— Боюсь, они не окажут мне радушного приема.

— Вы сможете воспользоваться помощью друзей. Я готов выдать вам аванс для этого путешествия.

Голова у нее шла кругом.

— Месье, а вы знаете мою мать?

— Нет, мадемуазель, мне только известно, что она была знатной светской дамой.

— А мадам Кроули знает, кем она была?

— Несомненно, — ответил Мишель. — К сожалению, я не могу сопровождать вас до Террбона, но я подыщу пожилую женщину с хорошей репутацией, которая составит вам компанию в пути. А если дело будет передано в суд, я выступлю со своими показаниями.

— Идти в суд, месье? Но мне гораздо важнее наследства найти мать. Мать-настоятельница уже подыскивает мужа для меня, так как я не чувствую в себе божественного призыва и не желаю всю свою жизнь оставаться монашкой. Но до заключения брака, месье, я должна знать свою родословную.

Мишель вздохнул. Как хорошо он поступил, предприняв быстрые, энергичные действия. Он уже до этого совершил поездку в приход Террбон, где встретился с адвокатом Кроули, а его попытки разузнать, предусмотрена ли доля в завещании Ивана для его незаконнорожденной дочери, сильно встревожили Алекса Арчера. Вернувшись в монастырь, он рассказал обо всем настоятельнице и добился у нее разрешения поговорить с Орелией, имени которой он даже не знал. Его положение в новоорлеанском обществе, его открытое ухаживание за Нанетт Кроули, делали вполне достоверными его притязания на дружбу с ее отцом, хотя Нанетт ему отказала, отдав предпочтение другому.

— Вам не нужно торопиться с браком, мадемуазель Кроули, — сказал он. — Осмелюсь предположить, что у вас будет немало таких возможностей после того, как вы вступите в права владения своим наследством. Я подыщу подходящую даму, которая согласится сопровождать вас до прихода Террбон, где семья Кроули обычно проводит лето, а потом мы сможем обсудить результаты вашей поездки с матерью-настоятельницей.

— Ах, месье, — нетерпеливо воскликнула Орелия, — я согласна!

— В таком случае я займусь подготовкой и вернусь сюда через неделю. До свидания, мадемуазель.

— До свидания, месье. — Она прильнула к решетке, но он уже отошел, — она видела лишь черное одеяние приведшей его сюда монашенки.

Орелия, перекрестившись, наклонила голову. Наконец-то Пресвятая Дева отозвалась на ее молитвы! Она найдет свою настоящую семью и докажет свое право носить их фамилию.

2

Мадам Дюкло оказалась превосходной компаньонкой в пути. На людях она старалась казаться прямой, как аршин, а на лице у нее постоянно было кислое, отбивающее сразу же охоту от вступления с ней в случайную беседу выражение. Но когда они оставались одни с Орелией в салоне, она без умолку болтала по-французски и рассказывала ей кучу подмеченных у спутников смешных черт, одновременно поддразнивая Орелию, намеренно расспрашивая ее о тех мужчинах, которые хотели обмануть бдительность ее дуэньи, чтобы переброситься с молодой девушкой парой слов.

Орелия застенчиво, со скромным видом прогуливалась рядом с ней по палубе речного парохода, но вся внутри просто дрожала от охватившего ее возбуждения, и когда, отваживаясь на риск, бросала косой взгляд на своего поклонника, ее внутреннее состояние выдавал неожиданно появляющийся блеск в глазах. Это путешествие стало не только осуществлением мечты всей ее жизни — отыскать и встретиться с членами своей подлинной семьи, но после продолжительной затворнической жизни в монастыре ей казалось захватывающей авантюрой.

Она наслаждалась окружавшей ее роскошью, получала громадное удовольствие от того, как горничная помогала ей выбрать подходящие платья и уложить прическу, любовалась отполированным деревом и модными украшениями в салоне, его бархатными стульями, пробовала изысканную пищу, подаваемую пассажирам в большом выборе. Кроме всего этого, когда она выходила из салона-столовой, она с удовольствием разглядывала, как ей говорили, самый живописный в стране речной берег. Но больше всего ей нравился Мишель, в лице которого она обрела нового друга.

Мишель доставил их и горничную мадам Дюкло Жульенну в своей карете на пристань, поднялся с ними на палубу, чтобы лично проверить, какая им досталась каюта, достаточно ли комфортабельная, и даже обратился к капитану с просьбой оказывать им всяческое внимание. Он даже спустился на нижнюю палубу, чтобы осмотреть помещения, выделенные для слуг пассажиров, и убедиться в том, что Жульенне ничто не помешает наведываться к ним в каюту и прислуживать им. Мишель был просто чудо!

Оказалось, что он значительно моложе, чем она себе представляла, разговаривая с ним впервые через зарешеченное оконце, по сути дела, он всего был лет на десять старше ее. Он был красив, статен, не чужд мирским радостям и предсказал ей с большой точностью, когда, держа ее под руку, прогуливался с ней по палубе в компании мадам Дюкло, что ее красота способна вскружить голову любому мужчине.

— Все мужчины будут вас обожать. Но не стремитесь только в них влюбиться, — предупреждал он ее в шутливо-дразнящем тоне, — не давая прежде мне шанса самому сделать это. Она вспыхнула от этих слов, а он только рассмеялся. Она понимала, что он ее поддразнивает. Он вовсе не подразумевал, что влюблен в нее.

Глядя на окруженные большими тенистыми дубами лужайки перед красивыми колониальными особняками, она представляла себе сцены шумных рождественских праздников, а также летние выезды на охоту, о которых ей рассказывали подружки за рукоделием или после уроков хороших манер в монастыре. Это происходило тогда, когда они возвращались в монастырские стены после проведенных в родном доме каникул.

Орелию никогда никто не приглашал на домашнюю вечеринку. И она понимала почему. У нее, по сути дела, не было семьи, не было и денег, и, следовательно, она никого не могла порадовать ответным приглашением. Она жила в сиротском доме, а не в монастырском общежитии, и в результате не смогла сблизиться с пансионерками, хотя и среди них у нее были подружки.

— Кроме того, — сказала однажды ей юная послушница, стараясь ее утешить, — ты значительно миловиднее их, и этого они не могут тебе простить.

Но от этого боль в сердце не утихала. Но вот теперь она наконец возвращалась домой, чтобы добиться признания по праву своего рождения, что она дочь Кроули.

— Они называют свое поместье Мэнс, — объяснил ей Мишель. — У них англо-американская семья.

Она могла говорить на английском, хотя чувствовала себя гораздо увереннее при общении на французском языке. Разглядывая проплывающий мимо дом с палубы идущего вверх по реке парохода, она пыталась представить себе, — был ли он похож на особняк в Мэнсе — белоснежный, блестящий на солнце дом с чугунными перилами, соединявшими колонны. Они поддерживали свисавшую над ними крышу, бросающую плотную тень на выходящие на реку галереи. На верхней галерее она увидела несколько сидевших за столиками женщин, — крохотные, многоцветные фигурки, подносившие похожую на точку чайную чашку к неразличимому на таком расстоянии рту. Эти женщины жили в неизвестном для нее прежде мире.

Может, среди них и ее мать?

Ей предстоит это выяснить. Ее отец, конечно, не мог зачать незаконнорожденного ребенка с женщиной своего класса, чтобы его жене-англичанке не стало об этом известно! Потом предстояла малоприятная встреча с матерью. Ведь это она отказалась от нее! Она ей этого никогда не простит, но для нее было гораздо важнее заполучить имя своего отца. Нужно чтобы признали ее родословную, ее кровь, даже если ей будет постоянно мешать ее незаконное рождение. "Я не сирота. У меня есть семья. Я член семьи Кроули".

— Если мы продвигаемся на юго-запад, то делаем большой крюк, — заметила она в разговоре с мадам Дюкло. — Любой вам скажет по положению солнца, что мы путешествуем на северо-запад.

— Мы повернем на юг в Дональдсонвиле, — ответила мадам.

Они сошли с парохода в Дональдсонвиле, провели ночь в местном отеле, а на следующее утро пересели на небольшое судно, которому предстояло проделать свой маршрут по ручью Лафурш. Здесь появились у них перед глазами гораздо меньшие по размерам плантации, множество скромных на вид ферм с садами, в которых были видны отдельные до мики-кухни, пасущиеся домашние животные и непременно сельский причал с привязанной к нему пирогой. Эти дома-фермы все были построены с крутой крышей, свисающей над передней галереей, на которой были видны стол, стулья, а на некоторых даже шкаф с кухонной посудой. Часто с одной стороны галереи на второй этаж либо на чердак вела внешняя лестница.