«Жигуль» медленно двигался в сплошном транспортном потоке, бок о бок с другими легковушками, бампер к бамперу — к едущими впереди и позади. Сменить полосу, свернуть на перекрестке либо припарковаться к тротуару возле магазина или банка — неразрешимые проблемы. Санчо ругался, поливал матерщиной московские власти, дорожных ментов, слякотную погоду, свою несладкую судьбу.

Лавр думал о своем. О сокамерниках-хоровиках, о хитроумном следователе, с которым еще предстоит встречаться, об ожидающей его Оленьке. О непонятной слежке старался не вспоминать, она, наверняка, существует только в воображении Санчо. Преследовать могут крупных промышленников, видных политиков, а он — кто? Сплошной «бывший»: авторитет, смотритель криминального общага, депутат. Какой с него навар? Один запах.

Вот Федечка — другое дело, если даже он — нищий банкрот. Молодой, резвый…

Федечка?

Имя сына выпрыгнула в сознание и сразу затмила все остальное.

— Позволь, а где ребенок?

Санчо удивленно поглядел на «пассажира». Надо же, вспомнил! Обо всем трепались — о тюрьме, Кирсановой, пастухах, даже о крем-брюле, а вот о рыжей бестии — ни слова, ни полслова!

— Какой именно ребенок? Один — рядом с тобой. Или — не узнаешь, злостный алиментщик?

— Не паясничай! Где Лавриков Федор Федорович?

Санчо потер лоб, облегченно вздохнул. Кажется, у Лавра с крышей порядок, вот только шуток не понимает, но эта «болезнь» со временем пройдет.

— Усек. Твой любимый Федька на переговорах. Каких именно… это самое… точно не знаю. Не уполномочен.

— Это ж надо! Отца освобождают, а сынок невесть чем занимается… На каких переговорах? И не крути по лисьи хвостом — говори ясно и понятно! — раздосадовано прикрикнул Лавр.

— А ты не больно шуми! — тоже огрызнулся Санчо. Беззлобно, без напряги, но достаточно громко. — Слыхал краем уха: переговоры важнецкие. А вот деталей не знаю, Лавруша, истинный крест не посвящен. Раньше все были или на званном обеде, или на овощной базе, или в отряде дружинников, то нынче любой нужный тебе человечек обязательно с кем-то… это самое… переговаривается.

Ничего не поделаешь, такая уж судьба предпринимателей — и поймавших удачу за блестящий хвост, и разоренных непредсказуемым рынком. Приходится мириться. Лавр безнадежно отмахнулся от скорбных мыслей. Слава Богу, сын жив и здоров.

— Тогда и мы с тобой… переговоримся. Все сговариваются, а мы что — рыжие?

— Вот и получится сплошной треп, — буркнул Санчо и замер, вытаращив глаза.

Фантасмагория! Дьявольщина! По соседней полосе, вслед за черным «понтиаком» неторопливо ехал знакомый багрово красный «кадет». Только что его не было и вдруг, будто вынырнул из Преисподней, обоженный адским пламенем. Рассмотреть за тонированным стеклом водителя невозможно, но Санчо почудилась знакомая личность — поворот головы, фигура…

За рулем «кадета» сидел Дюбин.

Последние дни творилось с ним что-то неладное. Сознание то меркло, почти проваливаясь во тьму, то, наоборот, вспыхивало ярким светом, в голове возникали и пропадали силуэты убитых им людей. Сожженный заживо заправщик ехидно улыбался и звал к себе. Проститутка маняще раздвигала ноги, шевелила мертвыми губами. Дорожные грабители, извиваясь, ползли по асфальту к ногам безжалостного киллера. Адвокат-колдун недоуменно таращил мертвые глазища. Так не может быть, это алогично, противоречит научным данным. Спи спокойно, вонючий оракул, все свершилось по моему!

Сознание померкло, едва теплилось. На подобии маломощной лампочки в коммунальном сортире.

Дюбин понял: его дни сочтены. Слишком много трупов развесил он, оставил за собой, они не прощают, требуют возмездия. У кого требуют? Конечно, не у Бога — у Сатаны. Хозяин ада не устоит — отдаст на заклание верного своего раба.

Смерти он не боялся. Возник, можно сказать, из ничего, в ничто и превратится — обычный природный круговорот: испаряясь, вода превращается в тучи, изливается на землю дождем, снова испаряется. А человек, если верить навороченным ученым, состоит в основном из воды. Вот и он умрет и снова возродится. Не для того, чтобы вкусно есть, сладко пить, пользовать баб — возродится для мщения.

Нет, такой оборот его никак не устраивает, мщение должно состояться до начала следующего цикла превращения!

Дюбин снова навестил банк.

На этот раз в сейфовую камеру его проводил не квелый клерк, едва шевелящий конечностями — мужик средних лет с бычьей шеей тяжелоатлета. Молча, не улыбаясь, шагал перед клиентом, изредка оборачивался, проверяя не сбежал ли он, не свернул ли в другую дверь.

Процесс проверки арендованной сейфовой ячейки знаком по первому посещению. Два замка, один — для банковского служителя, второй — для клиента, щелкнули одновременно. Дождавшись, когда клерк покинет святилище, Дюбин выдвинул свою ячейку. От прежнего изобилия там остались сущие пустяки.

Драгоценности перекочевали в нагрудный карман. Так, на всякий случай — подарить нужному человеку, тому же пастуху из охраны кирсановского офиса, или при острой необходимости продать за бесценок. А вот башлей, тугриков явно мало для задуманной покупки самой скромной тачки.

Все, ячейка пуста. Нажатие на призывную кнопку вызвало немедленное появление «тяжеловеса». Двойное щелканье ключами и они идут по коридору. На этот раз клиент впереди, клерк — за ним. Будто гонит бычка в забойный цех. Зря стараешься, вонючий вертухай, про себя выругался Дюбин, меня не забить… Пока не забить, поправился он. Лампочка в голове несколько раз мигнула, ноги ослабли, снова появился хоровод трупов.

Дюбин прислонился к стене, постарался восстановить нарушенное дыхание.

— Вам плохо, господин? Вызвать врача? — забеспокоился амбал. Не за здоровье болящего клиента — за репутацию банка, которому он верно служит.

— Обойдусь без дерьмовых эскулапов! — с непонятной злостью выкрикнул Дюбин. — Шевели конечностями, сявка, пока я их не выдернул!

Клерк насмешливо сощурился. Еще и угрожает, бледная поганка, которую легко соплей сломать. Но банк есть банк, его посещают не только законопослушные граждане — и бандиты, и рекетиры, и мошенники. Чтоб не подвергнуться страшному банкротству, приходится относиться ко всем одинаково: с уважением и пониманием.

— Как пожелаете…

Проводив поклоном странного посетителя, клерк побежал к управляющему. Проинформировать о нештатной ситуации в бдительно охраняемом подвальном помещении. Главное для любого работяги во время кукарекнуть, а наступит рассвет или не наступит — его не касается.

В операционном зале Дюбин минут двадцать посидел в удобном кресле. Успокаивался, «ремонтировал» окончательно вышедшую из-под контроля, разгулявшуюся психику. До чего дошел — едва не свалился на пол, перепугал до полусмерти сопровождающего. Пора взять себя в руки, накачаться рекомендованными в Швейцарии успокоительными лекарствами.

Более или менее успокоившись — «лампочка» горела ровно, без подмигивания и перебоев — он внимательно огляделся. Ничего тревожного — обычная деловая обстановка. Вот только два парня с одинаковыми тупыми выражениями на лицах. Делая вид, что увлечены заполнением каких-то справок или анкет, то и дело бросают жадные взгляды на господина, укладывающего в саквояж запечатанные стопки баксов.

Хотят ощипать жирного «гуся»? Дюбин и сам не прочь поживиться пусть даже остатками «пиршества», на мелочь, взятую из сейфовой камеры машину не купить, разве только игрушечную.

Он вышел вслед за троицей. Впереди — господин с саквояжем, за ним — любители «гусятины». Сейчас подскочит легковушка с охранниками, саквояж «прыгнет» на заднее сидение и мечты любителей лёгкой наживы рассыпятся в прах. Легковушка не подскочила. Баксоноситель оглядел стоянку и направился к стоящей в стороне «ауди».

Парни мигом среагировали — один грохнул кастетом по голове мужика, второй подхватил выпавший из его рук драгоценный саквояж и оба побежали под арку. Там их и встретил Дюбин, выразительно показав пистолет с навернутым глушителем. В старину это носило свое название — жизнь или кошелек?