Крессида открыла глаза и, увидев какого-то незнакомого молодого мужчину, в недоумении зажмурилась. Где она находится, как попала сюда и кто этот незнакомый молодой человек? Спокойно, спокойно, главное — без паники.

Наверное, это сон, решила Крессида. Однажды во сне она спустилась по веревочной лестнице с крыши дома, и когда на следующий день рассказала об этом Тому…

Том! Господи, вспомнила! Я же убежала!

Крессида приподнялась на локте, и комната — просторная, полупустая, с ярко пылающим камином поплыла перед глазами. Крессида успела заметить большой захламленный письменный стол. Справа на кипе бумаг восседала кошка песочного цвета. Между столом и камином находился мольберт, за которым стоял высокий молодой незнакомец. У него были слишком длинные для мужчины черные волосы, то и дело падающие на лоб, худое узкое лицо.

Этот человек заинтересовал Крессиду. Он был погружен в свою работу и держался совершенно непринужденно, словно находился в комнате один.

— Эй! — сказала она слабым голосом.

Молодой человек поднял голову, и Крессида отметила, что у него слегка изогнутые брови и очень светлые голубые глаза.

— Замечательно, — торжественно провозгласил он. Теперь я вижу, что вы живы. Но еще немного полежите спокойно.

— Полежать спокойно? — недоуменно повторила Крессида. Ее замутненное сознание начало проясняться, и она поняла, что сжимает что-то в кулаке. Клочок бумаги. Крессида развернула его и прочитала написанные размашистым небрежным почерком слова: «Вы опоздали!»

Тут же вспомнилась маленькая женщина в больших очках в роговой оправе. Она смотрела на Крессиду с неприязнью, не приглашая войти в дом. Потом женщина сунула ей в руку клочок бумаги…

Еще вспомнились мокрые от дождя, скользкие мраморные ступени, большая деревянная дверь, молоток в виде головы дракона…

Внезапно Крессиду обуяла жажда деятельности. Она решительно села на диване и потребовала:

— Ради Бога, оставьте свою мазню и скажите, где я нахожусь.

Кошка лениво повернула голову и уставилась на девушку немигающими светло-желтыми глазами. Мужчина, сделав плавное движение карандашом, посмотрел на гостью и улыбнулся. Одна бровь у него поднялась выше другой, глаза весело сверкнули. На злодея он явно не тянет, решила Крессида и успокоилась.

— В данный момент вы сидите на моем диване. Десять минут назад вы лежали на лестнице у входа, я принес вас сюда.

— Спасибо. — Она тут же почувствовала, как от ушибов ноет все тело. Осторожно пощупала затылок. Так и есть — шишка. Крессида никогда не страдала мнительностью, но сейчас робко спросила: — Может, надо позвать доктора?

— Не похоже, что у вас переломы. Следует немного подождать и посмотреть. — Молодой человек подошел и склонился над ней. Крессида невольно зажмурилась, словно боялась утонуть в глубине его небесно-голубых глаз. Теперь незнакомец показался ей очень высоким. — Ну как? Вы чувствуете себя лучше?

— Д-да, — неуверенно промямлила она, хотя голова была словно чугунная.

— Думаю, глоток бренди будет весьма кстати. — С этими словами он удалился, и Крессида услышала звяканье стаканов в соседней комнате. Кошка встала, потянулась и вдруг в один огромный прыжок оказалась прямо на диване. В знак расположения животное потерлось головой о руку Крессиды и замурлыкало.

— О! — Это вернулся хозяин комнаты. — Мимоза чрезвычайно разборчива. Арабии, например, она не позволяет дотрагиваться до себя.

— Кто это — Арабиа?

— Потерпите, вы скоро встретитесь с ней. Кстати, меня зовут Джереми Уинтер.

— А меня Крессида Баркли.

— Вот как! — Казалось, молодой человек заинтригован. — Теперь понятно, почему вы пришли сюда. Вы откликнулись на идиотское объявление Арабии?

— Да, — смутилась Крессида. — Мне оно, правда, показалось забавным. Но я, кажется, испугалась, когда увидела дом…

— Захотели убежать и, поскользнувшись на ступенях, упали? — подхватил Джереми. — Выпейте-ка бренди и расскажите все, как было.

Впервые за семьдесят пять лет Арабиа почувствовала, что жизнь невыносимо скучна. Несколько недель назад уехал один из жильцов ее величественного трехэтажного дома, довольно занятный скульптор, снимавший квартиру на первом этаже. Занятен он был тем, что с пеной у рта оспаривал каждое слово хозяйки, чем развлекал ее. Арабиа страстно любила дискуссии.

Скульптор был, пожалуй, единственным квартирантом, кого она удостоила своей дружбой. В цокольном этаже жил высокий молодой человек, Джереми Уинтер. Хотя он был не слишком вежлив с хозяйкой, ей импонировала его свободная, порой даже вызывающая манера поведения. К сожалению, двадцатидевятилетний Джереми не горел желанием коротать время со старой женщиной, мыслями устремленной в прошлое.

Прошлое… Арабиа окинула взглядом большую, богато и бестолково обставленную комнату, скорее похожую на музей. Она и была своего рода музеем и еще чем-то походила на запущенный сад.

На стенах висели написанные Люси наивные и светлые миниатюры, а также мрачноватый портрет шестидесятилетней Арабии с попугаем на плече.

По всему помещению в беспорядке были разбросаны трофеи, привезенные Арабией из многочисленных путешествий: резные шкатулки, верблюжьи колокольчики, тарелки из пальмового дерева с перламутровой инкрустацией, какие-то диковинные раковины, на полу — на восточный манер — во множестве валялись кожаные пуфики с тисненым золотом орнаментом и разноцветные подушки. Абажуры украшали длинные шелковые кисточки, похожие на цветные копья. Глядя на пестрые коврики, покрывающие узорный паркетный пол, Арабиа с ностальгией вспоминала шумные, пахучие, режущие глаз изобилием пыльные базары Багдада.

В огромной позолоченной клетке раскачивался на кольце истошно орущий попугай Ахмет. Рыжая кошка Джереми Уинтера частенько проникала во владения Арабии и умудрялась вздремнуть часок-другой на ковре под оглушительные вопли Ахмета. Однажды глупая птица в гневе тюкнула мощным клювом по статуэтке то ли дрезденского, то ли мейсенского фарфора. Естественно, безделушка разбилась вдребезги, но нахальная кошка и ухом не повела.

О каждой вещи в этой комнате Арабиа могла говорить часами, но, увы, слушателей не было. Что толку в богатом приключениями прошлом, если некому рассказывать об этом? Ее давно никто не хотел слушать. Арабии нравилось, чтобы ею восхищались, чтобы ловили каждое слово, нравилось одерживать верх, и не только в спорах. Ах, как прекрасно, когда на склоне лет тебя любят и восхищаются тобой. Если бы Люси…

Арабиа вздохнула. Зачем бередить раны? Что было, то прошло, она превратилась в одинокую старую женщину, в ее доме живут посторонние люди, жизнь внезапно стала скучной.

А с жильцами все же веселее. Абсурдно, когда пожилая женщина живет одна в трехэтажном доме с двумя-тремя слугами. Кроме того, слуг трудно удержать. Если бы дом не был таким большим и Ахмет не вопил целыми днями или Арабиа не носила бы причудливую одежду, более уместную на восточной женщине, чем на европейке… Все это смущало и отпугивало желающих пойти в услужение.

Тогда Арабии и пришла в голову блестящая идея сдать квартиры.

Она убивала сразу трех зайцев: получала энную сумму — деньги доставляли ей удовольствие, хотя она и не нуждалась в них, обретала компанию и одного из квартирантов пускала на условиях, что он будет выполнять обязанности прислуги.

Арабиа получила возможность познакомиться с разными людьми, иногда немного эксцентричными, как и она сама. Например, один художник, прежде чем съехать с квартиры, расписал стены своей комнаты вакхическими сценами.

Бальный зал заняла бедствующая дочь капитана королевского военно-морского флота, женщина бальзаковского возраста, Глория Беккер. Ее жалкие пожитки терялись в огромной комнате, и узкая кровать старой девы выглядела в этом помещении подобно одинокой бедуинской палатке в пустыне. Глория оставалась верной Арабии в течение вот уже пяти лет и великолепно справлялась с ролью служанки. Она охотно готовила и убирала дом в счет платы за жилье, к тому же была лишена ложной гордости. Забота о раздражительном и властном отце-инвалиде поглотила всю ее юность и все деньги, которые Глория рассчитывала получить в наследство. Теперь и у нее начал проявляться сварливый отцовский нрав, а Арабиа даже поощряла вспышки самодурства, просто чтобы хоть изредка развеивать скуку.