— Спасибо, мисс Финч, я здоров. Просто я плохо переношу здешний разреженный воздух.

— И часто вы ездите так далеко по делам газеты? — поинтересовалась Эми.

— Приходится, если того требует сюжет.

Эми уже забыла, как он похож на хорька и это постоянное шмыганье носом! Видимо, он хочет расспросить Маркуса о разрыве его партнерства с Ронаном Келли.

— Хозяина нет дома, так я полагаю? — осведомился О'Доннелл, отпив порядочный глоток наливки.

— Мистера Беллингема сейчас нет, так что, если у вас есть чем заняться, будет лучше, если вы придете еще раз попозже.

— Нет, благодарю вас. Я предпочитаю подождать здесь, если вы не возражаете. У меня к нему важное дело.

— А не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

— Думаю, будет предпочтительнее, если я поговорю с мистером Беллингемом, поскольку дело деликатное.

Намек на то, что Маркус совершил нечто предосудительное — а именно это почудилось Эми в речи этого мерзкого человека, — ей не понравился.

— Тогда, может быть, осмотрите оранжерею и погуляете в саду? День такой чудесный, что грех оставаться в помещении. А у меня, прошу извинить, есть дела по дому. Разрешите показать вам, где оранжерея.

Эми была довольна собою: она вела себя как настоящая леди — хозяйка дома, хотя у нее не было привычки напускать на себя важность. Но этого человека никто не звал, и она не собирается с ним церемониться. Она была уверена, что Маркус поступил бы точно так же.

Эми встала, заставив и О'Доннелла подняться.

— С удовольствием. Позвольте заметить, мисс Финч, что вы замечательно вписываетесь в обстановку этого дома. Будто вы тут родились.

— Поскольку вы прекрасно знаете, что это не так, я не намерена обсуждать с вами свою личную жизнь, — оборвала его Эми, не в силах больше скрывать свое раздражение.

Она знала, что добывать информацию — это хлеб газетчика, но тут ему поживиться нечем. Тем не менее присутствие О'Доннелла беспокоило ее, возродив в памяти их встречу в Дублине и всю ту ложь, которую ей пришлось говорить.

— Оранжерея находится слева от дома. Не стесняйтесь. Мистер Беллингем скоро вернется, а меня прошу извинить.

Избавившись от О'Доннелла, Эми вздохнула с облегчением и поднялась в свою комнату. Из окна она вскоре увидела, как репортер вышел из оранжереи и стал прогуливаться по саду, держа в руках свой портфель, который он, вероятно, таскал с собой для пущей важности. Вдруг он махнул рукой и окликнул кого-то. Сердце Эми екнуло. Она спряталась за занавеску и стала наблюдать.

В поле ее зрения появился Маркус и даже с далекого расстояния она увидела, что при виде О'Доннелла с протянутой для приветствия рукой он нахмурился.

Существует поговорка, что тот, кто подслушивает да подглядывает, может узнать про себя много плохого. Эми поговорка не нравилась. Впрочем, сейчас ей ничего не было слышно из разговора Маркуса и О'Доннелла. Зато она отлично видела все жесты. Было непонятно, собирается ли Маркус приглашать репортера в дом — тот открыл портфель и достал из него какой-то большой лист бумаги и газету…

Если бы ярость распространялась по воздуху, Эми почувствовала бы ее силу. Маркус разорвал бумагу на мелкие кусочки и стал читать газету. Что бы там ни было написано, но Маркус был явно потрясен.

Сердце Эми бешено колотилось в груди. В какой-то момент ей показалось, что Маркус вот-вот придушит О'Доннелла. Он поднял руку, будто собираясь ударить репортера, но тот отскочил в сторону. Видимо передумав драться, Маркус жестом пригласил незваного гостя в дом.

С победоносным видом репортер следовал за Маркусом.

Эми отошла от окна. У нее так пересохло в горле, что она не смогла бы произнести ни слова. Поэтому, когда минуту спустя в дверь постучали, она прохрипела:

— Кто там?

— Мистер Беллингем просит вас спуститься к нему в кабинет, мисс, — пролепетала служанка, появившаяся на пороге.

Значит, то, что случилось, имеет отношение к ней. Может, газетчик каким-то образом раскопал, что обручение было фиктивным, и собирается их разоблачить? Это казалось почти невозможным, но ничто другое не могло привести Маркуса в такую ярость.

Эми поспешила вниз и без стука вошла в кабинет. Само по себе то, что разговор должен был произойти в его святая святых — кабинете, — уже не предвещало ничего хорошего, если учесть, что Маркус, она была в этом уверена, собирался вышвырнуть репортера.

Мужчины сидели друг против друга в напряженной тишине, но на лице О'Доннелла читалось явное удовлетворение.

— Садитесь, Эми.

Она быстро села: колени у нее и так подгибались.

— Мне бы очень хотелось не втягивать вас в этот разговор, — начал Маркус, — но, поскольку это затрагивает вас лично, будет лучше, если вы сами прочтете то, что написано в газетенке, которую привез мистер О'Доннелл.

Маркус неохотно протянул Эми газету. Она была раскрыта посередине, а колонка «Сплетни» обведена черным. Краска сходила с лица Эми по мере того, как она читала заметку:

«В одном известном доме в Кэлланби, где некий джентльмен поселил свою невесту, сложилась уютная семейная обстановка. Интересно, что сказала бы по этому поводу его почтенная тетушка, доживи она до такого? Нам известно из заслуживающего доверия источника, что этот джентльмен не считает дверь в спальню молодой леди непреодолимым препятствием».

Эми была в шоке. Хотя не было названо ни одного имени, все те, кто знал историю их романтического обручения, без сомнения, догадаются, о ком идет речь. Все это было неправдой… во всяком случае, не совсем правдой.

— Вы можете это прокомментировать, мисс Финч? — спросил О'Доннелл, не спуская с нее глаз.

— Не знаю, кто именно пустил этот слух, но я требую, чтобы вы немедленно его опровергли, — сказала Эми.

Маркус, видимо, уже высказал свое мнение и предоставил ей сделать то же самое. Щеки Эми пылали, она с негодованием смотрела на человека, который вдруг получил над ними такую власть. Существовал закон, запрещающий печатать клевету, но ведь не были названы имена. Томасу Варли вряд ли понравится, что репутация его клиента подверглась сомнению.

— Я не могу дать опровержение, мисс Финч, если только вы и мистер Беллингем не сделаете письменного заявления, что ничего предосудительного не произошло. Но должен вас предупредить, что подобные заявления, как правило, производят прямо противоположный эффект. Когда люди начинают что-либо опровергать, обществу это кажется подозрительным.

— Какой позор! — воскликнула Эми. — И кто же снабдил вас подобной информацией?

Зачем спрашивать, если она и так знает кто? Ронан Келли, это его месть Маркусу. Он все переврал, а репортеру скандальной хроники только того и надо. Вот как отплатил Келли за все добро, которое сделал для него Маркус!

— А что это за бумага, которую вы разорвали, Маркус?

Все равно, пусть знают, что она подсматривала за ними из окна. Какое это имеет значение? Сейчас важно восстановить его доброе имя… и свое собственное.

— Это было письмо с изложением фактов, помещенных в газете.

— Но теперь его нет… — с надеждой в голосе заметила Эми.

— Моя дорогая мисс Финч, — рассмеялся О'Доннелл, — неужели вы думаете, что я привез вам оригинал, предвидя реакцию мистера Беллингема? Это была всего лишь копия, а оригинал спрятан в надежном месте у меня в офисе.

Эми почувствовала, что ее затошнило, а газетчик с многозначительным видом вытащил из портфеля блокнот и карандаш и с некоторым даже аппетитом облизал грифель.

— Итак, сэр, вы можете сделать заявление для наших читателей?

Не прошло и двух часов, как к ним пожаловал сэр Эдмунд Чэпмен и грозно потребовал немедленно доложить о нем Маркусу. Будучи сам довольно распущенным джентльменом с весьма своеобразными понятиями о нравственности, сэр Эдмунд ревностно относился к моральному облику своих квартиросъемщиков. Миссис Монаген попросила сэра Эдмунда подождать в гостиной, а сама отправилась докладывать о нем хозяину, бурча себе под нос, что это не дом, а какой-то проходной двор.