— Я уже говорила вам, — сквозь зубы процедила Сигрид. — У меня есть свои планы. Свои цели и мечты. Все это я сказала вам ясно и недвусмысленно. Сказала, что не желаю вступать в прочную связь. Сказала, что серьезные отношения не представляют для меня никакого интереса. Я хочу изучать жизнь! — с нажимом воскликнула она. Ее лицо вспыхнуло. — И никто мне не помешает. Городу Шиен нечего мне предложить. Абсолютно нечего. Все свои двадцать три года я провела в такой же глуши и не собираюсь менять одну дыру на другую!

Она резко повернулась и побежала к дому.

Сигрид на цыпочках прошла мимо гостиной, откуда доносились негромкие звуки телевизора. Нужно было войти, посмотреть, чем занимаются двойняшки, и пожелать им спокойной ночи, но она была измучена разговором с Тенгвальдом и не хотела, чтобы дети видели ее в таком состоянии.

Однако избежать этого не удалось. Ее окликнули, и она застыла как вкопанная. Голос Лотты она узнала сразу. Для этого даже не понадобилось смотреть на ее подбородок.

Сигрид остановилась в дверном проеме.

— Да? Я здесь.

— Пожалуйста, дай мне попить, — вполголоса попросила девочка. — Я не могу сойти с места.

— Конечно. — Сигрид вошла в полутемную комнату и удивилась, что двойняшки перебрались с пола, где лежали спальные мешки, на диван.

Ловиса спала мертвым сном, ее голова лежала на плече Лотты. Сигрид потянулась за стаканом и спросила:

— Ты не будешь возражать, если я положу Ловису в спальный мешок?

— Не нужно. У нас с ней договор. Если одна из нас уснет, вторая обязана ее разбудить. Фильм про Тома и Джерри почти закончился, и я решила дать ей отдохнуть перед началом второго.

Лотта схватила стакан и сделала глоток.

— Спасибо. — Потом девочка отдала стакан Сигрид, и та поставила напиток на стол.

От внимания Сигрид не ускользнуло, что Лотта не двигала плечом, стараясь не потревожить сестру.

— Хорошо, когда есть на кого опереться, — невинно объяснила малышка.

На глазах тронутой до глубины души Сигрид проступили слезы.

— Когда мама и папа в первый раз заговорили про Америку, — продолжила Лотта, — они думали, что маме придется остаться с нами. Но мы с Ловисой их отговорили. Нам не хотелось, чтобы папа жил там совсем один. Мы с Ловисой всегда вдвоем. И папе тоже нужно, чтобы кто-то был рядом. Он ведь уезжал очень надолго.

Сигрид с трудом проглотила комок в горле.

— Ты замечательная сестра, Лотта. И замечательная дочь тоже.

— Когда я устаю, Ловиса разрешает мне класть голову на ее плечо. Приятно, когда рядом кто-то есть, правда?

По щеке Сигрид потекла слеза. Она быстро вытерла ее и шмыгнула носом. Вопрос Лотты остался без ответа. Потому что слов у Сигрид не было.

В коридоре что-то мелькнуло, и она подняла взгляд. На нее в упор смотрели мрачно сузившиеся глаза Тенгвальда. Их выражение говорило, что он слышал весь разговор… и видел ее реакцию.

Интересно, что он чувствует? Конечно, боль. Об этом говорит его угрюмый взгляд. И в то же время он ошеломлен. Наверняка ломает себе голову, почему Сигрид приняла близко к сердцу детскую болтовню, хотя только что решительно заявила, что никто и ничто не помешает ей воплотить в жизнь свою мечту.

Заставив Тенгвальда поверить в то, что она хочет узнать окружающий мир и что именно такое ее стремление мешает ей ответить на его чувство, Сигрид солгала. Конечно, это была ложь, наглая и беспардонная.

Теперь Сигрид ощущала угрызения совести. И это ей не нравилось. Она не лгунья… точнее, больше не хочет быть лгуньей. Хватит. Сыта по горло. Сколько можно притворяться не тем, кто ты есть на самом деле?

Тенгвальд имеет право знать правду. Даже если эта правда полностью изменит его представление о ней.

Сигрид выпрямилась и шагнула к нему.

— Может быть, пройдем в кабинет? Я должна вам кое-что сообщить.

Его губы, совсем недавно так нежно и страстно целовавшие ее, плотно сжались. Она испугалась, что Тенгвальд ответит отказом, но тут он едва заметно кивнул и пошел к кабинету.

Прежде Сигрид никогда не заботило, что о ней думают другие. Но теперь… До нее дошло, что она любит этого человека. Любит всей душой.

Господи, за что ей такое наказание?! Она наконец-то поняла, что отдала свое сердце мужчине, но поняла именно в тот момент, когда собралась рассказать ему правду о себе, горькую и нелицеприятную правду, которая разочарует его, огорчит и лишит иллюзий… Вот уж поистине ирония судьбы!

Сигрид побрела по коридору. Ее ноги налились свинцовой тяжестью.

Войдя в кабинет, она увидела, что Тенгвальд стоит у бара. Не обратив внимания на вино, он потянулся за бутылкой старого шотландского виски, плеснул в стакан на два пальца янтарной жидкости и повернулся лицом к Сигрид.

— Хочешь выпить?

— Нет. — Правду нужно рассказывать на трезвую голову. Если она выпьет, то расплачется как ребенок. Ситуация и без того достаточно унизительная…

Она плотно закрыла дверь, прошла в комнату, облизала губы и сделала глубокий вдох.

— Я должна вам кое в чем признаться… — Вдох ничуть не помог ей успокоиться. Наоборот, холодок под ложечкой стал еще сильнее.

Тенгвальд, стоявший в другом углу кабинета, молчал и смотрел на нее.

— Я… я была не вполне честной с вами, — с запинкой начала Сигрид. — Вплоть до сегодняшнего дня.

Во рту пересохло, и она с трудом проглотила слюну. Потом отвернулась, перешла на другой конец комнаты и села на кожаный диван, стараясь избежать пристального взгляда Тенгвальда.

Она не сводила глаз с пресс-папье, лежавшего на письменном столе.

— Я уже рассказывала вам о своем отношении к прочным связям, браку и детям. Я считала их ловушками, мешавшими мне осуществить свою мечту — увидеть то, что находится за пределами нашего крошечного городка. Мне казалось, что если я буду вынуждена остаться в Туресунне до конца своих дней, то просто зачахну и умру.

Ее пальцы переплелись и опустились на колени, колени и лодыжки сжались. Сигрид примостилась на самом краю дивана и выпрямила спину.

— Я рассказывала, как следила за подругами, которые выходили замуж одна за другой и обзаводились семьями. Я чувствовала, что это обрекает их на скучную и монотонную жизнь. И клялась, что со мной этого не случится. Но… — Брови Сигрид сошлись на переносице. — В последнее время я многому научилась… стала по-другому смотреть на жизнь. Вы были правы. Недели, которые я провела с вами и девочками, заставили меня измениться.

Ей отчаянно хотелось посмотреть ему в глаза, но она еще не была готова к этому.

— Я… я пришла к выводу, что мои подруги… все те, кто нашел…

Любовь, чуть не сказала она.

— Те, кто нашел мужей, те, кто завел детей… Кажется, они знали то, чего не знала я. А слова, которые только что сказала Лотта, лишний раз подтвердили это.

Сигрид прерывисто вздохнула и крепко зажмурилась.

— Все это время мне казалось, что интересная жизнь, о которой я мечтала, находится где-то там… далеко… — Ее голос стал негромким и мечтательным. Казалось, она говорила сама с собой. И, слава Богу, это сильно облегчало ее задачу. — Но жизнь здесь, — «с вами», едва не сказала Сигрид, — научила меня, что приключения, от которых захватывает дух, можно встретить где угодно.

Внезапно в комнате настала полная тишина. И хотя логика приказывала Сигрид не смотреть на Тенгвальда, ее подбородок поднялся сам собой, а глаза нашли его глаза.

О Боже… Она пришла сюда вовсе не для того, чтобы ставить Тенгвальда в известность о том, чему ее научила жизнь. Нужно было сразу сказать ему правду. А теперь…

Судя по пламени, горевшему в его глазах, ее слова посеяли в нем семя надежды. Которое тут же проросло.

Она нахмурилась, покачала головой, и взгляд Тенгвальда потух. Сигрид почувствовала себя так, словно растоптала только что распустившийся цветок. Но поступить подобным образом было необходимо. Чем скорее наступит конец, тем лучше…

У нее мучительно заныло сердце.

— Тенгвальд, есть вещи, которые заставят вас переменить мнение обо мне. Самым решительным образом. Вы меня совсем не знаете. Я не… — У нее судорожно сжалось горло. — Я совсем не такая, как вы думаете.