Зной утомляет безмерно. Я чувствую себя, так же скверно, как мои друзья-кшинассцы — сам северянин. Не перестаю удивляться тому, что на этой мёртвой земле кто-то может чувствовать себя хорошо: долговязые пауки, стремительно переставляющие ножки-волоски по раскалённому песку, змеи, ползающие не по поверхности песка, а внутри него, ещё какие-то странные существа… Песчаные сверчки скрипят отвратительным металлическим скрипом, с присвистом — то же самое «вик-вик», только раз в пять громче. Попался песчаный дракон — то ли сухопутный крокодил, то ли смутное подобие варана, чуть не двухметровой длины — интересно, что такие твари жрут… Нас сопровождает птица — крупная, высоко, виден только распластанный в парении тёмный силуэт, а его тень скользит по барханам.

Мы едем целый день в таком темпе, какой действительно не вынесли бы лошади — но на верблюдов палящий зной, похоже, не действует. К вечеру наш отряд подходит к горам сравнительно близко — тут, между камней, если верить лянчинцам, встречаются родники. Вечер отвратителен: закат заливает пустыню запёкшейся кровью, багровое солнце валится за голый горизонт. Свежеет, конечно, зато сразу появляются какие-то крохотные мошки и толкутся в холодеющем воздухе.

Вода — приметна. Крохотный родник, бьющий из скалы и уходящий куда-то под камень — а вокруг, на щербатых валунах зелёная плесень лишайника. Напоить всех верблюдов из этой чайной ложки — невозможное дело, и они, огорчённо вздыхая, ложатся на остывающий песок. Девочки наполняют холодной водой фляги. Ночь, как чёрный занавес, валится на мир — никаких северных нежностей, вроде сумерек, тут не предусмотрено. Звезда Элавиль сияет над пополневшим лунным серпом — лянчинцы смотрят на неё нежно, в своей молитве или медитации без слов.

Я думал, что придётся обойтись без огня, но Анну и лянчинцы, которым случалось воевать в песках, ухитряются найти топливо. Какие-то сухие хворостинки, жёсткие и гибкие, как обрезки медного кабеля, разгораются долго и потом еле тлеют. Анну расставляет караулы, садится около костерка и смотрит на этот огонёк, кусая губы. Никто не рискует к нему соваться.

Даже лянчинцы устали от жары, поэтому праздных разговоров не ведут. Я успеваю заметить, что всё, кроме караульных, засыпают очень быстро — и сам выключаюсь, как только опускаю голову на верблюжью попону.

Меня будит неожиданный шум. Подскакиваю, в первый момент ничего не могу сообразить: темно, только светит луна, и — драка, кажется. Прямо рядом со мной — Ри-Ё сцепился с кем-то, все повскакали с подстилок, кто-то зажигает импровизированный факел из тряпки, намотанной на ножны — в неровном свете волки рассматривают злоумышленника.

Ри-Ё заломил его руку к плечу, шипит:

— Ты хотел убить Учителя?! Кто тебя послал?! — и осмеливается орать по-лянчински. — Госпожа стража, вы — солдаты или кто?!

Подходит Анну. С ним — волки из свиты и Дин-Ли, все — в ярости.

— Караульных — ко мне! — рявкает Анну. — Как этот здесь оказался?!

А я, наконец, тоже рассматриваю «этого». И у меня случается глубокий шок.

«Этот», насколько можно судить по типу лица — пустынный дикарь, нори-оки, соотечественник нашей Нодди. Юн — ровесник Ри-Ё, насколько я могу судить. Кожа тёмная, как у мулата, копна кос в пёстрых пластиковых зажимах в виде звёздочек, футболка с эмблемой КомКона, потрёпанные джинсы и белые кроссовки. На ремне — совершенно варварские ножны из дерева и кожи, а в них — обсидиановый кинжал с деревянной рукоятью.

Мне это снится. У капитана — солнечный удар. Ночью.

Дикарь-галлюцинация — хорошенький, как кукла. Хорошенький, чистенький и холёный. Это — не нги-унг-лянец, а подделка. Киборг. Неудачная подделка.

— Я ничего не понимаю, командир, — говорит Олу. — Он мимо нас не проходил.

— Это правда, — кивает Келсу, его подруга. — Мы бы его увидели.

— Мимо нас тоже не проходил, — откликаются часовые с другой стороны.

Поддельный дикарь смотрит на меня дивными очами, огромными, тёмными и блестящими, как у куклы, в длиннющих ресницах, и говорит по-русски:

— Я не хотел никому зла. Я хотел спросить, как ты сюда попал, чужой… ой, то есть, как ты попал, землянин.

Они его и запрограммировали неудачно!

— Он говорит не по-нашему! — тут же замечает Нодди.

— По-нашему он говорит, — говорю я. — Ри-Ё, отпусти-ка это чудо природы, я с ним побеседую.

Ри-Ё с неохотой выпускает руку галлюцинации. Киборг делает совершенно живое человеческое движение существа, которому больно и хочется потянуться, и говорит Ри-Ё по-лянчински:

— Прости. Я не хотел тебя будить. И убивать твоего учителя тоже не хотел. Это правда.

— Что это значит? — спрашивает Анну подозрительно.

— Чудит тут кто-то, вот что это значит, — говорю я. — Тут, видимо, кто-то из наших живёт, в этих горах. Отшельник. Есть такие, знаешь… безмолвия ищут. Иногда уходят страшно далеко от родных мест. Я вот тоже забрался далеко от дома — ты знаешь…

— Этот, что ли, отшельник? — спрашивает Анну. — Он же нори-оки!

— Да нет, — говорю я, тщательно подбирая слова. — Он, я думаю, ученик нашего… скажем, знахаря. Ты ведь в курсе, Анну, тебе Ар-Нель рассказывал, что я умею кое-что: раны лечить, глаза отводить…

Лицо Анну делается спокойнее. Юу говорит:

— Вот как этот парень прошёл мимо караульных. Ник так мою Сестрёнку… то есть, Государыню с Вассалом Ча во Дворец провёл когда-то — никто из гвардейцев не слышал.

— Я его слышал, — тут же вставляет Ри-Ё.

— Я тебе на ногу наступил, — говорит киборг по-лянчински и хихикает. — Темно…

Ри-Ё фыркает и показывает киборгу рукоять меча. Тот пожимает плечами и обезоруживающе улыбается — его дивные зубы блестят в темноте на тёмном лице.

— Он безопасен, — говорю я. — Веришь мне, Анну? Он так же безопасен, как и я. Просто увидел меня, захотел поговорить — и отвёл глаза нашим людям, чтобы не помешали. Но наступил на ногу Ри-Ё, потому что обалдуй…

Анну вздыхает.

— Идите спать, — говорит он волкам, но в его тоне я слышу несошедшее напряжение. Анну обращается ко мне. — Ник, я не люблю колдунов.

— А я люблю, — говорю я. — Я хочу пообщаться с его наставником, Анну. У нас есть раненые, а у его наставника наверняка есть хорошие травки. И ещё одна причина есть — некоторые старые знахари знают средство от лихорадки… я хочу попросить, чтобы он Элсу заговорил. Ты не беспокойся, Анну, я как был, так и остался за тебя. Ар-Нель мне верит, когда я говорю, что опасности нет.

Анну хватает меня за локоть и оттаскивает в сторону.

— Ник, — говорит он тихо, — а твои знахари умеют гадать? Он может погадать, жив Ар-Нель или нет?

Что я могу сказать ему…

— Я спрошу, — обещаю я, чувствуя себя шулером.

Всё это время киборг стоит рядом с Ри-Ё и разглядывает Ри-Ё в тусклом лунном свете. Как картину — восхищённо и задумчиво, хотя мой паж явно прикидывает, не стоит ли обнажить меч и показать этой пустынной нечистой силе, где раки зимуют.

— Пришелец, — говорю я по-русски, — сейчас мы пойдём туда, откуда ты тут взялся. А по дороге ты мне объяснишь, какого-такого чёрта ты мне работать мешаешь.

Вид у киборга делается виноватый. Он отвечает по-русски:

— Ты работаешь… я не хотел… мне просто… я думал… я уже три года не видел людей, а тут вдруг вижу: люди, ты… я хотел только…

— Пойдём, — говорю я по-лянчински. И останавливаю дёрнувшегося Ри-Ё. — Нет, ты останешься здесь. Никуда я не денусь, приду к утру.

Анну смотрит на меня с надеждой. Его стража провожает нас с киборгом мрачными глазами.

Киборга зовут Кирри, и он — настоящий нори-оки. Только уже около трёх лет живущий с землянами — палеонтологами и ксеноантропологами, изучающими какие-то доисторические кости под горами. Русский парень по имени Илья, палеонтолог или палеогенетик, я не понял, спас Кирри от смерти. Это сам Кирри мне успевает рассказать, пока мы идём по предгорьям к входу на станцию.

И я очень внимательно слежу, нет ли за нами «хвоста» лянчинского. Все любопытны. Впрочем, это уже без разницы. Место дислокации известно аборигенам: станция превратилась в секрет Полишинеля. Палеонтологам придётся собирать манатки и сворачивать работу.