— Ох, голубь ты мой милый. Да ты хоть откудова?

А Борька на мальчика смотрит тоже и тоже хочет спросить: «Ты чей?» — но видит, что темные, огромные глаза мальчика глядят совсем не на него, на Борьку, и даже не на дедушку, а на позабыто опущенную дедушкину ладонь, на красное сочное яблоко в этой ладони.

— Отдай, дедушка… Вместо меня ему отдай. От одного, сам говорил, не убудет, — торопливо шепчет Борька, но тут же опять замирает.

Замирает оттого, что видит теперь: почти вплотную с тем мальчиком возникает еще и девочка, и еще одна девочка, и еще мальчик, и еще, еще…

Они тоже глядят на яблоко, а со следующей подводы, и со второй, и с третьей, и с четвертой не только глядят, а уже и подают негромкие голосишки:

— И нам, дедушка… И нам…

И вот стоит дедушка Ложкин в своих санях с яблоком в руке, стоит над полуоткрытым пестерем и не знает, что делать.

Не знает, что подсказать дедушке, и Борька.

А уже к переезду, все сильнее ухая и грохая колесами по стальным рельсам, мчится поезд.

Он грохочет так, что у переезда все заметнее и заметнее начинает подрагивать земля.