— Со мной это никогда не работало.

Даффи подумал об угрожающих звонках от «Лэски и Лежюна».

— Нет, не работало. Кстати, если Никки захочет иметь перчатки, я бы, на твоём месте, насторожился.

— Так к чему мы пришли, Даффи? Хватит уже об игрушечных преступлениях.

— Что ж, машина доказывает, что тут дело не в одном только Джимми, верно?

— Если только это не была белка.

— Если только это не была белка. Таким образом, если мы допустим, что Джимми арестован правильно, значит, у нас остаётся кто-то неизвестный. Если же Джимми забрали зря, у нас всё равно остаётся неизвестный. Ну и, конечно, нельзя исключать, что мы имеем двух различных неизвестных, и это совпадение.

— Мне всегда нравились умозрительные построения, — с иронией проговорил Вик. — Можешь написать пособие и заработать на этом деньги.

— Ну. На хорошей бумаге. Подумывал об этом, но меня разорил бы налог с прибыли. Главное сейчас: понять, кто именно тут орудует. Люди со стороны или, может, твои достопочтенные гости дома? Как насчёт Анжелы и Таффи?

— Что-что? Нет, это вряд ли. Бедняга Тафф. Все шишки на него валятся.

— Вот, например, это ведь ты бросил Рики в озеро, верно?

Момент для вопроса был выбран удачно. Вик уже начал говорить «нет», когда до него дошло, что только тот, кто бросил пса в озеро, и тот, кто его оттуда вытащил, может знать, что Рики некоторое время провёл в воде, поэтому он быстро перестроился и спросил:

— Что, разве Рики нашли?

Даффи засмеялся.

— Думаю, ты и сам понимаешь, как неубедительно это звучит.

— А с чего бы мне это делать? — встал Вик в позу добропорядочного гражданина, насквозь проникнутого заботой Лэски и Лежюна.

— Собака — одна из главных трудностей во всём этом деле. Кое до чего я уже докопался, но пока ещё не до всего.

— Где Рики?

— В Лондоне, с вывороченным нутром.

— Значит, Джимми его нашёл?

— Да, Джимми его нашёл. Вопрос был в том, кто его убил и кто бросил его в воду, и необязательно тот, кто сделал первое, сделал и второе. Почему бы сразу было не бросить его в озеро? Разумно предположить, что это два разных, не связанных друг с другом человека. Первый — тот, кто хотел напакостить Анжеле, а второй — ты.

— Я.

Это не было вопросом или протестом — скорее, повтором по инерции.

— Нет трупа, нет преступления. Нет преступления, нет полиции. Разумно. С другой стороны, нет трупа — нет преступника, нет преступника — нет правосудия. Но это всё вопрос приоритетов.

— Но если я второй, тогда кто первый?

— Не знаю. Я правда не знаю.

— Вас к телефону, мистер Даффи.

Это была улыбающаяся ему миссис Колин. Она не переставала улыбаться всё то время, что он шёл за ней к дому и по коридору. Она не говорила ни слова, но это было и не нужно.

Вернувшись на нездоровый свежий воздух, Даффи потряс головой.

— Думаю, с меня пока хватит, — сказал он Вику, — и так мозги барахлят. Я собираюсь поучиться игре в снукер. Сержанту мой сердечный привет.

— Кто это звонил?

— И не мог бы ты одолжить мне галстук? Желательно без особой геральдики.

Пять миль до поместья Уинтертон-Хаус Даффи проехал на всё той же консервативной скорости. За пределами М1 опасностей таилось не меньше. В деревнях, он знал, часты близкородственные браки, население вырождается, ездят, как сумасшедшие. Он аккуратно свернул к Уинтертон-Хаусу и проехал между действительно старых каменных колонн у въезда в имение. При этом он всячески старался не разворошить гравий: кто знает, может, матушка Генри почивает после обеда. Выбравшись из фургона, Даффи надел коричневый галстук, который одолжил ему Вик. Этот атрибут был не только данью этикету, но должен был помочь ему прицеливаться. Легонько потереби узел, прежде чем нанести удар — это следовало запомнить в первую очередь.

Женщина неопределённого возраста и статуса открыла ему дверь и после недолгих расспросов решилась, несмотря на его внешний вид, не отправлять его к чёрному ходу. Генри, судя по всему, был ему рад; он протянул ему большую руку.

— Рад, что вы позвонили. Мама сказала, чтобы после урока мы составили ей компанию. Чай в половине пятого, в оранжерее.

— Вы слышали, что случилось с машиной Салли?

— Угу. Энжи звонила. Ужасно. Не приехал, потому что с мамой было неважно, да и в любом случае я ничем не мог быть там полезен.

Уинтертон-Хаус был построен в 1730 году; в нём некоторое время проживал самый настоящий лорд-мэр Лондона, с жалованьем и всем прочим; бутылки в его винном погребе были покрыты надлежащим слоем пыли; в нём никогда не бывало рок-музыкантов, выступающих с торчащими из задницы перьями; и его бильярдная, хоть и оборудованная не в 1730, а примерно на столетие позже, оставалась всё таким же уютным маленьким царством красного дерева и старой кожи, а в воздухе стоял не выветрившийся со вчерашнего дня лёгкий аромат сигарного дыма.

Даффи потянул носом и притворился, что только что вспомнил.

— Скажите, Генри, а что, в Холле, многие принимают препараты?

— Препараты?

— Ну да, психотропные препараты. Вы ведь понимаете, о чём я?

— Да, я понимаю. Я только не уверен, что я… откуда мне знать? Я не слишком в этом разбираюсь. А кого конкретно вы имеете в виду?

— Ну, я их недостаточно хорошо знаю.

— Не думаю, чтобы Энжи стала этим заниматься, — проговорил Генри.

Он раздёрнул тяжёлые сливового цвета занавеси, снял с бильярдного стола покрывало и, сворачивая его, указал на стойку с киями. Даффи положил биток на стол и опробовал отскоки от бортов и покрытие, сначала с одной стороны, потом с другой. По сравнению со здешним, стол в Браунскомб-Холле был словно вспаханное поле.

— Прекрасный стол, Генри.

— Сработан у Терстона в 1866-ом. С тех пор их специалисты за ним присматривают. Сланцевая плита, монолит — таких теперь днём с огнём не сыщешь. Тут приличный кусок Уэльса, доложу я вам.

— Покрытие новое?

— Пятилетней давности. Мама считала, что и старое хоть куда, потому что ещё зелёное, так что мне пришлось менять его тайком. Ну, мы немножко тогда из-за этого поссорились. Не говорите ей, что я тогда поменял и борта.

Играл Генри превосходно; наклоняясь над столом, он выглядел более естественным и раскованным, чем когда стоял прямо. При этом он был хорошим учителем — терпеливым, но твёрдым. Это было скорее повторение пройденного, чем обучение: теоретически Даффи знал, что не следует торопиться с ударом, что следует бороться от начала до конца и соизмерять тактику со своими возможностями; ему только необходимо было, чтоб ему постоянно об этом напоминали. Особенно усердно Генри трудился над тем, чтобы научить Даффи принимать правильную позу. «Если вы не будете правильно стоять, вы не сможете правильно нацелить кий, а если вы не сможете правильно нацелить кий, то не сможете контролировать шар». Он показывал; Даффи пытался скопировать позу. «Не важно, параллельно стоят у вас ступни или нет, тут главное, чтобы вам было удобно. Что на самом деле имеет значение, так это смычка бёдер». Даффи было трудно это понять. «Послушайте, примите правильную позу, прошу прощения, ноги оставьте, как стояли, и ещё раз прошу прощения». И в этом мрачноватом викторианском прибежище джентльменов Генри положил руки Даффи на бёдра и слегка потянул их, словно ласковый остеопат. Бёдра у Даффи повернулись и сомкнулись. Генри убрал руки. Да ради бога, пробормотал себе под нос Даффи.

В четыре двадцать пять урок был закончен, Генри пошёл причесаться перед встречей с Мамочкой. Даффи причёсываться не стал. Вместо этого он поправил свой галстук цвета копчёной селёдки.

— Как поживаете, молодой человек? Какой крайне невыразительный галстук, — сказала матушка Генри. Она сидела в кресле на колёсиках, окружённая оранжерейными растениями, которые Даффи смог бы опознать, если бы лет десять попрактиковался в Королевском ботаническом саду.

[11]

— Вообще-то, это не мой галстук.