Прозвенел звонок, оповещающий о начале второго акта, и все поспешили занять свои места. Кэтрин очень обрадовалась, что их беседа прервалась, поскольку довольно короткий разговор принял очень опасный поворот. Она была сильно напугана, но одновременно пребывала в чрезвычайно приподнятом настроении. Ей просто не верилось, что такое могло с ней случиться. И все же она понимала, что происходящее – несокрушимая правда. Женское чутье никогда не изменяло ей. По-видимому, и он осознавал это. Ибо, как только свет погас, он безрассудно положил свою руку на ее.

– Знаете, вполне возможно превратить иллюзии в реальность, – прошептал он, когда громко заиграл оркестр. – Я всегда верил, что не существует ничего невозможного. – Он немного помолчал, затем быстро спросил: – Вы когда-нибудь бывали в палате общин? Когда-нибудь сидели в галерее для женщин [11]?

– Нет. Но теперь, поскольку мой муж – член парламента, я, наверное, однажды появлюсь там.

– Значит, я стану вас искать. Что ж, посмотрим, что с нами будет дальше.

Будет дальше… Тетушка Бен совершенно естественно и даже с восхищением восприняла внезапное намерение Кэтрин заняться политикой. Безусловно, ее должна интересовать новая профессия ее мужа. Возможно даже, Вилли удивит их обеих, доказав, что он способен стать неплохим политиком. В общем-то, он всегда не лишен был остроумия и хотя ленивого, но здравого ума.

– Пора, чтобы кто-нибудь сделал что-то для бедной Ирландии. И этот человек должен быть ирландцем, если уж такого не найдется в Англии. Мы начали кое-чего добиваться во время великого голода. Я сама организовала денежный фонд помощи бесплатным столовым для нуждающихся. Но потом пошли преувеличенные слухи и всевозможные рассказы о том, сколько людей умирает от голода. Ирландцы вообще склонны к преувеличениям. И мы опять стали забывать обо всем этом, к нашему преогромному стыду. На мой взгляд, мы, англичане, всегда считали их слишком чрезмерными во всем – в их религии, в нищете, легендах, в их мучениках и даже в том, как они умирают. Ведь так утомительно и скучно превращать совершенно естественное событие в мелодраму. Не забывай, Кэтрин, мне бы, например, очень не хотелось какой-либо суматохи, когда Господь призовет меня к себе. Мне не нужны ни свечи, ни плакальщицы. Я бы хотела просто исчезнуть, испариться, как тает снег. Но, несмотря на то, что ирландцы во всем чрезмерны, это не повод для нас пренебрегать ими. – И хотя тетушка часто говорила бессвязно, то и дело перескакивая с одной темы на другую, ни одно из ее замечаний не было бессмысленным или сказанным не к месту. Кэтрин научилась выслушивать ее очень внимательно. – И если они необузданны, беспокойны и даже диковаты, это лишь оттого, что у них нет строгого лидера. Какого-нибудь уравновешенного, умного человека. Но, увы, зная эту страну, полагаю, на его появление можно только надеяться.

– Вовсе нет, тетушка. Я знаю, что такой человек у них уже есть.

– По-моему, ты имеешь в виду молодого мистера Парнелла. Но, дитя мое, он очень невоспитан, раз не явился на твой званый ужин.

– Он не распечатал моего письма. И явился ко мне в следующий раз.

Тетушка украдкой взглянула на Кэтрин.

– О, вижу, ты простила его. Вчера мне о нем читал мистер Мередит. Парнелл был великолепен в парламенте. И очень красноречив. Вилли следует взять у него несколько уроков. Возможно, тебе придется вдохновить его, Кэтрин.

– Именно это я и намерена сделать, тетушка Бен, – тихо проговорила Кэтрин. – Как-нибудь я приведу его к вам в гости.

– О, конечно, обязательно сделай это, дорогая! Мне навсегда запомнились великолепные манеры Даниела О'Коннела. Обладает ли такими манерами мистер Парнелл, или он еще слишком молод?

– На мой взгляд, у него исключительные манеры.

– Очень занятно! Как ты думаешь, он способен добиться большего, чем мистер Гладстон? Должна тебе признаться, что мистер Гладстон, на мой взгляд, слишком самонадеян. Я рада, что королева время от времени отсылает его от себя. О Кэтрин, милочка, ты уже уходишь?

– Мне пора, тетушка Бен, если я хочу увидеть девочек перед тем, как они усядутся за свои дневные занятия. И еще мне надо ненадолго съездить в город, чтобы послушать дебаты по поводу нового Земельного акта. Уверена, ваши надежды сбудутся и мистер Парнелл добьется большего, чем мистер Гладстон. Если не в этом году, то уж в будущем – обязательно.

– Как это мило, дитя мое. Мне совершенно ясно, на чьей ты стороне. По-моему, тебе просто не нравятся седины бедняги мистера Гладстона. Ну ладно, ступай скорей, расскажешь мне обо всем завтра.

И вот, впервые сидя на женской галерее и глядя вниз, Кэтрин думала, как ей разыскать егона скамьях ирландцев. Однако по какому-то сверхъестественному наитию, ее взгляд сразу упал прямо на него, и в тот же самый миг он увидел ее – это было несомненно, ибо он поднял руку в приветствии. Она еле заметно кивнула и только потом осознала, что ее рука крепко прижата к сердцу, которое неистово билось в ее груди. Наверное, если бы кто-нибудь внимательно наблюдал за ней в эти мгновения, он безошибочно угадал ее чувства, так как ее вид полностью выдавал их.

К счастью, именно в это время выступал сам премьер-министр. Его знаменитая горделивая осанка, копна седых волос, зловещий взгляд и дерзко вздернутый нос притягивали внимание всех слушателей, не считая одного ирландца, которого больше всего занимало происходящее на женской галерее.

Кэтрин думала: интересно, сколько раз он посмотрел на женскую галерею, прежде чем она появилась там. Она чувствовала, как щеки ее зарделись, и радовалась, что никто не узнал ее. Единственной знакомой ей женщиной была дочь мистера Гладстона, которая души не чаяла в отце и поэтому часто приходила в парламент послушать его речи.

Кэтрин попыталась сосредоточиться на обсуждаемой теме. Речь шла об опасном состоянии уэлльских угольных рудников и об использовании труда детей, к которым относились хуже, чем к низкорослым тягловым лошадкам. Эта тема, неприятная и огорчительная, очень тронула Кэтрин. Еще она с любопытством заметила в зале выдающихся людей: мистера Джозефа Чемберлена [12], высокого, с болезненным желтоватым цветом лица, с вежливым, но очень проницательным взглядом; достопочтенного Чарлза Дилка, сверкающего своим пиратским глазом; молодого лорда Рандольфа Черчилля, не сводившего глаз с выступающего премьер-министра; мистера Дизраэли [13], который сидел, поглаживая уложенные локоны.

Но вдруг она заметила, что в самой середине речи премьер-министра мистер Парнелл поднялся во весь свой рост и покинул залу. Вскоре позади нее раздался какой-то приглушенный шум. Кто-то шептал: «Тсс!» И неожиданно рядом с ней выросла высокая мужская фигура. Под громкий шум аплодисментов, адресованных мистеру Гладстону, уже хорошо знакомый ей голос произнес:

– Я подошел, чтобы поздороваться с вами, миссис О'Ши. Мне очень приятно видеть вас здесь.

Кэтрин заметила в петлице его сюртука белую розу. Если это означает то, о чем она смутно догадывается, то она очень рада.

– Будет ли сегодня что-нибудь интересное?

– Нет. Премьер-министр еще час или больше будет продолжать говорить об угольных рудниках.

– А вы не выступаете?

– Не сегодня. Если, конечно, не случится чего-то непредвиденного позднее, к вечеру.

Вокруг зашикали, и им пришлось молчать, пока красноречие мистера Гладстона сотрясало залу парламента. Мистер Парнелл встал.

– Я еще отыщу вас здесь, – прошептал он.

Он удалился, а она еще долго убеждала себя, что такой обмен несколькими фразами не представляет собой ничего серьезного. С таким же успехом они могли кричать на весь парламент, и это прошло бы незамеченным.

Если что и имело значение, так это то, как покраснели ее щеки и забилось сердце. Оно билось с такой силой, что вздымались кружева на ее корсаже. Но нелепо думать, будто она испытала такое сильное чувство лишь потому, что он взял на себя труд подсесть к ней и перекинуться несколькими ничего не значащими фразами. Если она и дальше поведет себя так, то, наверное, лучше сразу отказаться от нового интереса к политике, имеющей свойство поглощать человека целиком.