— Красавцы? — насмешливо спрашивает И-Ур, и я смущённо улыбаюсь.

Я оценил его должность и его службу. Суровая до жестокости жизнь в Кши-На держит аборигенов в струнном напряжении — большинству выживших находится место в системе, а сюда, на дно, сбрасывается только ни на что не пригодный балласт. В Кши-На — совсем другая романтика: Робин Гуд бы аборигенам не понравился, чтобы не сказать сильнее.

Мы идём дальше. Мальчишки, которых помиловали до статуса будуших рабынь, содержатся отдельно. И-Ур, провожая меня в другой бастион крепости, замечает:

— Эти — ещё слишком молодые, чтобы совсем оскотиниться. Если кто пожалеет и в дом возьмёт, может, из них и выйдут приличные женщины… женщину создаёт мужчина, глядишь, и выправятся — а порядочными мужчинами им не бывать, это уж точно.

В помещении для мальчишек чище и теплее. В клетке — пятеро, и эти реагируют на окружающее куда живее: при виде нас с И-Уром вскакивают с мест, смотрят с отчаянной надеждой. Прислонившийся спиной к стене шкет в заношенном тряпье, с грязными русыми волосами до плеч, не заплетёнными в косу, свистит и презрительно бросает товарищам по несчастью:

— Напрасно всполошились, девочки! Никто из нас и обломка ножа не стоит — а вы на церемониальный меч пялитесь!

— Заткнись, гадина! — взвизгивает более чистый парнишка с мелкими чертами лица — совсем девчонка. — Ты ничего не стоишь, помоечник! Господа, не слушайте эту тварь!

— Уважаемый Господин! — темноволосый мальчик в рубашке с вышитым воротником цепляется за решётку, прижимается к ней всем телом. — Послушайте, пожалуйста… я же не знал, Небом клянусь, я понятия не имел, что так выйдет… я больше никогда…

Кто-то за его спиной кидается на солому и истерически рыдает. Лохматый шкет издевательски хохочет и показывает пальцем. И-Ур усмехается:

— Звёзды небесные, а не Юноши.

— Уважаемый Господин Смотритель, — говорю я, — мне надо с ними поговорить. Я не уверен, но, возможно, кто-нибудь из них и подойдёт.

И-Ур кивает.

— Извольте, беседуйте, Уважаемый Вассал Эк-т. Если кто приглянется — пошлёте ко мне стражника.

— Я вам подойду, Господин Вдрызг-Неизменный, — тут же подсовывается лохматый. — Только взгляните на меня — я буду красивая и честная девица, чтоб мне лопнуть!

— Не лезь, ворюга! — парнишка, смахивающий на девчонку, замахивается на него кулаком.

— Оэ! Я — ворюга, а ты — Дочь Ночи!

— Уважаемый Господин, — молит темноволосый, — ну послушайте, Неба ради!..

— Эй, фуфлыжник! — окликает его лохматый, засовывает в рот большой палец и прикусывает у первого сустава — чудовищно вульгарным жестом. — Твой хозяин тебя послушает… может быть.

— Да отойди ж ты в сторону, урка! — плотный парень отталкивает лохматого плечом, тот мерзко хихикает:

— Сильная девочка, легко родишь!

— Ну вот что, красавцы, — говорю я. — Или вы сейчас замолчите, или я ухожу.

И наступает тишина. Даже рыдавший перестаёт рыдать, встаёт и подходит к решётке, размазывая слёзы по лицу. На меня смотрят напряжённо и вопросительно.

— Значит, так, — говорю я. — Одного из вас я могу отсюда забрать.

— Меня! — тут же говорит лохматый.

— Послушай сперва, дурак, — хмыкает плотный и спрашивает. — Куда, Уважаемый Господин?

— Уважаемый Господин, — тут же выпаливает темноволосый, — я тут случайно, Небом клянусь, я из хорошей Семьи, я сделаю всё…

— Начнём с того, что мне вы не нужны, — говорю я. — И лёгкой жизни не обещаю. От унижения избавлю. Но — и только.

Они снова затыкаются.

— Кто из вас чувствует себя в силах стать подругой лянчинского Принца? — спрашиваю я. — Это — благое дело. Я хочу, чтобы тот, кто решится, стал ему настоящей подругой, партнёром и товарищем. Принц — варвар, он не знает, что такое свободная женщина, он заточен под мир рабства, страха и боли. Если среди вас найдётся смельчак, его дети станут лянчинскими Львятами.

Лохматый снова свистит. Плотный сплёвывает:

— Ага. Клеймо на лоб — и всю жизнь валяться в ногах у вонючего дикаря. Спасибо, я не настолько глуп.

— Ещё бы, солнышко, — язвит лохматый. — В борделе-то лучше!

Темноволосый прячет глаза:

— Уважаемый Господин, мне жаль… но — нет. Может, меня выкупит человек, а не животное с юга.

Лохматый издевательски смеётся:

— У-сю-сю, Уважаемая Госпожа, вы такая наивная! — и перехватывает его ладонь в сантиметре от собственной физиономии.

— Ты? — спрашиваю я у похожего на девчонку.

Он изо всех сил мотает головой:

— Нет-нет-нет! Мне ещё жить не надоело!

Рыдавший под шумок молча ретируется в глубь камеры.

— Значит, нет? — спрашиваю я. Не стоило и пытаться.

— Ну почему? — лохматый смотрит на меня, глаза у него наглые, зеленовато-серые. — А я-то? Вы не слыхали разве, Господин Вассал?

— А ты надеешься смыться, — говорю я. — Разве не так? Только напрасно надеешься. Ты мне не подходишь.

— Не-а, — лохматый улыбается. — Я не сбегу. Этих трусов матушки учили добру, а я свою не помню. Я сам… научился кое-чему. Товарищем, значит? Лянчинцу? А что, между нами много общего: я дикарь и он дикарь, я вор и он вор… может, это Судьба моя. Отпечаток его пятерни не при вас, Уважаемый Господин?

Мне повезло. И что теперь делать с этой Манькой-Облигацией? Похоже, идея с самого начала была глупой и провальной.

— Как звать? — спрашиваю я, всё ещё размышляя, стоит ли с ним связываться.

— Ви-Э, — сообщает лохматый с готовностью. — Имени Семьи нет, потому что Семьи нет, извиняйте. Но будет. Эти пусть себе, как хотят — а я хочу детей.

Кажется, в его тоне что-то чуть меняется на последних словах. И я решаюсь.

— Хорошо, — говорю я. — Значит, ты — наш человек в лянчинской миссии, Ви-Э?

Лохматый кивает.

— Только отмойте сначала, а то принц меня прибьёт от ужаса, — говорит он, и в его тоне уже не звучит холодная злоба. — И — я ваш человек, конечно. Я же родился в Тай-Е…

И я посылаю стражника оформить бумаги на воришку по кличке Ви-Э, плебея без Имени Семьи. По крайней мере, он не без внутреннего стержня…

Впоследствии Анну долго думал, как дошёл до такого безумия.

Видимо, Север и Ар-Нель что-то необратимо изменили в его душе. Сама мысль о настолько нелепом, неприличном и глупом поступке ещё неделю назад не могла бы прийти Анну в голову.

А теперь пришла. И Анну заговорил с Соней.

Разумеется, при всём своём душевном раздрае, Анну не обезумел до такой степени, чтобы сделать это при всех. Он почти подкараулил Соню на выходе из коридора, ведущего из покоев для гостей в служебные помещения: раб возвращался с корзиной, в которой лежали вычищенные блюда, пустой бурдюк и пара ножей. Увидев Львёнка там, где он просто не мог находиться, Соня чуть не выпустил корзину из рук.

— Господин?

— Соня, — сказал Анну, осознавая запредельную степень глупости ситуации, — я подумал… Ты, наверное, отчаянно устаёшь, ты же работаешь один за целую толпу… Я мог бы попросить местных…

— Нет, — поспешно ответил Соня. На миг на его лице отразился настоящий ужас. — Не надо, господин. Я не устаю. Я в порядке.

— Ты что? — удивился Анну.

— Ты хочешь избавиться от меня? — тихо спросил Соня, быстро взглянув на Анну и тут же опустив глаза. — Я тебе отвратителен? Или — так приказал Львёнок Льва?

Анну вдруг стало очень жарко.

— Соня, — сказал он, — ты меня боишься? Или — просто ненавидишь? Я же, кажется, не бил тебя ни разу… и… послушай… я не собираюсь над тобой издеваться.

— Чего ты хочешь, Львёнок? — спросил Соня совсем уж тихо, еле слышно. — Скажи, я сделаю.

— Я всё время думаю, что ты тоже Львёнок, брат, — вырвалось у Анну помимо воли. — И что ты — Львёнок Льва, и что ты — ты ровесник Эткуру, да?

Соня медленно нагнулся, поставил корзину на пол и выпрямился. Его татуированное лицо показалось Анну безмерно усталым.

— Зачем ты это говоришь? — спросил Соня, словно через силу. — Ну зачем? Чего ты добиваешься? Хочешь заставить меня плакать? Орать? Проклясть вас всех? У тебя не получится, я думаю. Я же раб, бестелесный к тому же — у меня нет ни гордости, ни злости…