Не треснувший глиняный горшок с помоями. Ножны — клинку.

А потом Кору подумала, что — серьёзнее, чем ножны. Нож в рукаве. Маленькому Львёнку понадобится нож в рукаве или в сапоге. Кругом — измена.

Политика — не солдатское дело, но политический расклад был ей очевиден. Лев Львов приказал Пятому Львёнку убить её командира. Эткуру, настоящий Львёнок, блюдущий Истинный Путь и честно верующий в Творца, не смог убить брата, ослушавшись отца — тем поставив и себя вне закона.

Человеческого, неправого, а не небесного закона.

Вся болтовня о лживых советниках — просто болтовня для отвода глаз, хотя советники лживы, конечно. Истина в том, что сам Лев Львов предал Истинный Путь. Против земных и небесных запретов приказал брату убить брата. К тому и шло: Кору достаточно знала об обрезанных Львятах, о проданных Львятах, о Львятах, брошенных на поле боя умирать или что похуже — и о подлых интригах в тени Престола Прайда. Не питала иллюзий.

И вот теперь трое Львят решились на отчаянное дело, которое должно восстановить справедливость. Пятый Львёнок должен будет вызвать самого Льва Львов, Повелителя Воды, Огня и Ветров, Владыку Вселенной, на бой. Собственного отца, забывшего Истинный Путь — на смертный поединок за правду. Анну — полководец Пятого, должен будет поддержать старшего брата со своими верными волками. А Маленький Львёнок — общее знамя, чистота и честь. Причина.

И Кору осознала, что присягнёт Пятому Львёнку, или даже Анну, если так повернётся жизнь, как Льву Львов на собственном ноже, ни на мгновение не задумавшись. Не колеблясь. Деяния падшего владыки переполнили чашу гнева Отца Небесного: Лев волен в жизни и смерти детей, но не волен грязнить чистоту их душ, подстрекая к братоубийству. Ей было понятно, почему волкам ничего не сказали прямо — всё-таки для осознания такой ужасной вещи, как падение Льва Львов и будущий переворот, требуется время. Она во всём соглашалась со Старшими Львятами, которым заведомо виднее, как правильнее поступать, только против воли смертельно боялась за своего командира, потому что он был ещё очень болен, страшно утомлён — и самая яркая мишень красовалась именно на его сердце.

Момент слабости — попытка намекнуть, что хорошо бы остаться на севере, хотя бы до тех пор, пока не исчезнет этот румянец пятнами, зловещая тень лихорадки… Момент слабости — женской. Отметён. Больше слабости не будет.

Командир Кору решил воевать. Кору заняла своё обычное место — слева и чуть сзади — а Маленький Львёнок не спорил. Кору по-прежнему оруженосец.

До самой границы Кору была совершенно спокойна.

Она познакомилась с людьми Анну. В начале дороги волки смотрели на Кору, как на двухголовую лошадь, но их молчаливое неодобрение её не смущало, потому что командир совершенно игнорировал все эти мрачные взгляды в спину.

Маленький Львёнок стал почти таким же, как дома, до войны — даже, пожалуй, лучше, чем до войны. Он по-прежнему верил Кору, он так же, как раньше, болтал с Кору, доверяя свои тайные мысли, уверенный, что его секреты умрут вместе с оруженосцем — но теперь Маленький Львёнок относился к ней гораздо ласковее, иногда обнимал даже днём, называл «моя Кору»… Их связь стала глубже, а секреты друг от друга совсем сходили на нет: по ночам, когда все, кроме них, спали — Кору и её командир шёпотом раскрывали друг другу душу. Настежь.

Маленький Львёнок признался, что там, в приграничной крепости, в подвале, в первый день плена, был смертельно перепуган и с трудом понимал, что делает — Кору догадалась, что о таком не говорят даже родным братьям, и сама впервые в жизни рассказала о своих давних снах, в которых она проигрывала бесценному командиру запретный спарринг на боевом оружии; даже во сне она не могла себе представить, что выиграеттакой бой, но и проигравшая, чувствовала запредельное счастье. В ответ Маленький Львёнок прижал её к себе, так что кости хрустнули, и прошептал, чуть не касаясь уха губами: «Несчастные мы дураки, вот что…»

Могло ли чьё-то недоброжелательство хоть чему-то помешать в таком счастливом случае?

Тем более, что на границе вдруг объявился отряд освобождённых пленных. У Кору сразу отлегло от сердца: во-первых, среди них оказался Мидоху, надёжный, спокойный парень, а во-вторых, появление других воюющих женщин сделало саму Кору не исключением, а правилом.

Мидоху улучил момент перекинуться с Кору парой слов.

— Как ты можешь жить? — спросил он скорбно.

Кору это неожиданно рассмешило.

— Очень хорошо, — сказала она. — Не хочу тебя обидеть, брат, но твой печальный голос — это жутко смешно. Скажи, что хуже — лишиться того, чего мы лишились, или лишиться правой руки?

Мидоху смутился.

— Ну… без… в общем, без руки ты — не солдат. А так — нет.

Кору хлопнула его по плечу.

— Вот видишь. Мы с тобой — солдаты, значит, не всё ещё потеряно.

— Тебе грудь не мешает? — спросил Мидоху, смущаясь ещё больше.

— Мешает, — Кору подумала, что это глупо отрицать. — Переучивалась двигаться из-за неё. Долго. Но она, понимаешь, нравится командиру.

— Ты всегда была фанатичным служакой, — улыбнулся Мидоху.

— Я всегда его любила, — сказала Кору. — Я могу рассчитывать на тебя, когда понадобится защищать командира? Я страшно рада видеть тебя живым и рядом с нами, брат. Ты всегда был хорошим бойцом; лишний меч ещё никому не мешал.

— Ты так ведёшь себя, словно метаморфоза не понизила, а возвысила тебя, — сказал Мидоху озадаченно.

— Это так, брат, — кивнула Кору. — Теперь я больше, чем просто телохранитель. Теперь я — идеальный телохранитель, брат. Везде — и в спальне тоже.

— Бесстыдница, — пробормотал Мидоху, смущаясь вконец, даже краснея. — Похабничаешь, как северянка.

— Конечно, — кивнула Кору весело. — Поживёшь в хлеву — пропахнешь навозом. Ничего не поделаешь!

Кору думала, что этот разговор может настроить Мидоху против неё — но он странным образом напомнил её товарищу-бестелесному старую боевую дружбу и укрепил отношения. Кору сочла Мидоху «нашим человеком» и решила, что при случае ему можно будет довериться. Ещё, по её разумению, можно было доверять послам-северянам, особенно Барсёнку Ча, совсем уж «нашему», и кое-кому из лянчинских женщин с хорошими лицами людей, спокойно идущих на смерть. Ночь в приграничной северной деревушке, подслушанные обрывки разговоров и общий душевный подъём заставили Кору заподозрить, что многие волки догадываются об истинной цели Старших Львят.

Догадываются — и идут с ними. Значит, тоже готовы присягнуть Пятому Львёнку. Это внушало радость и надежду.

Но когда утром чудесного весеннего дня отряд, наконец, пересёк границу, страх вдруг воткнулся в сердце Кору, как длинный стилет.

Она смотрела на деревенские постройки, закрытые наглухо, как женские тела — именно от взглядов волков, смотрела на лица соотечественников, напряжённые, привычно испуганные, смотрела на суровые лики Творца, вырезанные из дерева и камня, на звезду Элавиль на синих знамёнах Лянчина — и вдруг подумала…

Неожиданно. Творец, Отец Небесный, милостивый — никак, тут всё так же, как всегда?! Больше полугода прошло, столько всего произошло — и ничего не изменилось? Никто не радуется? Никто не встречает, не приносит воды и мёда, никто не улыбается «нашим» Львятам, которые вернулись, чтобы всех освободить?

Что же получается?

Нас ведь действительно могут проклясть, подумала Кору — и ужас окатил её жаркой волной. Война. С братьями, которые будут жесточе врагов. Это, наконец, осозналось в полной мере.

И с этого момента мучительный страх за Маленького Львёнка так её и преследовал. И Кору была каждый миг готова закрыть командира собой, потому что ждала удара с любой стороны.

Кору пришлось очень недолго гадать, сможет ли она убить брата по вере.

«Брат» попытался обнажить меч против её командира. И она убила. Без малейших колебаний, без угрызений совести, без жалости. И когда отвратительный труп выскользнул из седла на молодую траву, Кору поняла — при жизни он и не был её братом по вере. Она уже приняла другую веру. Более истинную.