— Интересно, — хихикнула она, — составила бы нам компанию пьяная кухарка?

Ночью она едва не лишилась жизни — случайно ли или умышленно, — и вот, пожалуйста, — смеется. Она просто отказывается бояться. Пожалуй, он не может не отдать должное ее мужеству. И не восхищаться им.

Должно быть, щедрая порция виски, которую налил ей Дугал, все-таки заставила девушку заснуть. Наверное, от виски ей и приснился странный сон, будто кто-то плачет — тихонько ходит на цыпочках взад-вперед по коридору и изо всех сил старается сдержать судорожные рыдания.

Антония открыла глаза. Ничто не могло быть более естественным, чем эти льющиеся с безмятежно-синего неба лучи солнца. Антония слышала, как в холле на все голоса щебечут птицы Саймона, а в кухне кто-то гремит посудой. Она чувствовала себя превосходно, и это, похоже, совсем не было связано ни с тем, что ночь позади, ни с тем, что боль в лодыжке почти прошла.

Она откинула покрывало и, увидев аккуратную повязку, вспомнила серьезное лицо Дугала, когда тот бинтовал ей ногу. Еще девушка вспомнила, как он решительно заявил, что останется здесь до утра. Антония села и попыталась спустить ноги на пол.

В ту же минуту в комнату вошла Генриетта Конрой, неся на подносе завтрак. От удовольствия и от волнения старая дама вся так и сияла.

— Дорогая моя, — начала она. — Как только пришел Дугал — кстати, было уже совсем светло, — я поняла: случилось что-то ужасное. Нет-нет, совсем не то, о чем вы подумали! Бедный Дугал, иногда мне кажется, что он панически боится женщин. Неудивительно, когда рядом я! Нет, я подумала действительно о чем-то таинственном — например, о натянутых на лестнице веревках или отравленном кофе.

— Но почему? — задала Антония вполне резонный вопрос.

— Это мы как раз и должны выяснить, деточка. Когда Дугал сообщил, что вы упали с лестницы и растянули лодыжку, — Антония представила себе его нарочито сухое сообщение — я сказала: «Здесь что-то не так! Я немедленно отправляюсь туда». И вот я здесь и приготовила вам завтрак, потому что Белла, похоже, немного прихворнула. Говорит, у нее плохо с желудком. Не удивлюсь, если она в чем-нибудь замешана. У нее такой вид… А как ваша нога, дорогая?

— Спасибо, по-моему, лучше.

— Старайтесь на нее пока не наступать. — Генриетта осторожно ощупала опухшую лодыжку Антонии. — Перевязал, наверное, Дугал?

— Да.

Пожилая леди добродушно хихикнула:

— В этом он у меня молодец. — Она бросила на Антонию полный нетерпеливого ожидания взгляд. — А как все-таки случилось, что вы поскользнулись, дорогая?

— Я пошла к телефону. На ступеньках оказался обрывок водоросли…

— Обрывок чего?

— Морской водоросли — с пляжа. Должно быть, я принесла его вместе с одеждой, когда ходила купаться.

Широко улыбнувшись, Генриетта решительно отвергла предположение Антонии:

— Ну что вы, милая! Он десять раз успел бы уже вытряхнуться из одежды, пока вы поднимались в гору. Нет. — Она покачала головой. — По-поему, все было тщательно продумано.

При ярком свете дня все страхи Антонии рассеялись, и девушка весело улыбнулась:

— Но кем, Генриетта?

— Именно это нам и предстоит выяснить. У моего собственного сына, как вы еще успеете заметить, совершенно отсутствует воображение. Он так прозаичен. Наверное, солиситору и следует быть именно таким. Знаете, вся эта их казенщина — «принимая во внимание», «с одной стороны — с другой стороны»… Так что нам придется взять эту задачу на себя. И самое главное — кому все-таки хотелось бы вас убить?

Антонию немного смутила столь откровенная постановка вопроса. Выложи она сейчас Генриетте то, что знает, та со своей неутолимой жаждой приключений обратит все в нечто значительное и ужасное… Но ведь это не так! Это просто невозможно!

— Есть ли у кого-нибудь повод? — допытывалась Генриетта.

Антония через силу засмеялась:

— Вряд ли. Неужели я такая опасная?

Полное лицо Генриетты осветилось добротой:

— Ну конечно, нет. И что это я вздумала заводить перед завтраком разговоры об убийстве! На голодный желудок их лучше не начинать. Забирайтесь-ка лучше опять в постель и выпейте чашечку отличного кофе. Я не доверила это Белле и сварила его сама. Конечно, я не думаю, что несчастная способна на какое-нибудь злодейство, просто сегодня утром у нее, похоже, не очень работает голова. И вот что, голубушка, до приезда Айрис и Саймона вы отправляетесь к нам. Здесь вам лучше не оставаться. Нет, честное слово, даже не обращая внимание на все мои домыслы, вам не стоит оставаться совсем одной.

И снова Антония решительно отказалась уехать из дома. Дело было даже не в том, что она стала бы презирать себя за трусость, если бы сбежала отсюда. Она инстинктивно чувствовала, что ей предстоит что-то выяснить и кому-то помочь. Девушка твердо заявила, что предпочитает остаться. Ее нога намного лучше. Она сможет спокойно передвигаться с палочкой. Беспокоиться тут совершенно не о чем. Она всего лишь упала — и только.

Спорить с глуховатой Генриеттой оказалось чрезвычайно трудно. Однако Антония все-таки настояла на своем, и та, наконец, ушла после долгого разговора с Беллой.

— Белла говорит, что у нее расшатались нервы, и прошлой ночью она что-то приняла, чтобы уснуть, — сказала Генриетта напоследок. — Поэтому ничего и не слышала. Но она полна угрызений совести и обещает сегодня спать вполглаза. Я немного припугнула ее — надеюсь, теперь она будет уделять вам побольше внимания. Обещайте, что позвоните сразу же, как заметите что-нибудь неладное. И ради бога, не наступайте на больную ногу. По-моему, вы удивительно храбрая девушка.

Конечно, если смотреть на все глазами Генриетты… Впрочем, сейчас, когда комнату заливало солнце, а Антонию переполняла непонятная Радость, казалось, бояться ей было совершенно нечего. Девушка оставалась у себя до самого ленча, который принесла молчаливая и пристыженная Белла. Затем Антония взяла две палочки, заботливо оставленные возле ее постели Генриеттой, и решила спуститься вниз.

Однако, дойдя до лестницы, она услышала внизу чьи-то голоса и остановилась. Перегнувшись через перила, Антония увидела двух женщин, которых провожала Белла. Одна из них, с виду постарше, опиралась о другую. Казалось, она была чем-то расстроена и то и дело утирала слезы.

— Надеюсь, теперь она не будет мучиться, — как обычно, быстро и отрывисто сказала Белла. Из-за маленьких черных глазок и худощавого лица она напомнила Антонии мышь.

— Все будет хорошо, правда, дорогая? — говорила вторая женщина, ободряюще подталкивая спутницу локтем. Пожилая взглянула на Беллу с грустной улыбкой. Антония еле расслышала ее голос:

— Никого нельзя воротить назад.

— Вот об этом и следует думать, дорогая, — быстро сказала вторая женщина. — Пойдем, а то опоздаем на трамвай. Ну что, вы довольны, что сходили сюда?

— Да-да. Пожалуй. Пожалуй.

Что-то печальное и потерянное в ее голосе заставило Антонию проковылять обратно в свою комнату и посмотреть в окно. Женщины спускались по дороге вниз. Та, что помоложе и покрепче, поддерживала свою сгорбленную спутницу.

При взгляде на их одинокие фигуры Антонии стало грустно. Пучки жесткой травы отливали на солнце золотом. Дорога казалась почти белой от пыли. Темные фигурки женщин походили на тени, которые вопреки законам природы никому не принадлежали, а медленно двигались сами по себе.

Спустившись в холл, Антония увидела черный старомодный зонтик с длинной ручкой. С такими зонтами обычно в солнечный день выходят из дома старушки.

Она позвала Беллу.

— Ваши знакомые забыли зонтик, — сказала она.

Белла тут же прибежала в холл. У нее был такой вид, как будто ее застали врасплох.

— Что вы говорите?

— Да вот, забыли зонтик. Ничего, похоже, сегодня он им не понадобится.

— Это уж точно. Повешу-ка я его вот тут на крючок. Они наверняка еще зайдут.