Фергюссон широко улыбнулся девушке, все еще стоявшей на пороге. Она подняла голову и прямо взглянула на них. Ее взгляд был открытым и лучился неотразимым теплом и очарованием.

— Кажется, сама судьба прислала меня сюда в этот день!

Позднее Фергюссон рассказал Брижитт о том, как именно ему пришло в голову привезти к ним Присси. Вот уже больше месяца она работала стюардессой в экипаже самолета, который он пилотировал; но только вчера он понял, с каким трудом ей это давалось. Через полтора часа после вылета из Рима они вошли в циклон, а когда заходили на посадку в Лондоне, в корпус авиалайнера попала молния и, хотя он и не был поврежден, пассажиры страшно перепугались и началась паника. Присси продемонстрировала полное присутствие духа и только уже на земле, после того, как все покинули борт, ей стало плохо и она не смогла выйти из самолета. Фергюссон помог ей и, когда они разговорились, девушка призналась ему в том, как плохо переносила полеты. Она была вынуждена это скрывать из опасения потерять работу. Она не могла себе этого позволить, так как должна была заботиться о престарелой тетушке, воспитавшей ее и так гордившейся своей внучкой, возвращавшейся домой в отлично сидевшей на ней форме стюардессы. Присси призналась Фергюссону, что больше всего на свете ей хотелось бы работать с детьми и жить где-нибудь за городом, в небольшом домике, прочно стоящем на земле, а ей приходилось вместо этого постоянно «витать в облаках», обслуживая взрослых, страдающих, как и она сама, от морской болезни! Она сделала смешную гримаску, и Фергюссон понял, что эта девушка должна принадлежать им — Нику, Сарре, Брижитт и их будущему ребенку (хотя он еще и не подозревал о его существовании).

— И тебе тоже? — спросила его Брижитт с лукавой улыбкой.

— Конечно, — подтвердил Фергюссон. — Это забавное существо может оказать неоценимые услуги всей династии Джи.

Еще прежде, чем распаковать свой единственный чемодан, Присси достала из сумки бювар и принялась за письмо.

«Я устроилась к ним на работу, — быстро писала она. — Теперь мы не увидимся несколько дней. Если я останусь здесь, мне придется постоянно торчать за городом, но, так как они от меня просто в восторге, я сумею выторговать себе некоторые привилегии и воскресные отпуска в том числе. Дом далек от того, чтобы отвечать моим представлениям о комфорте, но мне хотелось бы взглянуть на их городские владения. Вероятно, позднее мне удастся это осуществить. А само семейство! Настоящие феномены! Она сама — обыкновенная девушка, ничего интересного собою не представляет. К тому же, она без ума от своего мужа, что немудрено, учитывая его внешность! Кстати, не пиши мне сюда: через несколько дней я сама сообщу тебе, намерена ли я здесь оставаться».

На лестнице послышался шум шагов. Присси быстро засунула письмо в бювар. Когда вошла Брижитт, она была поглощена разборкой своих вещей.

— Я нужна вам, мадам?

— Присси, ну пожалуйста, не называйте меня «мадам»! Если вы решите остаться с нами, мы должны будем стать подругами.

Брижитт не знала, зачем она это сказала. Разве что оттого, что девушка казалась ей такой маленькой и беззащитной, что напоминала малыша Никки. Может быть, и Фергюссон так же ее воспринимал: в качестве ребенка, нуждавшегося в покровительстве?

Брижитт присела на низкую скамеечку. У них была единственная комната для гостей, но она не сожалела о том, что ее займет Присси. Это грациозное созданье так удачно вписалось в обстановку, что казалось, будто кретоновые шторы, расшитые розами, и пушистый красный ковер были подобраны специально для нее. На секунду у Брижитт возникло ощущение, что она предчувствовала появление девушки, когда обставляла эту комнату, или была знакома с нею всегда… Но почему? «Вероятно, это просто мечтательность, всегда свойственная мне в первые месяцы беременности», — решила молодая женщина.

— Вам нравится здесь? — спросила она Присси, убиравшую одежду в шкаф.

— Она просто божественна; шторы очаровательны и особенно это покрывало из настоящего шелка. Я его потрогала, — наивно прибавила она.

— Это свадебный подарок. Когда оно придет в негодность, мы не сможем его заменить.

— Почему? — спросила Присси, нежно проведя рукой по вышитой в углу монограмме.

— Потому что не можем себе позволить такую роскошь.

— Но ведь ваша семья…

Брижитт холодно взглянула на нее.

— Что вы знаете о моей семье?

— То же, что и все слышали о Темплерах…

— Да уж, к сожалению, о них наслышаны все… — Брижитт снова взглянула на нее и решила, что девушка не держала никакой задней мысли. Она решила переменить тему:

— Муж рассказывал, что у вас есть пожилая тетушка. Вероятно, вы захотите навещать ее по воскресеньям?

Присси посмотрела на нее с благодарностью.

— Это было бы чудесно, миссис Джи!

Брижитт разглядывала маленькое изящное существо, грациозно присевшее на ковер. Каждое ее движение было гармонично. Она была очень хрупкой, с тончайшими щиколотками и запястьями. Точеный профиль и нежная шея. Маленькие руки с тонкими пальцами. Ее лицо было бы некрасивым, если бы ни его выразительность; эти черты невозможно было представить себе неподвижными. «Ей нетрудно завоевать симпатию, — подумала Брижитт. — Может быть, именно притягательность этой личности заставила Фергюссона привезти ее сюда? Так ли это все случайно? Откуда взялось это внезапное желание стать няней? То, что она любит детей, совершенно очевидно, но она могла бы завести своих собственных! Мужчины должны находить ее очень соблазнительной.»

— Пойдемте, я покажу вам детскую. Кстати, как это вам удалось так быстро приручить Никки? У него достаточно трудный характер.

— Ну, до полного доверия еще далеко. Отчего он такой беспокойный? — спросила Присси.

— Не знаю. Он всегда был таким. (Может быть, страх за его будущее, не отпускавший ее во время беременности, так повлиял на него? Сарра, чье рожденье не вызывало такого беспокойства, была гораздо спокойнее.) Но ответьте мне, Присси, — спросила она неожиданно, — почему вас привлекает такая скучная, не требующая никакой квалификации работа?

— Может быть, дело в том, что я просто люблю детей, и у меня самой было очень одинокое детство.

— У меня тоже, — произнесла Брижитт помимо собственного желания.

На секунду они замерли, пристально глядя друг другу в глаза.

— Ну вот, теперь все ясно, — подвела черту Присси.

Ночью, ложась в постель, Фергюссон спросил Брижитт:

— Ну как, предпочла бы ты бриллиантовые сережки моему подарку? — он изо всех сил старался сохранять серьезность.

Брижитт колебалась. Ей ужасно хотелось поделиться с ним тем странным впечатлением, которое произвела на нее Присси, но выражение доверчивости, столь ясно проступившее во взгляде мужа, заставило ее сдержаться: она не осмелилась испортить ему удовольствие от чудесной находки, которой он так по-детски гордился.

— Девушка просто очаровательна, — тепло ответила она.

Внезапно дрожь пробежала по ее телу. Она улыбнулась.

— Становится прохладно. Не пора ли нам ложиться?

Она знала, что все тревоги улягутся, как только она окажется рядом с Фергюссоном, тесно прижмется к его плечу. Спокойствие, действительно, ненадолго вернулось к ней. Его руки были так ласковы и теплы! Он шептал ей на ухо нежные глупости, что случалось с ним только в те минуты, когда он был абсолютно счастлив.

Но как только свет погас, очарование растаяло. Лунный свет отливал стальным блеском; почему-то Брижитт показалось, что над нею нависла угрожающая тень.

— Что с тобой, дорогая? — Фергюссон, всегда очень тонко ощущавший малейшие колебания ее душевного состояния, не мог не заметить охватившей ее тоски.

— Ничего, — ответила она, уткнувшись ему в плечо. Ну как она могла признаться в том, что каждую минуту ощущала незримое присутствие Присси, даже сейчас, в этой комнате? Жизнь этой девочки-сироты, воспитанной бедной тетушкой, явно представляла собой нескончаемую борьбу за существование: за то, чтобы со временем и у нее появился свой дом, дети, любящий муж… Брижитт готова была поделиться с нею всем, что имела, только не главным своим сокровищем, спокойно засыпавшим сейчас рядом, согревавшим ее своим теплом. А ведь одинокая девушка нуждалась прежде всего в любви.