В старых турецких казармах, переоборудованных под госпиталь, было холодно и сыро, но здесь по крайней мере была над головой хоть какая-то крыша. Для раненых, перенесших на открытой палубе переход из Балаклавы в Скутари [1], и такое укрытие было в радость.

Но офицер, занимавший здесь нижнюю койку, ощущал лишь холод и грязь. Даже невыносимая боль казалась какой-то глухой и далекой. Он знал, что умирает, и думал о своем отце и брате, которые остались далеко, в родной ему Англии. Они никогда не были особенно близки, но сейчас, зная, что больше их не увидит, он хотел бы попрощаться с ними.

Краешком сознания он ощутил присутствие женщины, склонившейся над койкой. Она стягивала с него остатки мундира, по которому можно было догадаться о его принадлежности к бригаде легкой кавалерии [2]. Боль стала настолько невыносимой, что он потерял сознание.

Очнувшись, он почувствовал себя лучше и понял, что его рану промыли и обработали.

В тусклом свете керосиновых ламп ему удалось рассмотреть, что кто-то сидит у его кровати, а спустя еще мгновение он узнал этого человека.

— Роберт, — прохрипел он.

— Так-то лучше, майор, — ответил сержант Роберт Дейл.

Это был крепкий малый, которому едва перевалило за тридцать. Круглое лицо сержанта осветилось улыбкой облегчения.

— Я уж было подумал, что русские пули уложили вас на поле боя, и мысленно похоронил своего майора, — признался он.

— Многих они уложили там, — прошептал майор Мильтон, прикрыв глаза и в который раз мысленно возвращаясь к недавним событиям.

Шесть сотен кавалеристов скачут по узкой долине, надеясь выполнить заведомо невыполнимый приказ! Полегло больше половины.

—А потом, когда я обнаружил вас на корабле, — продолжал Роберт Дейл, — мне казалось, что вы можете умереть в любой момент. Но теперь я думаю, что вас ничем не взять, сэр!

— Я чувствую себя полной развалиной, — прошептал Джон Мильтон. — Хочется заснуть и больше не просыпаться. Но не обращай на меня внимания, сержант. Ты ранен?

— Не так тяжело, как вы, сэр, — ответил Роберт, кивая на свою правую руку в гипсе и простреленную левую ногу.

Он собрался было рассказать о своих ранениях подробнее, но вдруг увидел, что к койке майора подходит женщина. Ей было немногим за тридцать — осунувшееся лицо, мягкий и в то же время властный голос.

— Вам пора, — приказала она. — Майору необходимо поспать. Завтра можно будет прийти опять.

Роберт знал, кто она. Тут все знали мисс Найтингейл.

—А он до завтра доживет, мэм? — с тревогой спросил он.

— Если это будет зависеть от меня — доживет, — спокойно ответила женщина.

Что-то в ее голосе убедило сержанта, и он ушел без малейших возражений.

Вернувшись на следующий день, он удостоверился, что майор Мильтон жив, но выглядит при этом хуже прежнего: лицо его приобрело ужасный землистый цвет, и казалось, что он еще больше ослабел. Роберт, разговаривая с майором, старался добавить своему голосу побольше оптимизма, будто надеялся таким образом удержать его в мире живых. Майор, как мог, поддерживал общение.

— Я полагал, что армия — это просто приключение, — пробормотал он. — Я даже радовался тому, что, как младший сын, могу уехать из дому и вволю повеселиться. Каким же я был дураком! Мне представлялось, что служить в кавалерийском полку — значит красоваться на парадах в блестящей форме на лихом коне и флиртовать со всеми хорошенькими девушками.

Майор замолчал, Роберт тоже притих, понимая, что имел в виду Мильтон. Разразилась Крымская война, в которой Англия выступила на стороне Турции. Его молодые горячие соотечественники рвались в бой. Но все мечты о приключениях и блистательных победах были втоптаны в грязь.

— Как нас могли бросить в такую атаку? — удивлялся майор, скорее про себя, нежели обсуждая это с сержантом. — Словно агнцев на закланье!

Он закрыл глаза, будто пытаясь преградить путь своим воспоминаниям.

— Не думайте об этом, сэр, — посоветовал Роберт.

— Ты прав. Расскажи о себе. Кажется, ты как-то говорил, что твоя семья владеет трактиром?

— Так точно, сэр. У моего отца пивная в Лондоне. Он хотел, чтобы я встал за стойку, но я сбежал в армию. Однако в последнее время я все больше склоняюсь к тому, что быть хозяином трактира не так уж и плохо. Думаю, мне бы это подошло.

— Верно, тихая, спокойная жизнь теперь кажется довольно привлекательной, — согласился майор. — Если выкарабкаюсь, я и сам найду себе какое-нибудь мирное занятие.

Он улыбнулся лишь уголками губ.

— Может, стану трактирщиком. Наверное, славно стоять за стойкой и быть в курсе всех сплетен.

— Вы просто надо мной смеетесь, сэр. Лорды вроде вас никогда не становятся трактирщиками.

— Я не лорд.

— А мне казалось, вы говорили, что ваш отец — граф.

— Точно, говорил. Он — граф Мильтон. А мой брат Джордж — виконт Мильтон; после смерти отца он, как старший, унаследует графский титул. Что касается меня — я просто Джон Мильтон, точнее, «достопочтенный Джон Мильтон», как принято указывать в письмах.

— Но воспитывали-то вас как лорда? — забеспокоился Роберт.

—Да, как лорда.

— В большом загородном поместье? — с надеждой произнес он, иначе его представления о лордах грозили рухнуть прямо на глазах.

— В большом загородном поместье, — заверил его Джон. — Мильтон-парк — чудесное место: в лесу водятся олени, растут древние дубы.

— Удивительно, что вы решились все это оставить, сэр.

Джон чувствовал, что не в силах объяснить, почему сбежал от своего холодного, равнодушного отца и самовлюбленного, высокомерного братца.

В их присутствии он чувствовал себя попросту лишним и был рад возможности уехать. В Роберте Дейле, которого в его доме презирали бы как простолюдина, он нашел больше теплоты и дружелюбия, нежели в своей семье.

— Поместье было большим, — бормотал он. — Слишком большим, поэтому не оставляло ни малейшей возможности с кем-то сблизиться. В маленьком трактирчике, наоборот — все просто и душевно. Люди, вероятно, улыбаются друг другу при встрече.

Сержант с недоумением уставился на Мильтона. Знатные лорды — он все еще считал Джона Мильтона таковым — не должны обращать внимания на такие мелочи. Майор, должно быть, бредит, иначе откуда бы взяться этим нелепым мыслям.

—Думаю, вам необходимо отдохнуть, сэр, поспать, — посоветовал он, вставая. — Я приду завтра.

Уходя, он заметил мисс Найтингейл, которая стояла достаточно близко, чтобы расслышать последние слова сержанта.

— Боюсь, что завтра вы не сможете прийти, — мягко возразила она. — Появилась угроза эпидемии холеры, и больным будет запрещено без крайней необходимости перемещаться по госпиталю. Да и в любом случае вам не сегодня завтра на выписку.

Она была права: рука в гипсе и простреленная нога — не настолько серьезные ранения, чтобы задерживаться здесь надолго.

— Так точно, мэм, — не стал протестовать он, испытывая благоговейный трепет перед этой великой женщиной.

— В этом случае вам даже повезет, — добавила она. — Здесь больше людей умирает от болезней, чем от ран, полученных в бою.

— А майор!.. — тревожно воскликнул сержант.

— Молитесь за него, — просто ответила Флоренс Найтингейл.

На следующий день сержант Дейл, так и не повидавшись с Джоном Мильтоном, отбыл из Скутари долечиваться домой.

Сесилия бежала по саду со всех ног. Только бы успеть добраться до дома и взбежать по лестнице до того, как ее настигнет сэр Стюарт. Она слышала, как, сопя и задыхаясь, он гонится за ней, преследует буквально по пятам. Но сказывалась его любовь к спиртному и жирной пище, и у Сесилии все еще оставался шанс убежать. Неожиданно она споткнулась о какую-то корягу, и он тут же навалился на нее, схватил за руки и притянул к себе.