Поздравить, потрясённо подумал Элсу. Что за бред! С чем — поздравить?!

Комендант щёлкнул ключом в замке. Элсу вышел на лестницу с ощущением полной нереальности происходящего. Зи-А наполовину обнажил клинок великолепного меча — прямого, как носят северяне, той чудесной ковки, которая оставляет муаровые следы на металле.

— Элсу, дотронься до этого! — воскликнул он, сияя. — Это — подарок Дядюшки, молния — правда?!

О, демоны подземелий и водных бездн, подумал Элсу, ты ведь не видишь его! Жалость — такое подлое чувство, жалость — так отвратительно тебе и так унизительно тому, кого жалеешь! Элсу заставил себя стряхнуть жалость с души, спросил О-Наю:

— А мой меч вернёте? — и его голос прозвучал злее, чем хотелось.

— Нет, — ответил маршал брезгливо. — Его получат твои братья.

От унижения Элсу кинуло в жар.

— Хочешь показать языческой черни Львёнка без меча? — не выдержал он.

— Да, — бросил О-Наю кратко и насмешливо.

Зи-А тронул маршала за подбородок, повернув его лицо к себе — у коменданта на лбу выступили капли пота.

— Дорогой Дядюшка, — сказал Зи-А умоляюще, — я прошу вас позволить Элсу не чувствовать себя пленным хоть один только час! Он ведь не враг нам больше — к тому же я не верю, что он будет опасен для гарнизона крепости, — добавил Зи-А с лукавой улыбкой. — Вы были так великодушны к пограничникам — покажите же пример великодушия к побеждённым врагам, Дядюшка…

Элсу впервые увидел, как О-Наю смеётся.

— Жаль, что ваш Младший останется здесь, Господин О-Бри, — сказал он. — Этот маленький лис, умеющий поймать не только цыплёнка, но и воробья, мог бы делать политику при дворе. Отправьте вашего ординарца к моим людям — пусть пришлют меч Львёнка. Это может быть забавно.

— Благодарю, — сказал Элсу, имея в виду Зи-А, а не О-Наю.

Один из пограничников накинул Элсу на плечи полушубок:

— Сегодня началась зима, Львёнок — не окоченей… — и Элсу подумал, что надо было бы сбросить его с себя, но удержался.

О-Наю и его свита спустились по лестнице в кордегардию, и вышли через неё в крепостной двор. Элсу шёл за ними, а за ним, по пятам — рослый солдат — но этот докучный конвой воспринимался лишь краешком глаза и разума: Элсу отчаянно хотелось покинуть свою тюрьму, хотя бы под стражей.

В кордегардии и крепостном дворике было непривычно многолюдно. Снег сделал мир вокруг ослепительно чистым и нарядным, а поверх снега, на кронштейнах для факелов, висели ярко-красные фонарики. После казарменной затхлости особенно остро и сладко пахло зимней свежестью и пряным дымом с маленькой, вытащенной во двор жаровни.

Элсу увидел многих примелькавшихся пограничников, свободных от патрулирования на сегодня — с красными лентами в волосах или на поясе — и совершенно неожиданных в крепости штатских. Светловолосый парень в меховой безрукавке поверх странной здешней одежды, пивший с офицерами травник, стоя у лестницы на крепостную стену, просиял, сунул кому-то в руки свою чашку и заорал на весь двор:

— Привет, Медный Феникс!

— Привет, Южный Ветер! — закричал Зи-А, отпустил локоть маршала и побежал через двор. Солдаты расступались в стороны — и Зи-А ни разу не оступился, будто зрячий. Светловолосый дёрнулся к нему навстречу — и они схватились за руки в центре широкого круга, возникшего неожиданно и спонтанно — но на удивление чётко, будто зрители долго тренировались организовывать подходящее для поединка место.

— Почему "медный"? — спросил Зи-А, смеясь и морща нос. — Мне не нравится запах меди и вообще — это слишком мягкий металл…

— Мне будет тяжело тебе объяснить, — сказал светловолосый — очевидно, тот самый Эр-Нт, подумал Элсу с неприязнью. — Ты не понимаешь, что такое цвет… Но неважно. Всё равно я не стану больше тебя так называть. Осенний Клён — это тебе нравится больше?

— Да, — Зи-А кивнул. — Запах осенней листвы меня просто очаровывает. И я помню… кое-что… — добавил он, смеясь.

Они болтали, как старые и близкие друзья, а Элсу, оставшийся стоять шагах в пятнадцати, в стороне, прислушиваясь к этой болтовне, чувствовал тянущую тоску, почти боль, которую не мог себе объяснить. Будь у него малейшая возможность, Элсу вызвал бы Эр-Нта на поединок — не на северную непристойную игру, а на настоящий, на смертный бой. С другой стороны, он видел, как Зи-А разговаривает с этим убийцей… и противоречивые чувства сшибались в душе, разбиваясь на острые осколки…

— Привет, командир, — вдруг услышал Элсу совсем рядом.

Обращение на лянчинском обожгло его, как струя кипятка. Он вздрогнул и обернулся.

Голос был незнакомый — и внешность была незнакома. Незнакомая рабыня — и тут Элсу ощутил, как кровь прилила к щекам: нет, знакомая, даже слишком. Светлый шрам, рассекающий бровь. На тёмном, ярком, потрясающе красивом лице.

В сущности, ясно же — эти несчастные девки остались в крепости, они — солдатские шлюхи. Ясно и то, что метаморфоза могла бы оказаться эффектной: рабыни войны, принадлежи они кому-нибудь из порядочных людей, рожают хороших детей, рожают много и легко, в том и ценность рабынь войны. Но увидеть такое Элсу никак не ожидал.

За две прошедших луны волосы рабыни отросли — были собраны сзади в пучок и украшены алой лентой. Её уши прокололи, вставив подвески с ярко-оранжевыми, сладкими на вид, как ягоды, круглыми камешками. Ожерелье из таких же оранжевых шариков в два ряда охватывало её голую шею — а на её плечах лежала накидка из какого-то пушистого меха, мягко и легко подчеркнув совершенство нового тела. Но дикость зрелища заключалась не в этом — и даже не в длинном ноже в ножнах тиснёной кожи на бедре рабыни.

Дикость — и ужас — были в её взгляде. В том, как она подошла — посмела подойти — к мужчине, к Львёнку. В выражении лица — без страха, стыда, вины — одно лишь участие, в которое Элсу не поверил.

Раньше это был просто ординарец Кору, честная душа. А теперь — с этими блестящими глазами, с этой точёной шеей, дорисованной сладкими бусами до нечеловеческого совершенства, с этим платком оранжево-жёлтого шёлка, превратившим человеческую талию и бёдра во что-то цветочное, облачное или медовое, с грудью, укутанной пухом, как созревающий плод — лепестками, даже с этой светлой полоской шрама, рассекающей бровь — Кору стал гуо, чудовищно прекрасным, обольстительным и опасным созданием, демоном, обрезанным и взятым самим Владыкой Преисподней, а после выпущенным в мир на погибель несчастным человеческим существам… Девка так невероятно сильно отличалась от образа, который все эти две луны стоял у Элсу перед глазами, что он отшатнулся.

Видимо, ужас во взгляде Элсу привел рабыню в себя. Она смутилась, растерялась и опустила ресницы, став больше похожей на нормальную человеческую женщину — но всё равно казалась Элсу выходцем с того света.

— Прости, командир, — пробормотала она тише, отчего её голос перестал звучать так зачаровывающе. — Мне нельзя было приближаться к башне, а я давно хотела спросить… ты ведь в порядке? Я хочу сказать — голова не болит больше?

— Давно уже, — машинально ответил Элсу.

Рабыня подняла глаза и взглянула ему в лицо — робко, нежно и настолько желанно, что Элсу едва сдержал мгновенный порыв либо ударить её, либо сдёрнуть мех, открыв её шею и грудь совсем.

— Это хорошо, — сказала она с чуть заметной улыбкой, за которую им обоим определённо полагался ад. — Я всё время о тебе думаю. Жаль только… Наверное, хорошо, что Лев прислал за тобой людей, командир, но жаль, что мы больше не увидимся. Я всегда любила тебя.

— Что?! — прошептал Элсу, отступая на шаг.

— Любила, — кивнула рабыня, грустно улыбаясь. — Но мы ведь… ты знаешь, мы — рабы Истинного Пути, мы не смеем делать то, что хочется, мы боимся… если бы Закон разрешал нам вот так играть — как этим детям, как этому слепому мальчику… может, я рожала бы детей тебе… если бы ты захотел, если бы Творец разрешил… ты ведь тоже… тебе ведь нравилось общаться со мной, ты мне верил…

— Я бы тебя бил, — брякнул Элсу, пытаясь уместить услышанное в голове.