— Вы высказали необычное притязание на признание вас как члена семьи Кроули, — сказал он. — Располагаете ли вы какими-нибудь доказательствами такого родства?

Она глядела на него с откровенным любопытством.

— Я на самом деле ожидала, что мадам Кроули пришлет ко мне кого-то для допроса, но я не предполагала, что вы настолько молодь!

Алекс покраснел.

— Я обладаю званием бакалавра юриспруденции Гарвардского университета на случай, если вы захотите убедиться в моей компетенции.

— Ах, нет, месье. Продолжайте, прошу вас...

— Я повторяю, мадемуазель, какими доказательствами вы располагаете?

— Мой отец, Иван Кроули, платил за мое образование в монастыре Святой Урсулы.

— Каким образом?

Глаза ее чуть расширились.

— Он вносил деньги в казну Ордена.

— Насколько мне известно, месье Кроули вносил деньги в различные благотворительные учреждения как католические, так и протестантские. Сами монахини и их больница пользуются большим уважением среди новоорлеанцев.

— Время от времени он посещал меня в монастыре и привозил мне подарки.

— Мне кажется, мадемуазель, что вы не совсем ясно себе представляете природу доказательств, — сказал Алекс. — Есть ли у вас какие-нибудь письменные свидетельства? Может, письма от него?

— Нет.

— Он сам говорил вам, что он — ваш отец?

Она отрицательно покачала головой.

— Мне об этом сказал другой человек.

— Кто именно?

— Его друг. Он знал, что мой отец намеревался дать мне приданое и найти для меня мужа. Но мой отец так неожиданно умер... — Ее необычайные глаза наполнились слезами, голос задрожал, и Алекс тут же почувствовал опасное желание подойти к ней поближе и утешить. Подавив в себе порыв симпатии к этой девушке, он резко спросил:

— Как имя этого друга?

Ее полная нижняя губа упрямо оттопырилась, а в глазах промелькнуло беспокойство:

— Я скажу, когда это будет необходимо. Он готов выступить в суде со своими показаниями, если меня силой заставят туда обратиться.

Он вдруг рассерженно спросил:

— Вы никогда себе не задавали вопрос, принесет ли такое обращение в суд неприятности членам ни в чем не повинной семьи?

В глазах ее вспыхнули золотистые горячие огоньки.

— А им известно, какую боль, какой позор испытывает человек, которого отторгают от семьи?

Несмотря на оскорбительный тон ее вопроса, он не смог не восхититься стойкостью проявляемого ею духа.

— В таком случае речь идет о шантаже? Чего вы хотите? Денег?

Она гордо задрала подбородок.

— Нет, не денег, а лишь то, что они могут мне дать, месье Арчер. Я хочу, чтобы меня признала моя семья. Я хочу, чтобы они признали, что я не мадемуазель "Без имени"!

— И заодно получить часть наследства месье Кроули, — с изрядной долей цинизма сказал он. — Вы считаете, что можете появиться здесь неизвестно откуда...

— Из монастыря Святой Урсулы, месье, — тихо поправила она его.

— И получить часть наследства Кроули с помощью угрозы подать в суд на моих клиентов? Без предъявления свидетельства о рождении, или завещания, или какого-либо доказательства в письменной форме, лишь с одной угрозой призвать неизвестного свидетеля? Вы очень молоды и весьма наивны, мадемуазель. Необоснованное, безнадежное обращение в суд вызовет лишь скандал, который опозорит ваше собственное имя и оклевещет честное имя месье Кроули. Мне кажется, что вы, мадемуазель, на такое не пойдете, каким бы ни было ваше настоящее имя.

— Кроули! — закричала она, и в глазах ее начался такой пожар, который очаровал его и в то же время вызвал тревогу. — Мать-настоятельница скажет вам, что я не лгу! Это она сообщила мне, что мой отец обещал мне приданое!

Алекс был потрясен ее словами. Он бросил взгляд на дуэнью девушки:

— Это правда, мадам?

— Думаю, что да, — ответила мадам Дюкло.

Он бросил еще один острый взгляд на нее, сразу почувствовав в ней то высокомерие, которое было свойственно всем старинным креольским семьям, высокомерие, которое обычно сопровождалось язвительным презрением ко всему американскому. Она мало говорила, но ее роли в этом никак нельзя было недооценивать. Интересно знать, на какую выгоду она рассчитывает, принимая участие в заговоре, если только такой заговор будет в результате раскрыт? Он был в этом почти убежден.

Мать-настоятельница монастыря, — не больше, не меньше! Он крепко сжал челюсти.

— Можете не сомневаться, я наведу у ней справки. Всего хорошего, мадам, всего хорошего, мадемуазель.

Поклонившись, он вышел из гостиной.

Выйдя на улицу, он быстро зашагал к своей конторе. Пройдя с полквартала, он вдруг понял, что очень зол, и, удивляясь самому себе, сбавил шаг. Обычно его никогда до такой степени не возбуждали его адвокатские дела. Может, он утратил самообладание из-за того, что эта девушка выступила с угрозой в адрес Нанетт?

Потом он внезапно осознал, что за время этой беседы ни разу не подумал о Нанетт, и все же в голове у него роились видения этой ей угрожавшей девушки. Гордо вскинутая, нежная шея, роскошный водопад ее золотисто-каштанового цвета волос, теплый персиковый цвет кожи, оставшийся неизменным, несмотря на ее черное платье, милые изгибы рта, из которого вылетала эта кощунственная ложь! А какая власть заключена в этих странных глазах!

Опасность. Предупреждение о ней длилось всего какое-то мгновение. Но она на самом деле существовала, и не только для наследства Нанетт.

3

Орелия проснулась оттого, что сон быстро ускользал из ее сознания, оставив в душе печальное чувство отвержения и утраты. Она упрямо пыталась восстановить удалявшийся от нее образ, но ей удалось только вспомнить ослепительно белые импозантные колонны поместья Мэнс, и то, как ей указали на дверь возле этого впечатляющего холодно-беспристрастного входа в дом.

До нее из холла донеслись шаги, и она приподнялась на подушках, ожидая встретить Жульенну с завтраком на подносе. Но шаги затихли за ее дверью, и она вдруг услышала мужской голос.

— ...И оседлай лошадь около четырех часов, Лафитт. Мне нужно съездить сегодня вечером в Мэнс.

Она узнала, чей это был голос! Набросив на себя хлопчатобумажный халат, Орелия, босая, подбежав к двери, осторожно ее приоткрыла. Через щелку она увидела двух стоявших в холле мужчин. Чернокожего лакея возле открытой двери спальни и молодого человека в прекрасном модном сюртуке коричневого цвета и отлично сшитых брюках. Не может быть... Да, на самом деле это был месье Арчер, молодой адвокат, нанесший ей вчера визит, представитель семейства Кроули.

Она тяжело вздохнула. Неужели месье Арчер снимал меблированные комнаты в этом пансионе? Ее враг, выходит, спал в номере, расположенном в холле напротив ее комнаты? Торопливо она закрыла дверь.

Она прислушивалась к его шагам, когда он легкой походкой сбегал по лестнице вниз, ее негодование только усиливалось.

Когда появилась Жульенна с завтраком на подносе, Орелия, потуже затянув халат, постучала в соседнюю дверь к мадам Дюкло.

— Можно мне с вами выпить кофе, мадам?

— Да, моя дорогая, прошу тебя.

Мадам сидела за маленьким столиком в голубом, до пят, халате.

— Доброе утро. Входи.

— Доброе утро, мадам. — Орелия села, сложив руки на коленях. Когда горничная вышла из спальни, Орелия прошептала: — Он здесь.

— Кто, дорогая?

— Месье, Арчер, адвокат. Он живет в комнате напротив моей в холле. Я видела, как он уезжает утром!

— Неужели?

— Он — наш враг. Он за нами шпионит!

— Ах, — воскликнула мадам своим низким голосом.

— Ну, а кто за ними шпионил сегодня утром?

Орелия вспыхнула. Мадам рассмеялась.

— А этот враг хорош собой, а? — с хитрым видом спросила она.

— Он, конечно, не так красив, как Мишель, — отпарировала Орелия. — К тому же Мишель на моей стороне!

— Я тебя поддразниваю, моя крошка. Ну, где еще в этом городке молодой холостяк может найти приличную комнату и получить завтрак? Скорее всего — это единственная здесь гостиница. Давай займись кофе и булочками. И не забывай, что Мишель рассчитывает на твое прилежание и скромность, как это и подобает девушке, получившей воспитание в монастыре. Сегодня мы с тобой посмотрим, что у тебя есть в гардеробе, и решим, какое траурное платье ты наденешь на воскресную мессу. Там будут все, и все непременно будут глазеть на тебя. Неужели ты предполагаешь, что слуги еще не разнесли по всему городу весть о нашем приезде?