Примерно те же действия предпринимала и тетушка Ло, особенно в первые, самые трудные, годы после смерти отца. Видя, как ожесточается Иден, она просила прислать девочку в Нью-Йорк, где, конечно, Эмили было бы лучше вместе с ее собственными детьми, Сандрой и Джонни, веселыми, общительными ребятами, любившими кузину с раннего детства.

Но Эмили, глубоко привязанная к матери и чрезвычайно ей сочувствующая, отметала и тот и другой вариант. Нет-нет, она останется с мамой, потому что та не сможет без нее. Она останется с мамой, потому что сама не сможет без нее, потому что она восхищается ею, преклоняется перед ней и готова всю жизнь прожить тут, если маме так будет угодно!

Мишель такая позиция очень огорчала.

— Ты можешь сгубить свою жизнь и даже этого не заметить, потому что уже превратилась в бесхарактерную овцу! Но вот куда смотрит дорогая мамочка?! Неужели ей ничего не видно и совсем тебя не жалко?!

Эмили отвечала, что все это чушь. И у нее все в порядке с личной и прочей жизнью. И вообще она, может быть, скоро выйдет замуж.

На самом деле она обманывала сестру. За время учебы в университете у нее, конечно, были мальчики и с одним даже складывались настолько серьезные отношения, что Эмили собиралась съехать от матери. Но Иден, почуяв неладное, быстро переубедила дочку, заявив, что подло и бесчестно бросать мать.

Эмили быстро сдалась и перестала искать длительных отношений, ограничив свою жизнь непродолжительными романами или просто случайными связями. У нее почти не было друзей, она практически всегда была одинока, и единственное, что ее утешало, это мольберт и краски, к которым она последние годы пристрастилась.

Эмили с детства неплохо рисовала, но сначала это было просто увлечение, позже превратившееся в единственную отдушину и даже единственный смысл жизни. В своих работах она наконец-то раскрывала свое сердце и откровенно говорила о неутоленной страсти и нерастраченной любви.

Так продолжалось до конца учебы, а потом, получив диплом юриста, но совершенно сроднившись за это время с красками и кистью, Эмили отказалась от престижного места адвоката, вызвав острый протест матери. Это было первое противостояние между деспотичной Иден и послушной Эмили, закончившееся победой последней.

Она занялась организацией выставок, а когда появились деньги, сняла студию, где целыми днями пропадала. Иден начала было попрекать ее иждивенчеством, но Эмили снова удивила ее, продав несколько картин за хорошие деньги и обеспечив себе полную независимость на ближайшие пару лет.

Тогда Иден решила оставить ее в покое. Да и с деньгами стало полегче. Отцовские долги они отдали и теперь лишь зарабатывали себе на жизнь. Иден снова наняла постоянную прислугу в дом, вернула все на свои места и, кажется, чувствовала себя прекрасно, правда до тех пор пока Эмили была рядом. Как только та собиралась куда-то переезжать, Иден поднимала страшный скандал, пуская в ход любые уловки, от откровенных угроз до инсценировки сердечных приступов. В двадцать четыре года Эмили поняла, что обречена терпеть мать всю жизнь, если не произойдет какого-нибудь чуда.

Чудо появилось в лице Ричарда. Он пришел в их семью и разнес в пух и прах все уклады, которые Иден годами охраняла от чужаков. Он заставил Эмили страдать, а ее мать глубоко его ненавидеть. Он не желал им зла, но невольно вскрыл нарывы, образовавшиеся в душе обеих женщин. В результате еще через год Эмили окончательно решила, что не будет больше жить с матерью и уйдет от нее во что бы то ни стало.

Одна проблема: идти было некуда. Ричард внезапно появлялся, сокрушая спокойствие и здравый смысл ее жизни, и так же внезапно исчезал. Тетя Ло больше не звала к себе, а Мишель родила ребенка, временно забросив и карьеру и сестру. Она бы уехала в Нью-Йорк жить одна, но картины как назло перестали продаваться. Вот тут-то однажды, сидя с приятелями в клубе, Эмили в сердцах брякнула роковую фразу:

— Если я когда-нибудь выиграю миллион, можете меня в Вашингтоне больше не искать!

Вечером позвонила тетя Ло.

— Эми, милая моя! — начала она, не давая шанса вставить хоть слово. — О чем тут еще можно спрашивать! Ну конечно, я тебя жду! Мы все по вас безумно скучаем! Приезжай!

— Просто я...

— Ну что тут говорить! Позвонила бы и сказала: завтра вечером буду, встречайте! И все.

— Но...

— К чему эти условности? Считай, что вопрос решили. Как вы там? Как Иден?

— Прекрасно.

— Наверное, она собрала все деньги Вашингтона себе на счет. Молодец!

— Почему?

— Но, моя милая, это же давняя тема для шуток: с тех пор как не стало нашего дорогого Роберта, его жена свихнулась на добывании денег.

— Но...

Тетя заговорщицки понизила голос:

— Эми, душка, может, хотя бы ты откроешь мне тайну: зачем ей столько?

— Боюсь, ты многого не знаешь.

— Да? — оживилась тетушка. — Ну-ка расскажи! Впрочем, нет. Расскажешь, когда приедешь. А лучше пусть Иден едет с тобой, у мистера Флетчера скоро день рождения.

Эмили тактично поменяла тему:

— А как дела у Джонни и Сандры?

— Говорят, что хорошо.

— Вы часто видитесь?

— Каждый день. Они оба живут у меня.

— Как?! До сих пор?! — вырвалось у Эмили.

— А-а, ни тот ни другая никак не заведут себе семьи. Да ну их! Твержу им, твержу, что хочу внуков, а они ни в какую!

— Но тут, боюсь, я тебя тоже ничем не утешу.

— Ничего-ничего. Ты приезжай, поговорим. Завтра во сколько тебя встречать?

— Завтра? Но я...

— А когда же?

— Дело в том, тетя, что я собираюсь переехать в Нью-Йорк насовсем. И мне нужно собрать вещи. А у меня их немало.

— А их обязательно везти сразу?

— Прежде всего мольберты, стенды... — Эмили осеклась. В самом деле, зачем ей сразу все вещи? Она как-то совершенно не подумала, что люди сначала устраиваются на новом месте и только потом тащат за собой все содержимое шкафов и рыбку в аквариуме, если таковая, конечно, найдется.

— Да, прости, я как-то не подумала. Завтра? Ну, можно и завтра.

— Приезжай, сама все посмотришь и решишь. Никогда не поздно вернуться, если что-то не понравится. Если самолетом, то взлетел и сразу сел. Да и поездом — совсем недолго.

— Самолетом? — Эмили не любила самолеты, но не помнила, знает ли об этом тетя. Так или иначе, сейчас лучше об этом не упоминать, иначе та пустится в рассуждения об удобствах первого класса и преимуществах воздушного передвижения.

— Да, хорошо. Я позвоню, как только определюсь с рейсом и куплю билет. Скорее всего, это будет через день.

— Я буду ждать! Рада, что ты помнишь о старухе.

— Ну что ты, тетя!

— Большой привет Иден!

Эмили положила трубку и раздраженно посмотрела на аппарат, словно во всем услышанном обвинить надо было именно его. Она чувствовала себя автомобилем, по которому только что прошлись несколько щеток на автомойке.

— Ну что? Едешь? — Иден стояла возле столика с чашкой кофе в руке.

— Да. Ло сказала...

— Я все слышала по параллельному аппарату. Прошу тебя только об одном: постарайся быть корректной по отношению к нашей семье.

— Но я и так всегда была корректна.

— Я имею в виду те случаи, когда Ло примется расспрашивать тебя об отце и о последних семи годах. Кстати, кто тебе звонил пару часов назад? Опять твой бармен?

Эмили вздрогнула.

— Я не помню. При чем тут это?

— Что ты не помнишь? Ты же уверяла меня, что выкинула этого паршивого лицемера из головы и больше не будешь рвать себе душу из-за него. Так-то ты держишь слово.

— Он не паршивый лицемер. Он мой друг.

— Да этот друг тебя чуть в могилу не свел! Ты вспомни себя год назад. Сколько тебе пришлось пережить из-за него! А он... появляется на неделю, потом пропадает на полгода. А ты лезешь на стенку!

— Мама... все совсем не так.

— Ты прекрасно знаешь, что так! И я не разрешаю тебе встречаться с ним!

— Я и сама не собираюсь встречаться с ним.