— Стихи — слишком громко. Их, наверное, следует называть рифмованной прозой. Мой отец тоже имел склонность к сочинительству. Он исписывал целые тетради сентиментальными четверостишиями в духе Эллы Викокс, но, если бы вы хоть раз его увидели, вы бы никогда не поверили, что он способен «творить». Отец много пил и был жестким, тяжелым в общении человеком, но тем не менее… — Маквей опустил голову и крепко сжал свою трубку, — …внушал к себе уважение и любовь.

— Он давно умер?

— Когда мне исполнилось четырнадцать лет… Мать умерла, когда я был трехлетним ребенком.

«А потом в доме стала заправлять Флора Клеверли, — подумала я. — И он ненавидит каждый день ее господства».

В гостиной появилась тетя Мэгги. Наш гость поспешил к ней и, взяв поднос, опустил его на угол стола, подальше от моей рукописи.

— Мистер Маквей, я давно хочу спросить. Вы сами сделали все это? — Тетя Мэгги показала на стол и красовавшиеся на длинной полке искусно вырезанные фигурки животных.

— Сам. — Он светло улыбнулся. — Когда я был помоложе, часто баловался разными поделками.

— Они очень милые. Ну а стол — просто королевский. Вы сейчас не увлекаетесь этим искусством?

— Сейчас нет. Не хватает времени. — Дэвид смотрел на резную фигурку лошади, и его обычно суровое лицо смягчилось. — Я проводил здесь целые дни, вырезая полюбившихся зверюшек: меня всегда тянуло к работе с деревом. Но теперь… — он запнулся, — …не до этих забав. — Дэви улыбнулся и, приняв из рук тети Мэгги протянутую ему чашку, учтиво сказал: — Благодарю вас.

Усевшись в «свое» кресло, он воскликнул:

— Совсем вылетело из головы! Я принес вам корреспонденцию. — Маквей вынул из кармана пиджака два письма и протянул мне.

Взяв письма, я по штемпелю и машинописи адреса сразу поняла, что одно из них — от издателя. Второй конверт был подписан от руки, и я узнала почерк Алисы. Ее письмо было отправлено на адрес моего литагента. Мы с тетей Мэгги решили, что будет спокойнее, если мы не оставим Алисе свой новый адрес.

Пока тетя Мэгги беседовала с Дэви Маквеем, с успехом доказывая ему, что ее еще рано списывать в общество ветхозаветных дам, я вскрыла письмо Алисы. Поскольку Алиса была связующим звеном между настоящим и моим трагическим прошлым, мне не терпелось быстрее прочитать ее послание, несмотря на риск испытать новую боль.

В начале письма Алиса сетовала, что, придя навестить нас, обнаружила в доме лишь миссис Бриди, которая ничего толком не знала. Алиса писала, что она даже не знала, что мы уехали из Истборна.

Но когда я прочитала следующие строки, мое сердце тревожно забилось.

Главное, из-за чего я пишу тебе письмо, Пру: хочу тебя предупредить. Может быть, в этом и нет необходимости, но, как говорится, береженого Бог бережет. Дело в том, что Ян вышел из тюрьмы. Ему смягчили приговор, и он сразу же явился к моей матери, надеясь увидеть и тебя в доме напротив. Отец, насколько я понимаю, велел ему убираться вон.

Затем Ян пришел ко мне, в полной уверенности, что я знаю, где вы сейчас находитесь. Он не мог поверить, что ты не оставила мне адреса, и пригрозил, что все равно тебя разыщет. Еще он собирается развестись с женой и вернуться к тебе, Пру. Он думает, что как только получит развод, то сразу его жизнь войдет в нормальное русло. Я пыталась разубедить самоуверенного Яна, но с ним говорить бесполезно.

Думаю, тебе надо быть осторожной, где бы ты ни находилась. Я слишком хорошо знаю Яна и уверена, что он сделает все возможное и невозможное, чтобы тебя разыскать. Вряд ли стоит тебе напоминать, каким неразборчивым в средствах он может быть, когда очень сильно чего-то возжелает. Сейчас, я уверена, он больше всего хочет найти тебя, потому что, насколько вообще он способен любить, настолько бывший «супруг», полагаю, тебя любит.

У него есть ориентиры, чтоб хотя бы приблизительно узнать ваше местонахождение. Он знает, что вы на севере и снимаете там коттедж. Само собой разумеется, он настойчиво расспрашивал миссис Приди, и, если она знает больше, чем говорит, я уверена, он все из нее вытрясет. Он предполагает, что тетя Мэгги наверняка увезла тебя в свои родные места или их окрестности. Он сказал мне; что у нее, как и у всех северян, есть одна слабость — любовь к родным истокам. Не принимай все это слишком близко к сердцу, но все же я считаю своим долгом тебя предупредить.

«Не принимай все слишком близко к сердцу». Мое сердце уже готово было выскочить из груди, и душу снова заполонил страх. Опять тело охватила противная болезненная дрожь. Я еле разбирала слова, произносимые тетей Мэгги; в глазах появились темные пятна, постепенно сливавшиеся в одно большое черное пятно. Я что-то сказала, что именно — не знаю. Затем почувствовала руку тети Мэгги, крепко сжимавшую мое поврежденное запястье. Она сжимала его так сильно, что я вздрогнула от боли. Голос тети Мэгги звучал очень громко и, казалось, раздавался со всех сторон:

— Пру! Сейчас же прекрати! Возьми себя в руки. Вставай, все будет хорошо. Ну что с тобой, Пру?

Никогда еще я не теряла сознания. Мои прежние недуги не сопровождались обмороками. Иногда мне даже хотелось этого, хотя бы для того, чтобы погрузиться в полное забвение. На этот раз, вместо привычного ощущения побега прочь от людей, я услышала свой взбунтовавшийся голос: «Я не хочу его видеть! Не хочу! Нет!» Затем наступила тишина.

Мне казалось, что я продираюсь через плотные слои обволакивающей меня черной ваты, рву ее пальцами, ногтями, пытаясь вдохнуть свежий воздух. Наконец я очнулась и открыла глаза. Надо мной склонилось встревоженное лицо тети Мэгги. Она прижимала к моим губам стакан с водой. Я почувствовала тепло и поняла, что лежу на коврике рядом с камином.

— С тобой ничего страшного не произошло, моя девочка. Расстраиваться просто не из-за чего, — успокаивала тетя Мэгги.

Что меня так расстроило? Я будто лишилась памяти, пока моя бесценная тетушка не промолвила:

— Ты не будешь встречаться ни с кем из тех незваных гостей, кого не захочешь видеть. Никто не попадет в коттедж, минуя мистера Маквея и его дом. Мистер Маквей, ведь это правда?

Словно от сильного удара, я рванулась вперед. Я начисто забыла о присутствии Дэви Маквея, и, когда его ладони, лежавшие во время обморока на моих плечах, придержали меня, я осознала: он сидел на полу около меня, а моя голова лежала у него на коленях.

— Все будет гак, как сказала ваша тетя. Никто без вашего согласия не переступит порог коттеджа. Я обещаю вам.

Голос Маквея звучал умиротворяюще ласково, словно он разговаривал с испуганной, дорогой ему Франни. Я хотела подняться, но сил не было. И тут — я чуть опять не потеряла сознания — одна рука Маквея бережно подхватила меня за плечи, другая — под колени; Маквей, словно пушинку, нес меня на тахту.

Когда он, улыбаясь, опустил свою ношу, раздался голос тети Мэгги:

— Пойду принесу плед.

Я хотела сомкнуть тяжелые веки, но не сделала этого. Я увидела прямо перед собой его лицо и глаза, мерцавшие из-под коротких густых ресниц загадочным синевато-зеленым светом, проникавшим в глубину моей ожившей души.

Уложив меня, Дэви Маквей взял мои ладони в свои теплые надежные руки и проникновенно сказал:

— Ради бога, не бойтесь. Для меня невыносимо видеть страх в ваших глазах. Не бойтесь.

Глядя в сине-зеленый омут, я пыталась спросить: «Почему я? Почему только я не должна бояться?» Но не смогла разомкнуть губ. Даже исходивший из его глаз свет не поборол болезненной усталости. Мои веки сомкнулись, и его лицо исчезло, как исчез и весь мир. Я снова замыкалась в своем одиноком «я». Мое тело казалось обессиленным, сознание — опустошенным, и я боялась, что если позволю себе погружаться дальше в обволакивающую пустоту, я вернусь состояние жестокой апатии.

Я почувствовала ласковые руки тети Мэгги, подворачивавшие края пледа под мои плечи и услышала, как она произнесла голосом прорицательницы:

— Сейчас ты поспишь, а когда проснешься, все будет хорошо. Ты меня слышишь? Пру, ты слышишь меня? Все будет по-прежнему.