— Товарищ мичман, посмотрите, ну никак стопор крепления штекера кабеля кормовой шахты не стаёт на место, — отвлёк Глебова старший электрооператор старшина 2 статьи Ковтун Валера.

— Эх, молодо-зелено! Привыкли с ходу, совать не раздумывая. А если не лезет? Железо — оно хотя и железное, но так же, подобно всему живому, требует терпения, умения и ласки. Ты покумекай, присмотрись, примерь, подмажь маслицем, выбери положение и подход! Вот тогда-то всё станет на свои места без сучка и задоринки. Стопор — он для чего? Да чтобы при качке, тряске, других колебаниях и сгибаниях прочно удерживать штекер. Посему в гнездо он входит только в строго определённом положении. Вот ты, Валера, и найди его! Понял?

— Пульт пристыкован! — доложил Христенко.

— Что, «агрессоры», зашевелились — забегали! Ведь ракет-то пока нет, — показал свою «тыковку» рядом с пультом лейтенант Селищев и любопытствующе пошевелил ниточкой жидких усиков, как бы принюхиваясь к обстановке.

Старшим по званию замечаний не делают и Глебов, смачно сплюнув за борт, доложил:

— Товарищ капитан-лейтенант, пульт пристыкован и готов к работе!

Командир ракетной боевой части громко объявил:

— Проверяется система спецгидравлики! Затем, наклонившись к микрофону, скомандовал в 4 отсек: — Дать давление в напорную магистраль спецгидравлики!

Доклад об открытии запорных клапанов на магистралях ещё не успел дойти до командира боевой части, как, сопровождаемое шипеньем «пс-с-с», над пультом повисло желтоватое облако мельчайших капелек масла. Хитрый Христенко сразу же отскочил в сторону за выступающую кромку кормовой шахты. Мичман Глебов пытался что-то доложить командиру боевой части, но из-за шума тот ничего не слышал. Весь фонтан распылённой гидравлики, возникший из-за неплотностей соединительной гайки, достался Селищеву.

Над жёлтой тучкой показалась макушка его «тыковки», которая как бы парила на этом облаке. Глаза лейтенанта были закрыты, по усикам стекали капли масла. Неизвестно к кому обращаясь, он то ли требовал, то ли просил: «Брось орошать!»

Возникшая пауза замешательства прошла. Командир боевой части дал приказание перекрыть напорную магистраль. «Пс-с-с» утихло, облако капелек тумана веретённого масла, подхваченное тягой слабого ветра, сместилось в сторону моря. Лейтенант Селищев, как степной истукан неподвижно застыл, обильно умасленный подношениями окалины, которая незаметно попала под гайку и стала причиной всего этого происшествия.

— Праздное любопытство, товарищ лейтенант, оказывается, может быть наказуемое, как и небрежность. В таком «смазанном» виде, вы, любопытствуя, просклизнёте в любую щель, но не советую. Веретённое масло не токсично. Следуйте в душ и хорошенько помойтесь. Не торопитесь, в вашем скользком положении можно упасть и очень больно, — закончил своё обращение к Селищеву командир ракетчиков и пригласительным жестом руки указал путь следования по трапу вниз на пирс.

Как говориться, «досталось на орехи» и мичману Глебову, и старшине 2 статьи Ковтуну, и матросу Христенко. Все ракетчики сделали вывод, что в их службе мелочей не бывает. Любой малейший промах может привести к непоправимому.

Работа — работой, но существующий распорядок дня, зажатый дисциплиной секретности, без разрешения командира не позволял личному составу после 18.00., кроме дежурно-вахтенной службы, находится на корабле.

Лейтенант Липовецкий частенько такое разрешение брал. Вечерами допоздна «на пузе» проползал все шхеры и рукотворные лабиринты железных конструкций, исследуя и изучая бесчисленные системы и механизмы корабля. Зачётов нужно было сдать уйму, конца-края их не было видно. Службой было заполнено всё время, но жизнь иногда восставала и вплотную ставила вопрос: разве это и есть то, что называется человеческой жизнью?

Молодые, здоровые, образованные мужики, добровольно принудительно надевшие форму одежды военнослужащего, однажды, не всегда неожиданно для себя, обнаруживали, что их «внутреннее содержание» плотно упаковано и опутано железной непробиваемой паутиной безразличия политического режима к отдельной судьбе каждого из них.

Формально «забота» о мощи Вооружённых сил была «на высоте». «Высота» была столь высокой, что «руководящий и направляющий» режим не мог увидеть, за созданными им же, условностями этой высоты, основную составляющую мощи — жизнь отдельного военнослужащего. Сама система была такова, что если кто-нибудь из числа рядовых военных, дослужившись до высоких чинов, забирался на эту «высоту» в лагерь руководящих и направляющих, то, согласно новообретённого статута, надевал «тёмные розовые очки» и тут же терял способность различать и видеть в массе людей судьбу и жизнь отдельного человека.

Для этого отдельного человека друг-товарищ Иван Петрович или Вадим Константинович, недавно подкупающе демократичный, на службе и в быту станет недосягаемым «товарищем?! адмиралом», «товарищем?! генералом», «товарищем?! министром» и так далее. Более того, если кто-то из честных сослуживцев, по своей наивности, обратится к нему по имени- отчеству, минуя статутную приставку напомнит о существовании отдельного человека, то сразу же получит «по морде» и контраргумент типа: «ну и что, вот когда я служил, то жизнь была гораздо хуже». Хуже такого аргумента, ничего хуже уже быть не могло.

В такой системе только самый «верхний» или «верховный», сидящий на пирамиде власти, мог кое-где пробить брешь в этой «высоте» и улучшить жизнь людей в военной форме.

Родной Советский народ о фактическом житие своих защитников ничего не знал. Он привык к мысли, что Советский воин прямо со дня своего рождения всегда готов умереть за свой народ и партию. Ему — народу сознавать этот далеко не факт было вполне достаточно, тем более, что видел он своего защитника только в блеске парадов и кинохроник, а также в период отпусков. Всё остальное было табу — завеса секретности. Трудности? — конечно, были, но Советский воин всегда их «успешно» преодолевал, таким образом, учиться военному делу настоящим образом у него просто не хватало времени. Отпускники, зная какой перечень трудностей и лишений их ожидает на службе «прожигали» свой отпуск каждый на свой лад. Режим тотальной секретности принуждал военнослужащего умалчивать о фактических условиях своей жизни и службы. Даже своим родным, где служит ему разглашать запрещалось. Куда уж тут простому народу было знать, как, где и чем живут их защитники.

Пленённые этой показухой и блеском мишуры, обманутые молодые люди добровольно пополняли ряды офицерского состава Вооружённых сил СССР. Столкнувшись с воинской действительностью, они так же добровольно вернуться к «маме» не могли и уже принудительно, практически задарма, тянули лямку тягот и лишений, которые устранять никто не собирался. Принцип: «зачем платить за то, что можно получить даром» — был заложен в основу строительства Вооружённых сил и вполне соответствовал Конституционному положению, гласившему, что защита Отечества есть священный долг каждого гражданина СССР. Еле успев родиться, гражданин был уже должен…

Антон, практически, только начинал осознанно познавать все «прелести» жизни морского офицера — подводника. В его характеристике ещё рано было бы писать: «морскую службу и море любит или не любит». Однозначно: свою Отчизну он любил и против явного врага был готовый сражаться до последней капли крови. Но против многих порядков, регламентирующих жизнь и быт офицеров плавсостава флота, глубоко внутри в нём нарастал непримиримый протест. Вот и сейчас у себя в каюте, собираясь к товарищу отметить день его рождения, он мысленно чертыхался:

— Чёрт бы его побрал, ну, что за жизнь?! Нужен подарок, а где его взять? Нести банальный одеколон «шипр» из местного военторговского скворечника неудобно. Но там больше ничего нет, кроме бритвенных лезвий, помазков да карамелек. Возьму-ка я фляжку кустарного изготовления умельцев Северодвинска с силуэтом подводной лодки! «Присандалю» к ней поздравительное приветствие, налью внутрь чистейшего ректификата и вперёд!