Эткуру кивнул. Он, кажется, начал приходить в себя.

В дверь стукнули костяшками пальцев.

— Кого несёт?! — крикнул Эткуру раздражённо.

— Я — Соня, — отозвались из коридора.

— Войди, — сказал Анну.

Соня вошёл, держа в руках небольшой стеклянный сосуд.

— Ник велел — отпивать по глотку всю ночь, — сказал Соня и подал сосуд Эткуру. — Для облегчения боли.

— Не хочется, — вдруг сказала Ви-Э. — От этого — шалеешь, как от вина, всё в тумане, а я хочу соображать ясно. Прости, миленький, поставь эту бутылку. Успеется.

Эткуру погладил её по щеке.

— Ты — как раненый воин, — сказал он прочувствованно.

— Соня, — сказал Анну, — тебе можно доверять, брат? Скажи, не станешь ли сводить счёты с Эткуру или со мной? Скажи честно. Если не можешь служить, я тебя отпущу, клянусь.

Эткуру только покачал головой.

— Я могу, — сказал Соня серьёзно и строго. — Мне нравится эта женщина — и ещё… я помню, что ты мне говорил. Если ты попросишь, а не он… если попросишь, а не прикажешь. Согласен?

Эткуру облизнул губы, но у него хватило ума промолчать. Анну вытащил из своей седельной сумки, хранимой у изголовья постели, короткий охотничий тесак, когда-то подаренный отцом.

— Возьми, — сказал он Соне. — Это — пока. Потом я достану тебе меч. Ты останешься с женщиной, будешь охранять её, брат. Я приказываю — как солдату, не как рабу: ты с оружием.

На лице Сони промелькнула ужасная улыбка. Он кивнул.

— Пойдём, Эткуру, — сказал Анну. — Поговорим с нашими людьми… то есть, говорить я буду, а ты будешь молчать, как Лев — когда командует солдат.

— Как ты легко решаешь, — сказал Эткуру с оттенком зависти. — Ну да у тебя есть сила — а терять нечего…

— Что ты знаешь об этом, — Анну только горько усмехнулся. — Я кусок души оставляю в Кши-На, я должен разорваться пополам, мясо порвать, кости поломать… но что такое я, и что такое Лянчин, брат? Творец, говорят, милосерд — а я скажу, что ему нет дела до наших душ.

— Ча… — догадался Эткуру, и Анну закрыл его рот ладонью:

— Не продолжай. Нам надо идти.

Наставник вещал.

— Видите, до чего доводит детей Истинного Пути похоть? — вопрошал он настороженно молчавших волков. — Даже Львёнок Льва может попасть в сети гуо — и душа его окажется в опасности! Теперь-то эта мерзкая языческая девка…

Эткуру ударил сзади и наискосок — Анну не успел его остановить, только машинально оценил удар: меч под острым углом к плоскости удара, а движение, скорее, режущее, чем рубящее. Образцово поставлена рука.

Голова Наставника вместе с плечом и рукой отвалилась, как сырой шматок срезанной глины от чурбана на тренировке. И кровь хлынула фонтаном — а потом уже рухнуло тело.

— Он меня предал, — сказал Эткуру железным тоном. — Вы слышали, что он говорил о Львёнке Льва за глаза, волки?

— Ни во что тебя не ставил, Львёнок, — кивнул Олу, прижимая руки к груди. — Какой же это Истинный Путь? Просто подлость… Да, да, — и отодвинул ногу от растекающейся багровой лужи.

— Ох, командир, — подал голос Хенту, — это — вот то самое, да? Что ты говорил? Измена?

— Измена, — кивнул Анну. — Измена здесь — и даже хуже. Во Дворце Прайда — измена, — он вытащил из рукава измятый свиток с гербовой печатью. — Они, гады. Дурные советники, мерзавцы у Трона Льва. Они подстроили плен Львёнка Младшего — чтобы его погубить. Они послали сюда всех нас — чтобы нас погубить. Наставнику писали — и Когу тоже.

Когу, трясясь, прижался к стене.

— А если ты ни в чём не виновный, чего боишься? — спросил Сэлту насмешливо.

Волки скалились, держась за эфесы, а Анну вдруг понял, как они ненавидят Когу — изо всех сил ненавидят. Ему только одно осталось непонятным — эта ненависть, животная, нерассудочная, началась здесь, в Кши-На, или она лежала под спудом ещё в Лянчине, где детям Истинного Пути с младенчества вбивалась лояльность к бестелесным Слугам Творца. Никто не издал ни звука в защиту Наставника — и Когу они не намеревались защищать, напротив — Анну чувствовал, что убийство Когу доставит волкам какую-то дикую радость.

— Это неправда! — взвизгнул Когу. — Львята тут блудят, путаются с язычниками! Хотят Лянчин отдать Снежному Барсу! Во-оот, он, Анну — первый! Он ради какой-нибудь белобрысой твари родного отца зарежет — развратник!

И раньше, чем Анну возразил, Хенту схватил Когу за грудки, встряхнул и стукнул затылком об стену:

— Ты что болтаешь, мешок ты с дерьмом?! Когда это Львёнок Анну ад Джарата развратником сделался, на войне за Прайд и за веру, что ли?! Да он на песке спал под верблюжьей попоной вместе с простыми волчатами, гнилую воду пил по глотку в день, пока вы тут жрали от пуза да шептали Льву Львов всякие гадости!

— Хей, парень, ты северян не знаешь, — возразил Лорсу, но как-то без должного энтузиазма. — Северяне кому угодно глаза отведут…

— Я своего командира знаю, — Хенту выпустил Когу и выхватил меч. — Давай, Лорсу, скажи о Львёнке Анну подлость! Дворец в тылу охранял, пока мы подыхали в песках, а?!

Анну положил руку ему на плечо.

— Прости его, брат. Тут — чужая страна, чужой народ… еще и шаоя попадаются в городе, как дома разгуливают… Все устали, домой хотят — вот и срывается… Лорсу, Наставник всякие мерзости про нас всех Когу диктовал, тайком, пока Эткуру не слышит — а твои братья сами эту дрянь отвозили, сами отдавали Льву Львов. Доносы на самих себя. Такие дела, брат.

— Не было такого! — заорал Когу, но лучше бы ему было промолчать.

— Ах ты, обрезанная сволочь! — багровея, прошипел Лорсу. — А ну, говори, на кого успел донести, гнида!

— Это же не я! — сипло взмолился Когу. — Это — Наставник, он меня заставил, говорил, они, мол, с Истинного Пути сворачивают…

Анну не стал вмешиваться, пока волки мстили Когу за ложь и доносы. Он только перешагнул через кишки Когу, вывалившиеся в кровавую лужу, и обтёр сапоги куском войлока. Эткуру привалился к двери спиной — его мутило. Олу улыбнулся:

— Ничего, Львёнок Льва. Оно, грязно, конечно — зато теперь будет тихо, — будто Эткуру было худо от крови, а не от моральной грязи.

— Лев приказывает нам заключить вечный союз с Кши-На, — сказал Анну. — Приказывает поклясться Творцом. А предатели подталкивают Лянчин к войне с Кши-На, к большой войне — хотят, чтобы наша армия сгинула в этих снегах, а в Чангране, который останется без защитников, сел Барсёнок. Так что мы будем говорить с Барсом о мире — я и Эткуру — а потом вернёмся домой и разгоним ту мразь, которая жужжит в уши Льва Львов и хочет его погибели. С нами ли вы?!

И волки преклонили колена, опустившись прямо в кровь.

— Умрём за Лянчин, братья, — тихо сказал Анну. — Умрём за Льва Львов. Со мной ли вы?

И волки согласно склонили головы.

— Охраняйте женщину Львёнка, — сказал Анну. — Это — северная женщина, она — залог мира. Отвечаете за неё. Встаньте, братья.

И свита Львят встала, несколько смущённо отряхивая колени…

Запись N137-04; Нги-Унг-Лян, Кши-На, Тай-Е, Дворец Государев

Утром Ма-И рыдает горючими слезами, а Юу стоит у постели и бранится.

— Ну Третий, Небеса тебя разрази… Разве можно так себя вести?! Хуже крестьянского мальчишки! За тобой что, сорок нянек должны присматривать?

Ма-И шмыгает носом, вытирает слёзы, но даже не пытается оправдываться:

— А что я, виноват, что Тви хотел меня убить? Между прочим, Второй, он бы всё равно убил меня на поединке — думаешь, я не видел, что он меня не хочет?!

— Третий, — говорит Юу раздражённо, — ну что ты, как маленький… Кто стал бы убивать Официального Партнёра из Дома Государева?! Этот Тви тебя на руках таскал бы всю жизнь…

— Ты со мной, как с Сестрой, — говорит Ма-И обиженно. У него даже высыхают слёзы от такого оскорбления.

— Да ты посмотри на себя, Третий! Убивали его… Рожать тебе, рожать! И не спорь. Я напишу Господину Управляющему, в деревню поедешь. Пока Мама тут всё не уладит.