"Видишь ли, Фог… Это довольно-таки непростое дело, к тебе обращаюсь потому, что ты никогда не боялся впутываться в опасные переделки. Если у тебя получится, будет большая удача для нас и для людей тоже. Знаешь об ускорителе регенерации?"

Еще б я не знал. Я ему изложил, что слышал, а слышал, что все слышали. Есть, мол, такой препарат, который ускоряет обменные процессы на клеточном уровне раз в пять. С помощью этой штуки, бывало, с того света возвращали только так — с тяжелыми ожогами, с кровопотерей чуть ли не досуха, с травмами, что называется, всмятку. С фатальными радиоактивными поражениями. Процесс дорогущий, но кто на такое денег пожалеет? Припоминаю, скидывались для одного орла, чтобы спинной мозг ему сделать — его ж никаким протезом не заменишь, живой и настоящий надо. И ничего, через пару месяцев вышел из больнички своими ногами.

"А знаешь, — говорит, — что ускоритель фактически из себя представляет?"

— Ну, Наг, — говорю, — вообще-то, я ж не медик и не биохимик. Болтают, типа плесени что-то. Или грибка. С неспецифическим действием на живую ткань белковых существ.

"Вроде того, — говорит. — Грибок. Да. Вот это и есть моя просьба".

— Не понял, — говорю. — По грибы для вас слетать?

И тогда Наг мне изложил в тонких частностях.

Грибок этот, культура, как Наг выразился, в естественных условиях растет в одном только месте. В пещерах мира, который Наг назвал по-нашему, Бездной, будто там разумные существа не водились. Но тут же пояснил, что местный разум там есть и это сильно все осложняет. Этот самый разум грибок разводит в собственных целях — он им питается. Можно было бы закупать — но тамошние жители не понимают, что такое торговля. На обмен им тоже ничего не надо. Странненькая раса. Вроде бы не особенно высоко развитая, но хитрая и небезопасная. Вот у них надо надыбать этой культуры, чем больше, тем лучше, но не меньше пары килограммов.

— А искусственно разводить это дело нельзя? — спрашиваю.

"Так мы, — отвечает, — и разводим искусственно. Только искусственная культура, выведенная в местных условиях, через несколько лет истощается и теряет свойства. Чтобы ее восстановить, нужны новые споры. На Соме в свое время даже дискутировался вопрос о попытке экспансии с целью овладения местами произрастания культуры… но окончательное уничтожение чужаков уничтожило бы и грибную колонию — там очень сложные симбиотические связи между разными организмами мира… А договориться с хозяевами не удалось. У них слишком необычный разум. Не человеческий и не наш. Без аналогов".

— Значит, воруем? — говорю.

"Люди воруют. А что остается? Это непросто и опасно, но у некоторых мейнцев получается. О тебе говорят, что ты не пасуешь в трудных случаях. Если сумеешь раздобыть и вернуться живым, мы в долгу не останемся. Заплатим, как положено — плюс пожизненная страховка и, если вдруг что случится, лечение с помощью культуры даром. Устроят такие условия?"

— Сильно, — говорю. — Устроят. По рукам.

На том и сговорились. Я Нагу пожал его чешуйчатую лапу еле теплую и пошел с ним в Медицинский Центр. Там он мне показал культуру: сине-розоватые ниточки вроде как с бусинками на концах, растут густо-густо, щеточкой. На вид не противные, но и особенно приятными не назовешь. В стеклянном боксе — и стекла запотели изнутри от сырости и тепла.

Наг сказал, что для этого дела, чтобы споры сохранились в лучшем виде, нужна особая тара. Дал мне три контейнера с какой-то питательной грязцой внутри, герметично закрывающихся. Объяснил, как собирать, как в контейнер совать. Вокруг медики собрались, змеи, букашки и люди, смотрели на меня, как на монумент — с восхищением. Один мне принес дискету с лоцией и пару видеодисков.

— Это, — говорит, — Фог, фильмец в том мире сняли. Наш, мейнец, летал туда лет десять назад, вернулся. Ты посмотри, что и как. Там все подробненько. И кстати — если у тебя будет возможность и желание, ты бы тоже отснял диск-другой, а?

— Знаешь, — говорю, — золотко, вообще-то, я не режиссер и не оператор. И кино не снимал отродясь — как-то интереса такого не было. Ни бельмеса в этом не смыслю. Договаривались о чем попроще: прилетаю, собираю грибы, улетаю.

Помялся.

— Ну да, — говорит, — это конечно. Я же не настаиваю. Просто — мало ли, там что-то сильно изменилось… для тех, кто за тобой пойдет… с запасом на будущее… — и камеру мне сует портативную. — Ну, Фог, не в службу, а в дружбу, а?

Ну что ты с ними будешь делать! Взял контейнеры и камеру, взял диски и пошел к себе, ознакомиться и экипаж познакомить.

Укки я так и сказал:

— В космосе, старина, у нас все выходит — зашибись. Теперь пришел момент проверить, на что мы годимся в поле постоянного тяготения. Так и так. Медики говорят, местечко не курортное, так что ты решай давай, со мной или нет.

А он просиял, как мальчишка, которому обещали Дворец Волшебных Игр и мороженое с сиропом, и говорит:

— Конечно, с вами, Фог! Я ваш товарищ, я ваш пилот, я всюду с вами.

Потом мы посмотрели, что этот крендель там наснимал. Восторг у Укки вроде бы угас чуток, он сидел и хмурился, а потом выдал:

— Мне это совсем не нравится, капитан. Но я не могу бросить вас на таком пути. Я хочу быть достоин вас — страху в наших сердцах не место.

Так мил был, что я подумал: грустно будет до невозможности, если он там гробанется. Где я еще найду такого? Истинно бриллиант среди пилотов.

И уж что меня совсем не ковыряло, так это недоверие и ожидание от Укки проблем в экстремальной обстановке. Не было у меня для этого ни малейшей причины. Мы просто вместе тщательно всю имеющуюся информацию изучили, перезаправились и перезарядились и улетели. И я считал прыжки, а Укки вел машину в физическом космосе — и совершенно никакого страха в сердцах не было. Исключительно адреналин и ожидание приключений и подвигов.

Искусственного свечения над этой Бездной не наблюдалось. Электричеством здешние гаврики не пользовались. И атомной энергией не пользовались. И ляд их знает, как надо назвать то, чем они, гады, пользовались.

На поверхности планеты было довольно-таки тепло и сыро. Бурые скалы поросли плесенью и жесткой волосатой дрянью. На посадке — турбулентность сильная, тучи, уже у самой поверхности — туман, парной, как в бане или в теплице. Видимость посредственная. Пасмурно и жарко, да не столько жарко, сколько душно. Ландшафт унылый, булыганы в рыжих волосах и в липкой серой гадости, деревья такие, будто тут только что было наводнение и схлынуло — а растения сгнили и на них водоросли висят. Из фауны ползают сизые плоские гниды, размером с надувной матрас, а в воздухе парят штуковины, похожие на резиновую распухшую жабью башку. Из каждой башки кишки какие-то метра на четыре вниз свисают и покачиваются. Красота, короче, неописуемая.

Никаких признаков бытия разумных тварей мир не имеет. Все разумное — внутри. Под поверхностью.

Мы нашу машину вписывать в этот дивный пейзаж не стали. Взяли авиетку — ту, что продается в комплекте со "Стерегущим", двухместную, восьмимиллиметровая керамилоновая броня, двигатели сдвоены, и атомный есть, и гравитационный, хорошая штучка — и на ней спустились, а крылья отправили на орбиту на автопилоте.

При нас был запас провизии в концентратах на две недели, с учетом всех возможных неприятностей, вода, аптечка, боезапас для авиеточных ракетниц и контейнеры для культуры. Плюс у меня на лбу, вроде диадемы, камера, на поясе — надежный нож, а в кобуре — десантный бластер. А у Укки — пистолет с пулями, который я ему навязал, хоть он и отнекивался, и меч.

Без меча он никогда никуда.

И вот мы врубили нашу систему поиска, сверились с лоцией — и уже часа через полтора нашли первую пещеру. Не так уж она и замаскирована была; просто дыра в скале, диаметром метров пятнадцать-семнадцать, заросшая мохнатой рыжей щетиной. Черный небритый провал.

Когда мы туда заводили авиетку, Укки нервно хихикнул.