Только присутствие Уиллета удерживало Даффи от того, чтобы предаться средней тяжести паранойе. Он ненавидел аэропорты… Он ненавидел и самолеты тоже. Все это, без сомнения, потому, что он ненавидел Заграницу. Иностранцев он, правда, не ненавидел — не больше, чем многих других людей, не иностранцев, — но он ненавидел место, откуда они приезжали. Сам Даффи, понятное дело, за границей никогда не был, но ему и не надо было туда ездить, чтобы знать, что там полно психопатов. И поэтому он ненавидел все, что напоминало ему об ужасающей возможности поездки за границу. Увидев в небе самолет, он втягивал голову в плечи, мирно едущий по Кромвель-роуд автобус Британских Авиалиний наполнял его тревогой. Даже простая встреча со стюардессой внушала ему смутное опасение, что она может его похитить, и он проснется связанным по рукам и ногам и с кляпом во рту в грузовом отсеке нацелившегося носом в землю ДС-10. Вот в чем была главная опасность самолетов: они падали, они причиняли смерть. Если бы Даффи был король, он повелел бы написать на всех фюзеляжах: «Правительство предупреждает: самолеты опасны для вашего здоровья».

Была у Хитроу и другая особенность. Этот аэропорт был словно маленький анклав на территории Великобритании. Люди здесь переставали быть англичанами — даже если за его пределами ими были. Они запросто могли ударить тебя углом чемодана — и не извинялись. Они норовили пролезть вперед тебя в очередях. Они кричали. Они без стеснения выражали свои эмоции у выхода на посадку. Они словно старались казаться б о льшими иностранцами, чем сами иностранцы. И повсюду сновали миниатюрные азиатские женщины в коричневых халатах: они таскали подносы, драили полы, вычищали пепельницы, грациозно заходили и выходили из туалетов. Почти все они были настолько маленькие, что Даффи начинал чувствовать себя крупным мужчиной; многие из них казались довольно пожилыми; они никогда не разговаривали, разве что друг с другом, и язык их был непонятный. Единственным, что напоминало, что здесь не Заграница, были указатели и голос, объявляющий прибытие и посадку, всегда настолько спокойный, что это нервировало Даффи. Но даже это не помогало почувствовать, что ты в Англии. Когда миниатюрная азиатская женщина убирала за Даффи поднос, он вдруг понял, на что было похоже это место: процветающий форпост Империи с порабощенными туземцами.

— Ну так что у тебя за дело, Даффи? — Уиллет прочно вошел в образ доброго дядюшки. Даффи не возражал. Ему нравился Уиллет. К тому же, таможенники были совсем не то же, что стюардессы: их предназначение состояло — по крайней мере, так казалось Даффи — в том, чтобы отвадить людей от поездок за границу, в том, чтобы добавить ложку дегтя в бочку меда, и чтобы косвенно выразить неодобрение властей. Совсем иная роль, чем у стюардесс.

— Пока еще сам не знаю. Я вроде как разведчик. Меня как бы наняли работать на складе; приступать надо завтра. Там кто-то подворовывает. Больше ничего в точности не знаю. Просто подумал, схожу, осмотрюсь, ну и, конечно, с тобой пообщаюсь. Я, знаешь ли, нечасто здесь бываю.

Уиллет снова собрал в улыбку свои морщины; страхи Даффи не были для него секретом.

— Что воруют, это здесь не в новинку. Ведь это же Хитроу-Сити, Даффи, Хитрожопый город.

— Угу.

— Нет, правда, газетчики и судейские называют его Воровским Логовом. Но воровство — всего лишь малая толика, Даффи. Это хитрый город, в нем сплошь одни хитрости.

— Угу.

— Это так. Ведь что думает какой-нибудь Джо из народа? Он думает, что все дело в контрабанде, что мы здесь только и занимаемся тем, что отлавливаем не заявленные в декларации бутылки виски, выспрашиваем квитанции на фотоаппараты и всякую мелочь, а потом вдруг заявляется эдакий мордатый Бяка, и что-то в его походке подсказывает нам: вот он, тот, кто нам нужен, и у него на голове такая большущая кожаная кепка, и там наверху есть такая маленькая пупочка, а в пупочке брильянт, или таблетка ЛСД, или микрочип с секретом атомной бомбы. Так думает Джо из народа, верно? Джо из народа ни хрена не знает.

— Угу.

— Это город, Даффи, настоящий город, — Уиллет откинулся на спинку кресла и разразился речью. — Большой, как Ньюкасл, а население обновляется каждый день. Ты только подумай. Есть здесь, конечно, и контрабанда, но это так, местная специфика. Кроме контрабанды здесь процветают все преступления любого другого города, только те, кто их проворачивает, еще большие хитрецы, потому что они должны понимать местную специфику. А разница есть, потому что здесь крутятся большие деньги, потому что аэропорт открыт двадцать четыре часа в сутки, и потому что люди, прибывающие сюда, только и думают о том, как бы поскорее оказаться дома, и если им удается оказаться дома и при этом не потерять чересчур много, значит, все в порядке.

Да, есть контрабанда. Есть воровство. Есть даже вооруженный грабеж. Есть карманники, фальшивомонетчики, надувалы всех мастей. Есть так много всяких способов словчить, Даффи, ты не представляешь. Знаешь, что говорят о Хитроу?

— Про фрукты-овощи? Слыхал.

— Ладно, положим, это ты слышал. Ты, может, слышал и про «ковбоев» на стоянке такси — за триста фунтов они берутся довезти тебя до Бирмингема и высаживают на первом же перекрестке, а там — как знаешь.

— Угу.

— Слыхал про местную автостоянку? — Уиллет вошел в азарт, ему хотелось поразить Даффи какой-нибудь особенно ловкой аферой.

— Нет.

— Так вот, автостоянка, — Уиллет махнул рукой туда, где располагалась парковка. — Одна на короткий срок, другая на длительный. Нормально?

— Нормально.

— Долговременная парковка намного дешевле, но находится дальше. Приходится добираться на автобусе. Оставляешь машину, ключи, заполняешь бланк, где указываешь, когда обязуешься за ней вернуться, и летишь себе под пальмы к сеньоритам. Что же происходит после этого? Маленькая фирма сдает напрокат машины. Полная конфиденциальность и на порядок дешевле, чем у «Херц» или «Эйвис». Кто помнит километраж на спидометре своей машины, тем более, когда вокруг солнце и пальмы? А если даже кто-то и помнит, так ведь счетчик всегда можно отмотать назад, верно?

— Просто, как дважды два. Что, это и сейчас так?

— Нет, безмозглые ковбои допустили слишком много аварий. Вот лавочку и прикрыли. По крайней мере, что-то больше об этом не слышно.

— Хорошая афера, — уважительно проговорил Даффи.

— Просто прекрасная, пока работала. Жаль, что они так глупо попались.

Даффи кивнул. Ему было знакомо это чувство; оно было знакомо всем, кто работал в сфере охраны правопорядка. Начинается всегда с того, что хочется арестовывать всех и за что угодно, и любой значок с надписью «Войска вон» или показанный исподтишка рогатый знак победы таят в себе угрозу Сложившемуся Миропорядку; затем наступает осознание того, что всех нарушителей не переловишь, всех нарушений не пресечешь. Кто-то попадается по глупости, таких ты презираешь за то, что они так плохо подготовились к тому, за то взялись; кто-то попадается потому, что оказался менее удачлив, чем ты; и, наконец, кто-то попадается потому, что тебе очень, очень хотелось его поймать. Убийцы, насильники-педофилы — их ненавидишь. Но есть преступления и есть преступники, которыми нельзя не восхищаться. Блестяще задуманные, умело исполненные, никому не причинившие зла — настоящего зла. Такого преступника и ловить-то почти не хочется, его деятельность доставляет тебе что-то близкое к наслаждению, и когда они просто-таки напрашиваются на то, чтобы их поймали, ты чувствуешь раздражение, как будто бы они этим подрывают твое уважение к самому себе.

— А как вы узнаете, кого обыскивать?

Этот вопрос рано или поздно задавал Уиллету каждый.

— Секрет фирмы. Тебе, так и быть, открою. Тут нужно иметь выучку и чутье. Причем, чутье иногда в буквальном смысле слова. У нас тут есть один сотрудник, так у него чутье лучше, чем у его собаки. Да нет, я тебе клянусь. Вот идут они с собакой вдоль транспортера — собаке полагается унюхать марихуану, — но этот мой приятель, он часто реагирует первый. Показывает собаке, где нюхать. Собака прыгает, виляет хвостом и идет жрать свой бифштекс. Удивительное чутье.