

— Мистер Тамерлейк, конечно, неплохая кандидатура, — сказала Иден, задумчиво склонив голову к плечу. — Но все же вы вели себя слишком импульсивно. Вы едва знакомы — и сразу остаться на ночь?! Просто не укладывается в голове, что взрослый мужчина способен на такое легкомыслие.

— Мама, давай оставим все ночные вопросы за скобками нашего разговора.

— Хорошо. Тогда перейдем к делу. В свете субботней выходки я тем более считаю, что тебе пора выходить замуж. У меня появился один знакомый. Он руководит...

— Мама, мне неинтересно, чем руководят твои знакомые. Давай сделаем вид, что этого разговора не было, пока я еще не успела обидеться.

Иден остановилась напротив нее и поджала губы.

— Эмили, что за вакцину тебе здесь вкололи, после которой ты совершенно перестала переносить родную мать?

— Мама, в свою очередь хочу спросить: откуда в тебе эта жесткость? Ты ревнуешь меня? Не хочешь, чтобы я жила с тетей, а принадлежала только тебе?

— Нет. Меня в отличие от тети интересует твое будущее, — холодно ответила Иден. — Тебе уже двадцать пять. А ты кидаешься от одного мужчины к другому, и ни с кем у тебя нет серьезных отношений.

— Это нормально для двадцати пяти.

— У тебя странные понятия о норме. Это ненормально ни в двадцать пять, ни когда-либо еще.

— А вот в тетушкиной семье так принято до самой глубокой старости! И я полностью поддерживаю их в этом вопросе!

— Ах вот как? Ну что ж, тогда понятно, что это за вакцина. Однако тебя можно поздравить: ты обогнала их всех. Тебе за один вечер удалось сделать то, чего Сандре не удавалось за год. Браво, Эмили!

— Спасибо, мама.

— И все-таки Тамерлейк тебя бросит. Вот посмотришь.

Эмили вскинула на нее настороженный взгляд.

— Почему? Тебе уже успели наболтать о его непостоянстве?

— Нет. Я ничего не знаю о его женщинах, хотя мне показалось, что одно время Ло напрашивалась с ним на близкие отношения.

Эмили поморщилась.

— Не может быть.

— Может не может, это ты у него спросишь. Я говорю лишь о том, что такие скоропалительные романы обычно ничем хорошим не заканчиваются. Нужно хотя бы пару месяцев, чтобы узнать друг друга как следует.

— А как же любовь с первого взгляда?

— Ты до сих пор веришь в сказки? Я думала, ты уже большая девочка. К тому же ни за что не поверю, что у Тамерлейка к тебе может быть такая вот любовь. Ты красива и, наверное, оказалась хороша в определенном смысле. Вот и вся его любовь.

Эмили открыла было рот, чтобы сказать, что у них с Кларком вовсе не первый вечер знакомства, вовсе не сиюминутная страсть и вовсе не... но внезапно передумала.

А чем тут можно похвастать? Что они знакомы целых десять дней — ах нет, уже двенадцать! А вместе с поездом будет все четырнадцать! И что Кларк долго ходил вокруг да около, пока в субботу она первая не набросилась на него. Что он исключительно честен и порядочен и что у нее до сих пор в голове не укладывается: она и Кларк в одной постели. Нет, этого не может быть! Кларк человек совсем иных ощущений, из совсем другого мира. И все-таки это случилось.

В чем-то Иден, конечно, права. Бросит он ее, как бросал остальных. Не может быть, чтобы кто-то уходил от него, таких мужчин не оставляют, их тщательно оберегают от соперниц.

Конечно, они неизбежно расстанутся: немного повстречаются, а потом он извинится и уйдет. Вернее, она уйдет. Потому что ночевать они будут в его доме.

— Я пойду, прогуляюсь, мама.

— Иди. Заодно и подумай.

Эмили долго бродила по улицам, заложив руки в карманы и уткнув нос в воротник плаща. Был ветреный, холодный день. Утром Кларк привез ее домой на машине, и она крадучись прошла в свою комнату и заперлась там. Хотя у нее было твердое ощущение, что весь дом, включая кухарку, наблюдал ее возвращение и хронометрировал время, проведенное с мистером Тамерлейком.

Что же все-таки между ними произошло? Может, это было наваждение, сиюминутная слабость, страсть, испанское вино, наконец! Кларк сказал, что любит, он повторял это всю ночь и все воскресенье, а она лишь улыбалась в ответ, понимая, что не хочет больше лгать. Но он довольствовался малым и, кажется, был вполне счастлив.