На улице, садясь в машину, подумал: «Значит, она ради тебя сбежала оттуда… вот ты, значит, какой… действительно сумасшедший. И пьяница к тому же. Бедная Неля, бедная, бедная моя девочка». Подумал и страшно самому стало. Как он про нее подумал? Кто она ему?

Ка свернул к парку и остановил машину. Девочка-весна, похоже, обрела наконец лицо и стояла перед его глазами в обличие Нели, двигалась Нелиной походкой, точно так же смахивала челку со лба.

«Нет, — подумал Ка. — Не может быть». Это все безумное летнее цветение. Это все вечерние соловьи в доме деда. Он просто сошел с ума. А внутри уже разливалось умиротворение…

Ка полюбил Нелю? Нет, нет, нет, она ему просто нравится, как и другие женщины весной. Он еще пытался уговорить себя, пытался защититься. Но что-то сладкое, как мед, уже разливалось внутри, не оставляя пространства сопротивлению. Да, наконец устало признался себе Ка, Неля действительно царит в его сердце уже несколько дней. Несколько дней? Или с той поры, как он нашел ее? Или это не имеет значения?

«А как же Таня?» — спохватился вдруг он. Он ведь чуть не сделал ей предложение. «Слава Богу, не сделал…» Но что он теперь ей скажет? Извини, я встретил другую? Другую, которая непонятно даже, кто такая, и непонятно, ходит ли она еще по дедову дому или ее уже там нет и он никогда ее больше не увидит.

От этой мысли по телу поползли мурашки. Что это он тут сидит в машине и размышляет, словно Неля у него навсегда. А может быть, ее уже нет? Вот он сейчас приедет к деду, а тот скажет, грустно пожав плечами: ушла. Ка рванул с места, а в голове была только одна мысль: побудь еще немного, пожалуйста, еще чуть-чуть…

Что он теперь знал о ней? Настрадалась бедняга, сначала отец умер, потом вышла замуж, а муж оказался чокнутым. Скорее всего, от него-то она и скрывается. Ребенка пришлось отправить к маме. Он защитит ее, с ним она может ничего не бояться. А ребенка они заберут. Вот дед-то обрадуется! А что, разве он будет плохим отцом, лихорадочно думал Ка, сжимая руль, да он отличным отцом будет. Еще каким! Из его кабинета они сделают детскую… Господи! О чем он думает?! Какие дурацкие фанфары звучат в его голове. «Ты, главное, оставайся там, ты дождись меня», — пело в груди.

Он приехал к деду часов в десять вечера. Бросил машину и вбежал в дом. Неля убирала со стола. Дед медленно поднимался по лестнице к себе на второй этаж. Похоже, их день уже подходил к концу.

— Это я, — сказал Ка так, словно проясняя что-то для каждого из них.

Галстук у него съехал набок, волосы растрепались.

— Вижу, — сказал дед. — Только поздновато. Я уже на боковую собрался. Неля, с самоваром без меня справишься? — спросил он.

— Да, — ответила Неля.

Дед еще постоял на верхней ступеньке, оценивая обстановку, и пробормотал:

— Ты тут не шуми, внук. Я спать пошел.

И через секунду дверь за ним закрылась.

А Ка и Неля стояли и смотрели друг на друга.

— Чай? — спросила она.

— Нет, — ответил он. — Какой тут чай?

И продолжал стоять и смотреть. Ему казалось, что, как только он двинется с места, земля уйдет из-под ног, и тогда он… Что он тогда сделает? Одному Богу известно. Он никогда не был в плену такого нереального и удивительно прекрасного наваждения. Но стоять вот так тоже было невыносимо, внутри что-то лопнуло и затопило все страшным жаром. И тогда он сделал шаг к ней…

И опомнился, когда она шептала уже долго: «Подожди, не надо…» Жар его схлынул немного от ее прохладной кожи, растекаясь теперь по ее шее, по щекам, по влажному рту… Он не мог остановиться. Но она просила. И он упал головой на ее колени, а она уже сидела на диване. Он умирал от внутреннего жара на ее коленях, а она перебирала его волосы, гладила по голове и говорила что-то… Наконец она что-то говорила.

— Ты ничего про меня не знаешь, — говорила она.

— Я все знаю, — твердил он.

— Нет, ты ничего про меня не знаешь, совсем ничего. И я должна рассказать тебе это сейчас, пока ты не наделал глупостей, пока я не утащила тебя в омут, откуда не выбраться… Но я не хочу… Слишком многих я утащила. Тебя — не хочу. Ужасно смешно, что вот так поздно встречаешь такого хорошего человека. Но — слишком поздно. Как это глупо! Ведь если бы я знала, что ты есть на свете, если бы я только знала, я обязательно дождалась бы тебя. Обязательно… Ты меня не знаешь, ты ничего не знаешь обо мне, а вот когда узнаешь…

— Я не хочу ничего знать, — твердил он, не в силах оторваться от ее рук, целуя ее пальцы, вдыхая ее запах.

— В том-то и дело, — говорила она, — ты должен узнать все сейчас. Ты обязательно должен узнать…

— Мне все равно, — твердил он, уже выпрямляясь, уже отпуская ее нежные руки.

— Это не может быть все равно, — уговаривала она, отнимая руки, отодвигаясь к другому концу дивана. — Это только в ту минуту тебе было все равно, а потом ты чуть-чуть подумаешь и поймешь…

— Нет…

— Послушай, а то ведь я тоже раздумаю и рассказывать ничего не буду.

Он посмотрел на нее с надеждой.

— Послушай, — сказала она еще раз, и он смирился.

Он смирился с неизбежностью ее прошлой жизни, с неизбежностью того, что у его девочки, черт побери, есть память, что эта память не покинет ее так вдруг, раз и навсегда.

— Я слушаю, — сказал он грустно, — я слушаю…

Неля увидела Алика в очереди, где все они стояли за студенческими билетами. Она увидела его, и все было решено для нее раз и навсегда.

Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, и смотрела ему в затылок. А он только один раз повернулся и посмотрел поверх нее, что-то кому-то крикнул, кому-то махнул рукой. А у Нели все плыло перед глазами. Ее стопроцентное зрение подводило. Над его затылком плавали радужные круги, вокруг повисло марево… Маленький коридорчик, в котором столпились студенты, становился все меньше и меньше, а марево все жарче и жарче…

А когда она очнулась, то он уже нес ее на руках.

— Мы где? — спросила она его.

— О! — удивился он. — Заговорила. Быстро же ты! Мы на полпути в медпункт.

— А зачем ты меня несешь?

— А ты идти можешь?

— Разумеется, — удивилась она.

Но когда он осторожно поставил ее на ноги, чуть покачнулась, и он снова поднял ее.

— Нет уж, — сказал он. — Не выйдет. Ты и так всех перепугала. Хватит.

В медпункте ей совали в нос ваточку с нашатырем. Запах был отвратительный, и она морщилась, пытаясь отвернуться. А Алик стоял рядом и смеялся.

Их роман начался не сразу, не в тот же день. Они потеряли друг друга на несколько месяцев и повстречались на новогоднем вечере. Точнее, это не они потеряли друг друга из виду, а он не обратил сначала никакого внимания на Нелю. Что касается ее, то она с тех пор только о нем и думала. Это была настоящая любовь, та самая, от которой никому никогда не избавиться, как от хронической болезни. Алик был единственным в своем роде лекарством от этой напасти. Только он, он один, он — и никто другой.

Алик действительно был не таким, как другие. Он вырос словно на иной планете. И это сразу бросалось в глаза. Потом только, гораздо позже, она узнала, что его мать умерла при родах и вырастила его гувернантка, которую он всю жизнь считал своей настоящей бабушкой. В их доме никогда не было гостей, дети смолкали под взглядом высокой седой старухи с прямой спиной, им не хотелось там бегать или кричать. Они пятились, уходя, и никто из них не появлялся в заколдованном Алькином доме дважды. Неприязнь к большому, совсем не такому, как у них, дому дети переносили на Алика, поэтому друзей у него не было. Был только отец…

Но отец не был другом. Он был крылатым богом-покровителем. Он был всемогущ и всеведущ. Алька смотрел, как он в халате расхаживает вдоль бассейна, и ему казалось, что если отец скинет халат, то он явственно увидит крылья за его спиной. Он боготворил отца. И отец обожал его.