ЗАЧЕМ ЛЕНОК ГОЛОЙ ЛЮБИТ ХОДИТЬ ПО КВАРТИРЕ ИЛИ ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВИЯ.
О чем ты сейчас говоришь? Да нет, мне просто приятно с тобой говорить... Я не очень люблю ходить на встречи с одноклассниками, однокашниками по институту, ... это часто превращается в какую-то ярмарку тщеславия, ... кто-то кого-то перебивает, все немного выпили, и начинают говорить громко. Этот задохлик Петухов - без пяти минут доктор. Чудесно. А Карен… как же его фамилия, ... нет, не вспомню, живет в Москве - гордый, судьба в задницу поцеловала, здесь проездом, …ну кто там еще,… а Бессонов, про себя молчит, а сын в олимпийском резерве. Всех переплюнул Козинцев, весь вечер рассказывает, как он ходит по салонам и не может выбрать себе машину. Так и я ходить могу…. Девчонки шепчутся в сторонке. Не все. Старые обиды. Кто с кем дружил.
Ленчик, Ленок сидит одна. Королевна! Себя демонстрирует. Подойти страшно. Как это она умудрилась, … машину времени включила, будто еще моложе, чем была, стала. Говорили привычка у нее была голой ходить по квартире, а может, помогает. Ничего не изменилось. Пацаны… пацаны… теперь уж нет, какие они пацаны. Все хотят сказать, но никто не хочет слушать, а ты сидишь скромно в уголке и думаешь. ... думаешь... думаешь…. какие они были тогда... Ты думаешь, о них и одновременно о себе в то время.
Ты вспоминаешь их, и вспоминаешь себя ЛЮБИМОГО, ... ну а какого? ... Все мы себя любим. Все жалеем себя. Что бы там ни говорили, а весь мир у тебя в голове, если не будет тебя, не будет мира, не будет вообще ничего. Это от личности совсем не зависит, любое животное, курица, да что там - любая козявка эгоцентрична и не настроена на самоуничтожение. Говорят, что человек не должен считать себя центром мира и вселенной. Пусть говорят. Умереть ради того что бы мир после нас стал лучше? Не знаю. Бывает, конечно. Все бывает. Но это просто наверно мне не понять.
Натаха… Натаха… сидишь напротив. Глаза в глаза. Глаза те же. Не поговорили. Где уж тут. Ты для меня та девочка... девочка, которую я наверно немножко любил, боготворил. Ты была просто маленькая девочка с нашего класса. Наверно и любви как таковой не было… влюбленность… открытие первого поцелуя, прикосновение к тому, что нельзя. Страшно нельзя! Но все равно немножко можно. Я тебе все говорю и говорю... О чем? Так мысли почти вслух. Ну, может, и не было любви. Пусть! Зачем бросаться здесь такими громкими словами. Ведь тогда нам казалось по-другому. А может, мы просто теперь все забыли. Но первый поцелуй я уверен, помнит каждый. Каждый и всю жизнь. Такая человеческая память. Мы помним наших первых, с кем первый раз поцеловались, с кем были первый раз близки. Ну и что из того, что потом пути разошлись. А что-то сладкое терпкое и дурманящее как вспомнишь, немножко тревожит душу, и становится теплей. Теплые и нежные чувства, но как в тумане. Там очень далеко. Мы иногда любим старые вещи. Думаем, любим просто так? Ведь они не нужны? Нет! Они вешки памяти. Воспоминания. Воспоминания. Воспоминания. Не сбывшиеся мечты, утраченные возможности.
Я сейчас иногда занимаюсь литературой. То есть, я давно еще писал… до того как женил-ся, в начале 80-х. Потом стал заниматься бизнесом. Дела шли хорошо, помнишь те времена - начало девяностых, когда все зарабатывали и на всём и у всех получалось. Да! Стоило только не лениться. Правда, государство нищало. Так не могло продолжаться долго. Кто-то там, на очень большой высоте возмутился. Топнул ногой. Верхних не тронули, и асфальтовый каток прошелся по нам, мелким торгашам всех мастей и званий. Ну и что, кого волнует, как будешь жить ты, и твоя семья. «Пошел вон!» Неслось со всех сторон. Голодной сворой налетели рэкетиры, солидные администраторы с рыбьими глазами и инструкциями, менты, пожарники, санэпидемстанция, налоговая, суды, приставы… Эта чаша не минула и меня. Я еще долго держался на старых дрожжах. Но сколько веревочке не виться, конец будет. Когда я уходил, думал, отложил. Надеялся на это. Пережду. Кого там. Я зря надеялся. Ну, потом живопись перехлестнула, теперь снова пишу рассказы, ну и продолжаю рисовать. Картины берут, но не так часто как хотелось бы. А пишу просто так, хочется с кем-нибудь поговорить. Кому мы нужны, те же мелкие мураши от литературы, которые брошены на произвол судьбы. Хочешь рассказ в сборник, хочешь книгу… да ради бога… плати…плати… плати…обуют так что мама не горюй и весь тираж сложат у тебя дома. А теперь сиди на этой авторской горе и думай, что сказать жене, которая хотела купить шубу или сыну которому ты не помог с покупкой машины.
Да! Однокласснички уже хорошо набрались, речь стала не связной, глаза слегка помутнели, похвальбы стало меньше, ярмарка тщеславия заканчивается. Одна Ленок, что любит голой ходить по квартире, сидит как стеклянная. Не кантовать - можно разбить. Зачем эта красота, если нет естественности. Если улыбнешься, лишний раз может морщинка появится. Знаю, прекрасно знаю, что почти все лукавят, пускают пыль в глаза. Может и мне что-нибудь им напоследок такое наплести…. как я хорошо живу. И как я очень скоро, ну прямо совсем скоро, стану известным писателем. А что… я ел их треп весь вечер и сильно устал. Почему я так сильно устал. Наверно я устал не сегодня и не сейчас. Кому я нужен в этой стране, кому нужны мы, мелкие никчемные люди, которые не могут постоять за себя, и у которых одна отдушина прийти хорошо накушаться на гулянке и впарить такому же бедолаге как и ты, очередную сказку, что вот я то живу как дай бог каждому …и даже лучше. Люди,… где вы? Ау!
Н.П.- миниатюра.
Светлый и продуваемый насквозь Николаевский парк был неуютен. Ветер гулял в пустых ветвях. И обнаженные ветки монотонно колыхались и сбрасывали последние редкие листья, иссеченные осенними дождями. Желтые дорожки, засыпанные отсевом из ближайшего карьера Борок, выглядели узкими тропками среди опавшей пожухлой листвы. У старой круглой веранды, похожей на раковину, поставленную на попа, был большой прогал. И ветер, разгулявшись, собирал листву в небольшие гребни, которые напоминали волны давно ушедшего моря. На боковой дорожке рядом стояла пара, еще не поломанных скамеек. На одной сидел молодой мужчина и зябко ежился, поднимая воротник драпового пальто. Видавший виды драп мышиного цвета был не лучшим убежищем от холода. Когда он натягивал воротник очень высоко, шляпа его чуть поднималась и закрывала ему глаза. Рядом с ним лежал черный сложенный зонт с загнутой рукояткой, под скамейкой развернутая газета, видимо сметенная ветром. Глаза его были полуприкрыты, и только иногда в поле его зрения попадала, дощатая сцена, когда то покрашенная в голубой цвет, и старый плакат, извещавший о празднике города и народных гуляньях с оркестром и чаепитием за счет муниципалитета.
Осенний ветер, было разгулявшийся, к вечеру, притих, и установилось легкое равновесие. Воздух застыл. Казалось, стало теплее. Откуда-то издалека, очевидно с Петровской слободы, потягивало дымком. Тучи пробил не яркий случайный луч солнца. Он запрыгал по речному зеркалу, железному мосту с пучеглазыми львами и пошел гулять по парку вспыхивая неуверенными пятнами. Вдруг он окреп и озарился короткой дорожкой и быстро ломано стал, перебирался по деревьям вглубь. А в средине он неожиданно ослабел и наконец окончательно потух, как будто его и не было совсем.