Но её там не оказалось, и когда время близилось к полудню, полицейский сержант Вайн вполне уверился, что пропавшая была, как они это обозначили, в нервном расположении духа, что в переводе на нормальный человеческий язык означало, что у неё поехала крыша, и что она могла в любой момент свернуть себе шею. И вот, в половине двенадцатого дня — очень милого, если бы не это досадное происшествие — полицейский аквалангист погрузился в озеро, а сержант Вайн приступил к утомительной процедуре снятия свидетельских показаний, которые — он знал — будут содержать либо совершенное непонимание того, почему всё-таки мисс Анжела Брутон пропала, либо того, почему она не сделала этого раньше.

Он допрашивал женщину с Филиппин, которая не переставая держалась за горло и говорила что-то о каких-то ложках, ни в малейшей степени его не интересовавших, когда в комнату вошёл приземистый мужчина с широким лицом и чрезмерно отросшим «ёжиком».

— Попозже, сэр, если вы не возражаете.

— Даффи. Из Вест-Энд Сентрал. Работал там прежде. Сейчас занимаюсь частным сыском.

— Что ж, лишняя пара рук не помешает.

Вошедший кивнул на филиппинку, и её отпустили.

Даффи был зол на себя, что не подумал об этом раньше. Он не сделал этого потому, что это затрагивало самые тёмные стороны человеческой природы. Но ведь в том, чтобы подмечать такие возможности, и состояла его работа — и потому сейчас он был на себя зол.

Сержант Вайн высунул голову в дверь и велел стоявшему снаружи констеблю Уилли следить за тем, чтобы все остальные дожидались в общей комнате своей очереди и не входили в библиотеку, где он снимал показания. После этого они с Даффи открыли одно из французских окон (то, разбитое, так и не отремонтировали) и пересекли террасу.

Вайн, начинающий полнеть молодой человек с рыжеватыми волосами и тёмными усиками, явно чувствовал себя в лесу куда более уверенно, чем Даффи. Они молча взбирались по заросшему папоротником склону. На этот раз Даффи знал, где должна быть зарубка, и немедленно повернул налево. Ему уже не нужно было проходить мимо тайника, чтобы заметить его, лишь обернувшись. Он уверенно срезал путь, устремляясь вниз, невзирая на заросли крапивы, пока, наконец, они с Вайном не оказались у самого входа в лагерь. Увиденное заставило их припустить бегом.

Она лежала навзничь на куске брезента; на голову был надет пакет из обёрточной бумаги. Запястья её были связаны за спиной, связаны были и лодыжки. Чтобы она не перевернулась, локти ей примотали к вбитым в землю колышкам, вроде тех, к каким крепятся палатки. Она хрипела, и это, по крайней мере, опровергло их первый и наиболее очевидный страх. Второе наиболее очевидное подозрение опровергнуто не было: юбка её была задрана на спину, а колготки спущены почти до колен, так чтобы от талии до колен она оставалась обнажённой.

— Всё хорошо. Всё хорошо, мы вас нашли. Всё хорошо. Это Даффи. Мы нашли вас.

В таких случаях не важно, что именно вы говорите, — важна интонация. Даффи что-то бормотал, и рядом с ним что-то бормотал сержант Вайн, и под бессмысленный успокаивающий лепет они развязывали державшую бумажный пакет не туго затянутую бечёвку, снимали повязку с глаз, вынимали кляп и разрезали верёвки. Она села, щурясь и мигая от света, а двое мужчин растирали ей запястья, потом она села прямо, и юбка опустилась, а потом Даффи шепнул: «Поправь колготки, милая», и она сделала так, как ей сказали. Но она не смотрела на них и не ответила, когда сержант Вайн мягко спросил её не знает ли она, кто сделал с ней это.

Они помогли ей подняться на ноги, и она стояла, шатаясь, как только что родившийся жеребёнок. Затем, когда сержант быстро, но внимательно осмотрел лагерь Джимми, они двинулись по тропинке. Даффи хотел было поддержать Анжелу за талию, но она не позволила; тогда он попытался взять её за руку, но и такой мизерный физический контакт был ей неприятен, так что они просто шли по тропинке друг за другом — двое мужчин и между ними Анжела. В какой-то момент её стало трясти, но как только сержант коснулся сзади её плеча, она успокоилась.

Они вышли из начавшего редеть папоротника и направились через лужайку к дому. В венецианском окне общей комнаты появилось сначала одно лицо, потом ещё несколько. Одно из них внезапно исчезло, и через несколько секунд распахнулась дверь кухни. Даффи и сержант Вайн не столько с удивлением, сколько со смущением, смотрели, как Джимми бежит по террасе, по ступенькам, через лужайку и бросается в озеро. Поскольку аквалангист был наготове, арестовать его труда не составило.

Даффи присоединился к остальным. Теперь им придётся подождать подольше. Приоритеты поменялись. Сержант Вайн, возможно, вернётся только завтра, но до тех пор все должны оставаться на месте. «А как насчёт „зова природы“, сержант? — спросил Дамиан. — Не думаю, что сейчас время шутить, сэр», — ответил Вайн.

Джимми разрешили переодеться в сухую одежду, но, когда его уводили, он по-прежнему выглядел мокрым и несчастным. Вслед за ними Белинда повезла Анжелу в своём красном «Эм-Джи». Даффи подумал, что ехать подавать заявление о похищении и изнасиловании в красном спортивном кабриолете, да ещё имея за рулём бывшую фотомодель Белинду Бест — не самая лучшая идея. Но он знал и то, кому она придётся по вкусу — репортёрам таблоидов.

— Предстоят проблемы с газетчиками, — сказал Даффи, — слетятся, как мухи на мёд.

Большая усадьба, пропавшая женщина, шикарная публика, бывшая модель с Третьей страницы, изнасилование, старый мошенник — пардон, местный бизнесмен — Вик, молодой мошенник Таффи; их интересуют только секс и наркотики, и чтобы найти здесь всё это, им даже не понадобятся телеобъективы. Опросят всех соседей, любой слушок разовьётся в целую теорию. Все кормящиеся за счёт рассуждений на тему «И куда только катится наша деревня?» будут счастливы чуть ли не целый месяц.

— Да, может быть, мне удастся не давать сплетням ходу день или два, — сказал Вик и вышел из комнаты.

Наступило молчание. Почему-то Даффи почувствовал, что первой решится обратиться к нему с вопросом Лукреция. Так оно и вышло.

— Как вы узнали, где искать?

— Вы про лагерь? — Соврать было тем легче, что Вика в комнате не было. — Это Джимми мне о нём рассказал. Проговорился. А найти было нетрудно.

— Я не о том. Почему вы решили, что это Джимми.?

— Я не был уверен, что это Джимми. Я просто перебирал места, где она может быть. Должно быть, сработало чутьё, — употребил он словечко из копперовского жаргона.

— А вы думаете, это сделал Джимми?

— Ну, — сказал Даффи, не зная, что тактически выгоднее: быть справедливым по отношению к Джимми или нет, — мы ещё даже не знаем, что именно «это». Анжела ничего не сказала, так что мы можем только предполагать. Внешне, конечно, всё выглядит так, будто что-то случилось, это следует признать.

Это выглядело бы ещё более похожим на то, что что-то случилось, — и Даффи следовало это признать, — только если бы они застали похитителя в тот момент, когда он застёгивал ширинку. — Вайн осмотрел место, пока мы там находились. У Джимми в палатке такие жестянки. А в них, — он взглянул на Генри, — фото с вашей с Анжелой помолвки, вырезано из газеты. Сплошь в дырочках. Будто окурком истыкали.

Генри молчал. Даффи продолжал.

— И не только ваше лицо, но и лицо Анжелы.

Генри, словно не веря, махнул рукой.

— Ничего не понимаю.

— Да ладно вам, Генри, — проговорила Лукреция, — это называется ревность.

— Он никогда не говорил мне, что ревнует, — по тону Генри можно было подумать, что этим ответом исчерпываются все подозрения. Он достал из нагрудного кармана свой необъятный платок и громко высморкался.

— Они никогда не говорят, — объяснила Лукреция, — в этом-то и проблема.

— Но я же не украл её у него. Он… он просто… друг, — судя по всему, Генри не был уверен, что подобрал нужное слово.

— Генри, всекрали её у него, — услышав смешок Дамиана, Лукреция с раздражением поправилась, — нет, я не этоимела в виду. Я хотела сказать, что у любого было больше шансов, чем у Джимми, даже у молочника.