Зато Сайдзё, который в то время только что поступил в бюро и работал с невероятно большим усердием, удалось тогда узнать две другие ее важные тайны.

Он один только раз виделся с Канако. Она жила тогда в районе Сугинами. Сайдзё явился к ней на квартиру. Он стоял тогда в небольшой прихожей и разговаривал с ее матерью. Случайно туда вдруг вошла Канако. Девушка была в комбинации. Она, вероятно, только что вернулась домой и как раз начала переодеваться. Увидев постороннего мужчину, она растерялась и, замигав своими большими темными глазами, спросила мать:

— Кто это такой?

— Кана-тян![7] В таком виде! — воскликнула мать. — Этот человек из фирмы, куда ты поступаешь на работу…

— Вы из стола личного состава? — спросила Канако.

— Да, в этом роде, — уклончиво ответил Сайдзё.

— Значит, вы из сыскного бюро? — Канако беззвучно рассмеялась.

Она производила впечатление крайне нервной девушки. Две круглые черные родинки на ее обнаженном плече, расположенные рядом, как глазки на игральной кости, придавали особую прелесть ее миловидному облику. В ее поведении было что-то чересчур наивное, непосредственное. Она была бы похожа на тех соблазнительных дурочек, которые так привлекают мужчин, если бы не тень какой-то подавленности или печали, вдруг набегавшая на ее лицо и делавшая его серьезным.

Собственно, причины чувствовать себя очень счастливой у Канако и не было.

Обстановка в семье была сложной. Семья состояла из пяти человек: мать, отчим, два младших брата, которых мать родила от отчима, и она. Мать Канако была японской репатрианткой из Южной Кореи. Сразу после войны она вернулась на родину с только что начавшей ходить Канако, которую с кем-то прижила в Корее. Жилось ей нелегко, определенных занятий она не имела. Работала поденщицей, уборщицей, агентом по страхованию жизни. В Японии она познакомилась с шофером такси (звали его Готаро) и вышла за него замуж. Отчим не очень благоволил к падчерице. Но мать, которая и после замужества продолжала работать страховым агентом и очень любила дочь, дала Канако возможность окончить колледж.

Кроме того, девушка страдала клептоманией. Об этом Сайдзё рассказала некая Мотоко Ивано, которая полгода училась с ней в одной группе на курсах машинописи. Они сидели там рядом, беспрерывно стуча на стареньких «ремингтонах». Не полагаясь на свидетельство одной Ивано, Сайдзё решил навести справки о Канако в женском колледже, который она окончила. Ее бывшая классная наставница госпожа Кадзуи подтвердила, что и в колледже за Канако водился этот грех. В ее классе у учениц исчезали карманные деньги, ручные часики, фотоаппараты. Госпожа Кадзуи, изредка посещавшая дома своих воспитанниц, однажды зашла домой к Канако и там увидела фотоаппараты и некоторые другие вещи, пропавшие у учениц. Тогда ей стало ясно, кто у них «внутренний вор». Но она была опытным педагогом, ей и раньше были известны случаи проявления клептомании у воспитанниц, и она пришла к выводу, что Канако — клептоманка.

Темное происхождение Канако и ее болезнь конечно же должны были помешать ее приему на работу в фирму.

В своем донесении Сайдзё все описал подробно. Но каково было его изумление, когда патрон, прочитав донесение, оставил в нем только то, что касалось ее политической благонадежности, а все остальное тут же на глазах у сыщика вычеркнул.

— Запомни следующее, — сказал Могами. — Мы должны отвечать на вопросы наших клиентов, как счетно-вычислительная машина. Отвечать только на поставленные вопросы. Никакие другие сведения не нужны. Пусть они тебе кажутся архинужными — это лишь твое субъективное мнение. Отсебятина может лишь сбить с толку клиента.

Проверка личности Канако была своего рода экзаменом для Сайдзё. Поэтому руководил им тогда непосредственно сам Могами.

Могами! Прошлое этого человека никому не было известно. Маленького роста, лысый, он обычно казался этаким благодушным старичком. Но временами он довольно твердо давал почувствовать, что под бархатными перчатками у него железные руки. Сайдзё это впервые испытал на себе в деле с Канако. Будучи новичком, он не сумел сразу понять замечание шефа и стал оправдываться.

— Конечно, эти сведения не очень приятные, — сказал Сайдзё. — Но факты есть факты, и я старался по возможности правдиво их осветить…

— Это бьет мимо цели, — перебил его шеф. — Повторяю: впредь ничего лишнего. Ясно? Задание можешь выполнять любыми средствами. Для отвода глаз можешь спрашивать о чем угодно. Но все, что не относится к делу, старайся сразу забыть. Не следует слишком много знать. Это опасно.

— Опасно? — переспросил Сайдзё.

— Да. Что, непонятно? Это первая заповедь для всякого, кто причастен к разведке. Агент, который стремится слишком много знать, может стать опасным для разведки. А ты, кажется, к этому имеешь склонность.

— Вы хотите сказать… что я вам не подхожу?

— Нет, зачем же, я этого не говорю, — смягчился шеф. — Человек, сумевший за каких-нибудь два дня столь легко справиться с заданием, мне вполне подходит. Поэтому я и хочу предостеречь тебя от ошибок. И еще одно. Как деловой человек, я понимаю господина Цоя. Ему хочется иметь машинистку и личную секретаршу-японку. Этого не следует забывать. Причем из семнадцати кандидаток ему понравилась одна Канако. Он готов принять ее немедленно, лишь бы не было сомнений в ее политической благонадежности… А то, что она дочь репатриантки из Кореи, — в этом, может быть, сам перст судьбы.

Посмеиваясь сейчас про себя, Сайдзё вспоминал этот разговор с шефом. Тогда старик подметил у него «склонность стать опасным агентом». А вышло так, что он оказался более проницательным, чем шеф. Поэтому он решил сейчас плюнуть на мнение шефа, который ввязался в это дело. Прямо заявить об этом он, естественно, не мог и просто посоветовал Цою обратиться в полицию.

Цой вскипел:

— Если бы я хотел обратиться в полицию, я бы не обратился к вам!

— Это верно, — спокойно заметил сыщик. — Ведь в полиции пришлось бы объяснять назначение этих пятнадцати миллионов, а вас это не устраивает. Не так ли?

— А хотя бы так, — буркнул в ответ Цой.

— Я так и думал, — продолжал сыщик. — А все-таки куда вы ее послали с такой огромной суммой? Пятнадцать миллионов иен! Хоть она и ваш личный секретарь, но ведь это еще совсем девчонка!

— Я ей доверял.

— Вы уклоняетесь от ответа, — резко сказал Сайдзё. — Вы ей доверяли потому, что она была вашей любовницей?

— Это уже похоже на оскорбление.

— Разве я не прав? Во всяком случае в Токио ее нет. Ни квартирные хозяева, ни родители, ни друзья, ни знакомые — никто ее с того дня больше не видел. Но как бы то ни было, рассчитывать на успешный розыск будет невозможно, если вы будете прятать голову под крыло и темнить насчет этих денег. В полицию, конечно, вы можете обратиться и не сказав о них. Но тогда вам нужно будет запастись терпением, может, через пару лет вам что-нибудь сообщат.

— Опять ты со своей полицией! Погоди! Ты ее матери ничего не говорил?

— Конечно, нет. Я позвонил ей по телефону на работу, назвался старым школьным товарищем дочери и спросил, как поживает Канако и где она сейчас.

— Я ей пока сказал, что послал дочь в служебную поездку.

— Она так мне и ответила. Кстати, я и сам готов поверить, что вы послали Канако в служебную командировку.

Это случилось пять дней назад, в час пополудни. В последние дни жара стала немного спадать. Воздух становился прозрачнее, предвещая приближение осени.

Цой из рук в руки передал Канако пятнадцать миллионов иен в десятитысячных купюрах, она при нем уложила их в свою большую красную сумку. Она должна была отвезти эти деньги в заказанное Цоем место. Из окна своего кабинета на седьмом этаже он провожал ее пристальным взглядом, пока она не сошла с тротуара на Сёвадори и не села в проезжавшее мимо такси. В кремовой плиссированной юбочке, веселая, нарядная, она была похожа на девушку, отправляющуюся на свидание. Словно бабочка, впорхнула она в такси и с той минуты бесследно исчезла. В контору она не возвратилась. Если бы деньги были доставлены по назначению, Цоя об этом уведомили бы по телефону условной фразой: «День рождения Бок Сона завтра». Но такого звонка не последовало. Авария, несчастный случай? Справки, наведенные в отделе уличных происшествий, не подтверждали этого.