И Ра спит, прижав эфес к лицу. Как младенец с плюшевым мишкой. А акварелька с барсами и письмо лежат на поставце рядом с постелью. Хочется ему верить во всё хорошее, хочется…

Я снова чувствую нестерпимую жалость. И растерянность — ну что мне делать? Может, дать ему счастливо прожить последние деньки?

Ведь скоро для него неизбежно начнётся кошмар кромешный — зачем форсировать, опережать события? И потом — ведь получится, что я предаю Господ Л-Та…

А промолчу — выйдет, что я с ними заодно.

Зажигаю свечу. Трясу Ра за плечо.

Он открывает глаза, мотает головой — непонимающе смотрит на меня:

— Ник, ты что? Слушай, ещё совсем темно… я ещё посплю… — и зевает.

Поднимаю его лицо, чтобы заставить посмотреть на меня.

— Ра, твои родители только что сошлись с астрологом на том, что поединка не будет. Ты, как у вас говорится — решённая Государыня, и чтобы сделать тебя женщиной, они и без Государя обойдутся. Они его берегут — после болтовни Эу-Рэ боятся, что ты можешь его убить.

Сон слетает с него мгновенно. И краска с лица — он такой бледный, что чуть ли не светится в темноте. На щеке отпечатался рельеф эфеса — как ожог.

— Ник, как…

— Астролог довёл твою мать до слёз. Она боится, что тебя убьют, если твои родители будут настаивать на честном поединке.

Он хватается за щёки. Глазищи огромные, в них — ужас перед рушащимся миром. Ничего не уточняет — понял, что это правда. Видимо, сам кое-что заметил.

— Ник, они меня предали… — тянет меч из ножен. — И ОН меня предал. Не лягу под Всегда-Господина ни за что. Лучше зарежусь сам — пропади оно пропадом…

Хватаю его за руку.

— Погоди, Ра, не пори горячку. Зарезаться ты всегда успеешь, не торопись. Давай думать, что делать.

Садится на постели, скручивается в узел. Кусает костяшки пальцев. Мордашка осунулась в минуту — из неё просто жизнь ушла, а ведь ещё ничего не произошло.

Дьявольщина, да эти премудрые придворные убили бы его — и всё! Наверное, и на Нги-Унг-Лян, и на Земле, и везде — есть такие, которые выживают, а вот этот конкретный — не выжил бы. Есть такие девчонки, и есть такие парни, и есть, оказывается, такие андрогины местные — которые во вранье жить не могут. Физически.

Отходы эволюции. Мрут первыми, конечно. И о них говорят, что они, мол, не приспособлены к нормальной жизни. А нормальная жизнь состоит из вранья на девяносто девять процентов. Я сам, венец творения и с эволюционной точки зрения не им, примитивным, чета — уже забыл, когда говорил правду. Легенда, легенда… И вот, перед тем, как сказать правду — истерзался, прикидывая, полезно это для дела или нет. Мы, цивилизованные люди, стараемся говорить только то, что полезно…

А он, вывих эволюции — то, что чувствует.

Дурачок.

Медленно поднимает глаза — на меня.

— Ник, седлай мне жеребца. Гнедого, необрезанного.

— Сбежать хочешь? Так ведь родителей подставишь — и искать будут.

Качает головой.

— Я — к Ча. Поеду к Ча, может, он мне подскажет что-нибудь… я с нашими не могу обсуждать. И боюсь за них. У Старшего и Госпожи Лью… сам знаешь… и Мама… Я сейчас напишу записку, а ты — седлай.

— Ра, — говорю, — я с тобой. Логично же — провожаю Господина, которому среди ночи приспичило. Почему, кстати?

Вздыхает.

— Кошмар приснился… Ник, а почему ты со мной? Не для них объяснение — для меня?

— Потому что ты — в беде, — говорю. — Пиши записку, одевайся. Я седлаю лошадей.

Берет листок из стопки. Кладёт меч на колени, окунает кисть в тушечницу. Снова смотрит на меня.

— Ник, не предавай меня. Пожалуйста.

От жалости бывает больно, чёрт…

Улыбаюсь.

— Конечно, я тебя не предам, Господин. Сейчас приедем к твоему Арамису…

— К кому?

— К Господину Ча. Всё решится. Одевайся скорей.

Кивает и пишет. И я ухожу. Чуть-чуть отлегло от сердца.

Ночь стояла ледяная и прозрачная. Тоненький серпик тающей луны не рассеивал мрака, а звёзды горели далеко и бесполезно — острые стекляшки Небес, драгоценные украшения Тьмы, вышивка на накидке Смерти…

Ра кутался в плащ, подбитый мехом — но холод всё равно пробирал до костей. Ра чувствовал себя одиноким и усталым — страшно усталым и совершенно одиноким. И хотелось видеть только Ар-Неля, но между ними лежала чёрная пустота, скованная холодом, без огоньков — и Ра не был уверен, что найдет дорогу.

Разумнее было бы подождать до утра — но утром его могли бы и не отпустить. От мысли о том, что, возможно, пришлось бы ждать решения собственной судьбы взаперти — как ждут казни пойманные мерзавцы — Ра чувствовал тоскливый ужас.

Письмо Принца — в рукаве. Меч Государева Дома — на поясе. И как это, в сущности, глупо, как низко — всё!

Ник придержал стремя необрезанного гнедого. Сам оседлал смирную каурую лошадку из упряжных… Всё-таки горец безумен, устало подумал Ра. Если узнают, что он рассказал мне о вещах, которые мне знать не полагалось — разрежут на части заживо, а куски закопают в разных местах.

Да, он предан. До смерти. Удивительно.

— Ник, — сказал Ра, когда тронули с места лошадей, — ты — хороший человек. Только мы, наверное, не доедем. Смотри, какая темень…

Ник хмыкнул.

— Я вижу дорогу. Да и знаю — сколько раз ты меня туда с письмами отправлял, Ра… Не беспокойся, будем на месте задолго до рассвета.

— Видишь в темноте?

— Я много чего могу, — Ра померещился смешок. — Мы, горцы, знаешь…

Ра вдруг ударила жуткая и ослепительно яркая мысль. От её вспышки он резко осадил коня:

— Ник, ты меня обманываешь! И всех — ты не горец, ты — демон!

Ник осёкся на миг — и рассмеялся, но смех показался Ра деланным.

— Да что ты! С чего ты взял?

— Ясно! — заторопился Ра. — А, Ник, не думай, я — надгробный камень, я — немая статуя, от меня никто не узнает… но это понятно всем, кто на тебя повнимательнее посмотрит…

— Рожа? — Ник усмехнулся в темноте. — Дай мне повод твоего коня, Ра, так будет быстрее…

— Да нет! — Ра протянул повод и с некоторой оторопью наткнулся на громадную, как лопата, ладонь Ника в перчатке. — Мало ли, какие лица бывают у людей! Нет. Просто… ты видишь в темноте…

— Ну и что?

— Лечишь от смерти колдовством.

— Ах, вот как… так ведь горские травы…

— Твои горские травы уже третий год не кончаются?

— Запас был.

Ра вздохнул.

— Зачем ты сейчас отрицаешь очевидное, Ник? Я же тебе не враг, наоборот! Я вижу — ты всегда в нужном месте, в нужное время, люди так не могут. Если ничего не случается — ты стоишь в стороне и только смотришь, но случись что — ты делаешь чудо. Ты ведь из Обители Теней — не из Обители Цветов и Молний, да?

— Ребёнок ты ещё, Ра…

— Ты со всеми говоришь чуть-чуть свысока, — Ра прорвало, он вспомнил всё — и перечислял любую странную мелочь, бессознательно радуясь возможности не думать о грядущем ужасе. — Ты никого не боишься, совсем, для тебя нет чинов, нет титулов — но и не любишь никого. Ты говорил о своей жене — но ведь у демонов, наверное, не бывает жён, не бывает детей… ты смотришь на человеческое тело, как на пустую чашку… И потом — руки у тебя другие, не как у людей, и лицо другое… Тело ведь тоже другое, да? Ты не то, что человеческие Мужчины, но и не никудышник — просто как камень или как ветер…

Ник молчал. Вокруг было так темно, что Ра видел его лишь смутным движущимся куском мрака — и не мог угадать выражение его лица. Ра вдруг стало очень страшно — рядом лишь молчаливый демон, разыскивающий путь в кромешной тьме зимней ночи, тихий, как труп, только звякает упряжь лошади и глухо стучат копыта — и он взмолился:

— Ник, не молчи, пожалуйста! Клянусь Небесами, я никогда и никому не расскажу! Не сердись, пожалуйста, я не хотел оскорбить тебя, просто сказалось…

— Не бойся, Ра, — сказал Ник медленно. — Ты, Малыш… считай, что ты прав. Дети во всех мирах — наблюдательнее взрослых. Вы с Ар-Нелем… ну да неважно. Я никогда не причиню тебе зла, Ра. Я на твоей стороне.