Рози Маккехни заплакала с повязкой на глазах. Они наверняка исполосуют ей лицо. То самое лицо, которое Брайен разглядел в кордебалете мюзикла «Свистать всех наверх!» туманным ноябрьским вечером 1952 года. Он высмотрел его из шестого ряда партера, несмотря на то, что Рози была в матросском костюмчике и смешной шапочке с красным помпоном. Во Франции, как потом объяснил ей Брайен, девушки подходят к матросам и просят потрогать помпон на счастье в обмен на поцелуй. Когда Брайен появился за кулисами с букетом астр и спросил, можно ли потрогать ее помпон, она не поняла, точнее, поняла все слишком однозначно. Но он имел в виду совсем другое, как растолковал ей потом за ужином. Именно тогда он впервые назвал ее «моя хористочка». А теперь его хористочке, девушке, которую он выбрал, сидя в шестом ряду партера, изуродуют лицо. Она точно знала.
— А теперь пришло время Стенли, — мягко произнес высокий. Стенли: так, наверное, зовут коротышку; надо хорошенько запомнить.
— А теперь, миссис Маккехни (он неожиданно заговорил официально), мы сделаем маленький надрез, совсем маленький, на плече.
Слава богу, лицо они трогать не собирались.
— Сейчас будет чуточку больно, но крови вытечет немного, наложат несколько швов, скажем, восемь — десять, ну и платья с открытой спиной не поносите какое-то время — сами удивитесь, как быстро все заживет.
Она ждала. Ничего другого ей не оставалось, только ждать, что будет дальше.
А дальше было вот что: коротышка залез в карман и вытащил большой тяжелый нож с выдвигающимся лезвием для резки линолеума. Корпус ножа был металлический с синеватым отливом, а сбоку — защелка с насечками; если сдвинуть ее вперед, лезвие вылезало наружу. По знаку высокого коротышка вышел из гостиной и направился на кухню по коридору, мимо театральных афиш в рамках. Он не заметил Годфри, сидевшего на комоде, но Годфри определенно заметил его.
Годфри был большой упитанный серый кот. Этот огромный развязный мачо имел четкие представления о защите собственной территории. Такие коты обычно прижимают кошек к стене и, если те сопротивляются, вопят насчет фригидности. Даже в кошачьем мире, где эгоизм и хитрость — главные ценности, Годфри выделялся своим злобным нравом. Другие коты держались от него в стороне; небольшие соседские песики перебегали дорогу, только бы не встретиться с Годфри; даже хозяева по-настоящему не любили его. Давали все, что требовалось, но контактировать старались как можно реже.
Проходя мимо комода, коротышка услышал резкое шипение. Обернувшись, он увидел Годфри и, думая, что знает, как вести себя с котами, протянул руку, чтобы почесать животное под подбородком. Годфри не любил, когда его чешут под подбородком; ему вообще не нравилось, когда люди к нему подходят. Как только рука приблизилась, он хватил по ней правой лапой.
Годфри держал когти в форме. На тыльной стороне ладони показались три белые линии; через несколько секунд они вздулись, и выступили капельки крови. Коротышка в недоумении уставился на собственную руку, потом медленно обвел взглядом кухню. Когда его взгляд упал на морозильную камеру, он неожиданно схватил Годфри за шею, прежде, чем тот успел среагировать, быстро пересек кухню, открыл морозилку, зашвырнул туда кота и захлопнул дверцу. После чего обернулся и еще раз оглядел помещение: барный столик, потолок со встроенным освещением, поверхности из нержавейки, повсюду разные кухонные приспособления и духовка с грилем. Коротышка довольно кивнул.
Затем подошел к раковине и включил холодную воду: смыл кровь и подержал руку под струей, чтобы остановить кровотечение, после чего налил воды в чайник и поставил на огонь. Когда из носика пошел пар, коротышка взял нож, вытащил лезвие и с минуту подержал над паром.
Вернувшись в гостиную, он увидел, что высокий впервые за день выказывает признаки нетерпения. Платье на спине у женщины было расстегнуто.
— Что-то ты долго.
Коротышка протянул правую руку и произнес единственную фразу за все время:
— Чертов котяра. — Голос у него был выше, чем у подельника, с сильным ирландским акцентом. Коротышка взял нож в правую руку, и на царапинах выступили свежие капли крови. Положив женщине левую ладонь на середину спины, он заставил ее наклониться вперед, а затем произвел быстрый, аккуратный вертикальный надрез на правом плече, в паре дюймов от лямки бюстгальтера. От усилия у него на руке снова выступила кровь, он машинально вытер ее о платье.
Высокий опять заговорил:
— Три дюйма. Босс сказал, три дюйма.
Рози согнулась пополам от боли.
— Как раз три и есть. — Он присел на корточки рядом со связанной жертвой. Голос его звучал почти заботливо. — Откинься назад, милая, так у тебя кровь только сильнее пойдет. Она выпрямилась, пытаясь не растянуть рану. — Восемь — десять швов, больше не понадобится, точно. От силы двенадцать. Ты справишься. Можем дать тебе выпить, если хочешь.
Она отрицательно замотала головой. Рози не пила спиртного. Никогда. От бокала бренди ее бы сейчас скорее вывернуло наизнанку, чем от привкуса бриолина с маски коротышки.
— Мы скоро уйдем, — пообещал высокий.
Коротышка отнес нож обратно на кухню смыть кровь. Он открыл холодную воду, подержал минуту-другую лезвие под струей, вытер кухонной тряпкой и положил нож обратно в карман. Затем опять сунул руку под воду, хотя кровь почти остановилась, Промокнув три параллельные красные полосы на тыльной стороне ладони, мужчина подошел к духовке с грилем, повернул регулятор на полную мощность и задумчиво направился к морозилке.
В гостиной высокий ослабил чулок на лице миссис Маккехни.
— Потряси головой, так он постепенно сползет. Извини, больше ничего для тебя сделать не можем, но ты должна нас понять. Надо делать, как говорит босс. Не сделаем — нам же хуже.
Рози услышала, как коротышка вернулся из кухни.
— Все подчистил? — спросил высокий. Тот буркнул. — Я тут тоже вытер, — продолжил высокий и в последний раз повернулся к миссис Маккехни: — Ну, Рози, всего хорошего, нам пора. Да, надеюсь, чулки подойдут. Хотя бы одной из вас.
Через несколько секунд входная дверь тихо затворилась. Миссис Маккехни чувствовала, что платье до пояса отяжелело от ее собственной крови. У нее едва хватило сил стряхнуть повязку с глаз. Когда чулок упал, женщина обнаружила, что смотрит в окошко на задний двор. «По крайней мере, они не тронули лицо, — подумала она. — Ничего не взяли и не разбили со злости, как обычно делают грабители. Да и грабители ли это? Скоро домой вернется Брайен, он объяснит, что произошло, он скажет, почему».
Когда Брайен вернулся из Лондона, то подумал, что жена снова испортила ужин. Мистер Маккехни, полный, медлительный, с красным лицом, стоял в прихожей, чтобы отдышаться после прогулки от станции, и раздумывал, куда пойти сначала, на кухню или в гостиную. Из кухни доносился едкий запах горелого, хотя на привычный подгоревший ужин было непохоже — запах был неожиданнее, резче, что ли. Как будто матрац подпалили. Из гостиной донеслись приглушенные всхлипывания: Рози опять рыдает над пропавшим ужином. Ее слезы всегда смягчали его раздражение по этому поводу.
Брайен был заботливым мужем, и поэтому сперва направился в гостиную, а не на кухню. Еда и так уже сгорела — несколько минут ничего не решат. Он увидел привязанную к стулу Рози, кинулся к ней, чтобы обнять и утешить, но тут заметил кровь. Мистер Маккехни развязал чулок, стянувший ей рот, освободил запястья и ноги, взял ее лицо в ладони, поцеловал в щеки и лоб: Рози смотрела на мужа глазами потерянного ребенка и не могла вымолвить ни слова. После нескольких минут мучительной тишины Брайен подошел к телефону и вызвал семейного врача, затем позвонил в полицию. Когда он положил трубку и вернулся к жене, та вдруг спросила:
— Кто такая Барбара?
— Барбара? Не знаю. А что?
Но Рози просто глухо повторила:
— Кто такая Барбара?
Маккехни нахмурился и ринулся на кухню спасать остатки ужина. Барбарой звали его нынешнюю любовницу. Но любовницей она стала совсем недавно — кто и как мог об этом узнать? И для чего? Какое отношение это имеет к нападению на жену? Почему ценные георгианские подсвечники так и стоят на столе в гостиной? Почему ничего не тронули?