Шарлотта ухватилась за край стола и гордо задрала подбородок.

— Клянетесь сделать что? — бесстрашно спросила она.

— Я… я вас… — прошептал он и замолчал.

Не сказав больше ни слова, Дункан резко обнял ее и поцеловал в губы.

— Я целый день мечтал об этом, — пробормотал он, почти не отрываясь от ее раздвинувшихся губ и не давая ей сказать, что она тоже целый день ждала, но отнюдь не этого. Внутренний голос подсказывал Шарлотте, что она играет с огнем, но его губы были такими нежными и страстными, что она не смогла устоять. Обмякнув в руках у Дункана, она позволила ему вдоволь насладиться поцелуем. Ее руки были неловко прижаты к его груди, и она чувствовала, как колотится его сердце под ее ладонями. Он принялся поглаживать ее бедра, освободил ее руки, и Шарлотта сомкнула их на его спине.

Он коснулся ее груди — просто слегка погладил ее под белым фартуком, и это почти невинное движение разожгло настоящий огонь у нее внутри. Пальцы ее напряглись, впиваясь в его спину под тонкой рубашкой. Шарлотта чуть не вскрикнула, но он уже снова накрыл ее рот своими губами. Впервые в жизни она ощущала подобное волнение. Куда подевалась осмотрительная Шарлотта Баттерфилд? Практичная женщина, которая понимала, что целоваться с Дунканом Толливером безрассудно и опасно. "Она здесь, во мне, — сказала она себе, — но просто сейчас проснулась и другая, долго дремавшая, — наверное, слишком долго…"

Потом она поняла, что Дункан оторвал от нее губы и по тому, как он осторожно отстранился от нее, почувствовала, что сделал он это неохотно. Он похлопал ее по щеке.

— Когда вы рядом, я теряю голову, — сказал он с умиротворенной улыбкой. — Но это было восхитительно.

Он резко повернулся и сел за кухонный стол, не понимая, что за дьявол в него вселился. Он рассвирепел, увидев, что Шарлотта пригласила Питера Барнаби, и понял, что она совершенно непредсказуема. И вот вместо того, чтобы выругать ее и покончить со всей этой историей раз и навсегда, он лезет к ней целоваться!

Дункан наблюдал, как она, грациозно покачиваясь на тонких каблучках, с помощью стеганой прихватки сражается со сковородой. Ее покатые округлые плечи приподнимались в такт прерывистому дыханью, и ему отчего-то было приятно сознавать, что не только он один с трудом приходит в себя после их поцелуя.

— Вы опять собираетесь изводить меня сегодня ночью? — сухо спросила Шарлотта.

— А вам бы этого хотелось? — с улыбкой поинтересовался Дункан.

Она рассеянно дотронулась до чугунной сковороды, тоненько ойкнула и приложила к губам указательный палец.

— Ни в коем случае! А над чем это вы смеетесь?

— Над вами.

— По-вашему, смешно, что я обожгла палец?

— Нет. Мне кажется, что вы — настоящая загадка. Ваш брат считает, что вы неисправимо непрактичны и непредсказуемы…

— Мой брат?!

— Ричард. Я познакомился с ним в университетском ресторане, когда он убирал столики сегодня утром.

— У Россини?

— Да, именно там.

Подрабатывать в ресторане во время учебы было семейной традицией Баттерфилдов. Но Шарлотта потеряла дар речи.

—  Вы разговаривали с моим братом?

Дункан улыбнулся.

— Я узнал, где он работает, и решил встретиться с ним. Вообще-то мне надо было сделать это сразу. Он…

— Вы говорили с моим братом!

— Напрасно вы так огорчаетесь. Это мне надо огорчаться. Вы ведь уже сами рассказали ему о том, что произошло вчера вечером. — Дункан сел поудобнее и почувствовал себя совершенно спокойно, пикируясь со своей вышедшей из равновесия противницей. — Ваши лепешки пахнут потрясающе. Это была форменная пытка — дожидаться, пока уйдут ваши ученицы. Вы, наверное, пользовались мукой грубого помола?

Шарлотта со злостью швырнула на стол прихватку.

— Значит, все это время вы торчали здесь?

— Конечно, я подслушивал. Никогда не думал, что узнаю так много полезного о кукурузной муке и лепешках. Вы не могли бы намазать мне маслом несколько штучек? Я ужасно проголодался. — Дункан обезоруживающе улыбнулся. — Так вернемся к Ричарду.

— Да, — мрачно согласилась Шарлотта, кидая три кукурузные лепешки на тарелку, — вернемся к Ричарду. Чего там еще наболтал вам этот проходимец? Я вовсе не такая. Я очень даже практичная.

— Вероятно, именно поэтому вы и поселились в полуразвалившемся доме и позволяли генералу конфедератов изводить вас.

— Мне лучше знать, зачем я живу здесь! — огрызнулась Шарлотта.

— Потому что, если верить Ричарду, вы — простофиля.

— Потому, что я приняла здравое, деловое решение. Единственное, чего я не понимаю, мистер Толливер, — так это зачем вам преследовать меня, зачем вы сейчас здесь и зачем вам понадобились мои братья…

— Между прочим, Ричард был весьма польщен тем, что я к нему обратился. Он даже называл меня "сэр". — Дункан вытянул ноги и с удовольствием отметил, как ладно сидит на Шарлотте вишневое платье, подчеркивавшее высокую грудь и тонкую талию, и как блестят ее глаза. Он знал, что не должен обращать внимания на подобные вещи, но ничего не мог с собой поделать. Он непрестанно думал о ней целый день, так чего ж бросать это дело сейчас, когда она всего в двух шагах от него. — Ваш брат убедил меня, что я был полным идиотом, когда принял вас за мошенницу, способную одурачить старую женщину. Как он выразился, вы неспособны обмануть и ребенка.

Шарлотта поставила тарелку с кукурузными лепешками на стол, и Дункан потянулся к ней, чтобы взять одну. Она указала на вазочку с вареньем, предлагая ему отведать, а потом на всякий случай отошла подальше, чтобы он не смог до нее дотянуться.

— Значит, моему брату вы поверили, а мне не верили…

— Ну не мог же я поверить мошеннице!

— Но вы же сами говорите, что я вовсе не мошенница.

— Я должен был сперва сам во всем убедиться. Умоляю вас, Шарлотта, присядьте и вкусите вместе со мной сих божественных лепешек! Я ведь пытаюсь извиниться.

— Правда?! Простите, что не сразу поняла.

— Простите меня, черт возьми!

— Вы говорите как истинный джентльмен. Знаете, генерал, мне кажется, ни за что бы не извинился.

— Почему вы знаете? Бедняга умер сто двадцать лет назад!

— Тельма мне рассказывала.

Дункан впился зубами в намазанную маслом и вареньем кукурузную лепешку, потом, прожевав кусок, сказал:

— Даже Тельма не такая старая.

— Но она помнит все, что рассказывал ей отец, и она знает о Дункане Толливере больше, чем вы.

— Зато меня она вообще не знает! Мы с ней даже ни разу не встречались.

— В таком случае, почему вы решили спасти ее от мошенницы?

— Я не решил! — Он чуть не подавился, но ухитрился все же проглотить очередной кусок, промакнул рот льняной салфеткой и возмущенно уставился на Шарлотту. — Ничего я не решил! Я пытался, я ошибся, а теперь хочу все исправить! О черт, все не так… Черт меня дери, если бы я сам понимал, зачем все это затеял, зачем явился сюда, с чего мне пришло в голову помочь этой старухе и почему я пытаюсь объяснить все это вам! Возможно, потому, что встреча с вами — самое замечательное событие в моей жизни с тех пор, как я поднимался на Гималаи.

Шарлотта насмешливо посмотрела на него.

— Это что, комплимент?

— Еще какой комплимент, Шерл! Еще какой!

— Я совсем растеряна, — ответила Шарлотта, чувствуя, как у нее начинает учащаться пульс.

— Это я растерян, Шарлотта. Я изводил вас с самыми благими намерениями. У меня были веские причины желать, чтобы вы отсюда…

— То есть?

— Зачем теперь во всем этом копаться… Достаточно сказать, что, выпив пива с одним из ваших братьев, я понял, насколько глупыми были мои подозрения и каким идиотом был я сам. Я не был в Нашвилле очень давно, Шарлотта, многое забыл и ко многому должен привыкнуть. Я понимаю, что все, что я сейчас сказал, не слишком серьезно, но давайте пока остановимся на этом. — Запрокинув голову, Дункан захохотал тем самым раскатистым громовым смехом, от которого у Шарлотты по коже бегали мурашки. — Не могу поверить, что я переодевался генералом… Вы рассказали Барнаби?