Робот обрабатывает зубы Ясбира таким образом, что они будут белейшими в Дели. Это ювелирно тонкая, устрашающая процедура с применением хромированной стали и дико вращающихся, воющих абразивных головок. Глаза Ясбира поневоле расширяются, когда паучьи механические лапы размахивают своими инструментами перед самым его лицом, дьявол радикальной стоматологии. Он прочитал про Клинику Косметической Стоматологии «Сверкающая Жизнь!» (Гигиенично, Быстро и Современно) в февральском номере «Шаади для Достойных Юношей». На журнальном развороте это ничуть не напоминало насекомые мандибулы, ковырявшиеся у него во рту. Знай он, как это будет, он бы охотнее попросил скромную и аккуратную медсестру (замужнюю, конечно же), но у него во рту полно пломб, и вообще Достойный Юноша никогда не выказывает страха. Однако когда вращающаяся сталь коснулась зубной эмали, он машинально зажмурился.

А теперь белейшие в Дели зубы несутся среди множества машин в дребезжащем тук-туке.[1] Ясбир словно улыбается всему городу. Белейшие зубы, чернейшие волосы, безупречнейшая кожа, идеально выщипанные брови. Ногти Ясбира чудо как прекрасны; в Министерство водоснабжения регулярно приходят маникюрши, столь многие чиновники состоят в системе шаади. Ясбир замечает, как водитель мельком взглядывает на его ослепительную улыбку. Он знает, люди с Матура-роуд знают, весь Дели знает, что теперь каждая ночь — это ночь большой охоты.

На перроне станции метро «Кафе „Кашмир“» верещат, проскакивая под ногами у пассажиров, полицейские обезьяны с вживленными чипами, они разгоняют побирающихся, дергающих за одежду, ворующих при первой возможности макак, заполонивших метро. Когда автоматический поезд останавливается, они волной рыжей шерсти перехлестывают через край платформы и прячутся в своих убежищах. У Ясбира привычное место — рядом с секцией «Только для женщин». Всегда есть шанс, что какая-нибудь из них испугается обезьян — те, бывает, и кусаются, — что позволит ему проявить Спонтанную Галантность. Женщины с величайшим тщанием избегают каких-либо признаков интереса, но истинно Достойный Юноша никогда не упускает наималейшего шанса на контакт. А эта женщина в деловом костюме, та, в модной жакетке, с осиной талией и брюках, низко сидящих на бедрах, разве не ослепил ее на мгновение блеск его безупречных зубов?

— Робот, мадам! — кричит Ясбир, когда уминатель втискивает его в поезд, отправляющийся в 18.08 в Барвалу. — Стоматология будущего.

Двери закрываются, но Ясбир Даял понимает, что он — белозубый бог любви, и это будет та ночь шаади, когда он наконец найдет супругу своих мечтаний.

Экономисты учат, что демографический кризис в Индии является изящным примером провала рыночной экономики. Его корни были заложены в прошлом веке, еще до того, как Индия стала главным тигром тигриных экономик, до того, как политическая вражда расколола ее на двенадцать яро соперничающих государств. «Симпатичный юноша, — так это начиналось. — Сильный, образованный успешный сын, которого нужно женить, чтобы он вырастил детей и заботился о вас, когда вы постареете». Мечта каждой матери, гордость любого отца. Умножьте на триста миллионов зарождающегося индийского среднего класса, разделите на умение определять пол ребенка еще в материнской утробе. Прибавьте селективные аборты. Продлите это на двадцать пять лет по оси времени с учетом изощренных методов двадцать первого века, таких, как мощные препараты, обеспечивающие зачатие милейших мальчиков, и вы окажетесь в великом Авадхе, в его древней столице Дели с населением в двадцать миллионов и средним классом, мужчин в котором в четыре раза больше, чем женщин. Провал рыночной политики. Индивидуальная погоня за собственной выгодой противоречит интересам общества как целого. То, что изящно для экономистов, оборачивается для красивых, сильных, образованных, успешных молодых людей, подобных Ясбиру, полной катастрофой.

У ночей шаади свой ритуал. Для начала Ясбир часами сидит в ванной, включив на полную громкость поп-музыку, в то время как Суджай стучит иногда ему в дверь и оставляет большие чашки чая, а также отглаживает воротнички и обшлага и тщательно удаляет с пиджака Ясбира все волоски, оставшиеся после предыдущих ночей шаади. Суджай — сожитель Ясбира по государственному дому в поселке Акация-Бунгало. Он моделирует персонажей для авадхской версии «Таун энд кантри» — всепобеждающей мыльной оперы, сгенерированной искусственным интеллектом в Бхарате, у соседей и конкурентов. Он работает со вторичными персонажами, набрасывает вчерне характеристики и накладывает их на исходный код из Варнаси. «Язай продакшнз» — это продюсерская компания совершенно нового образца, в смысле, что Суджай делает, похоже, большую часть своей работы на веранде при помощи лайтхука, рисуя руками в воздухе изящные невидимые узоры. Ясбиру, который каждый день добирается на работу тремя видами транспорта (полтора часа в одну сторону), это кажется очень похожим на ничегонеделанье. Суджай молчалив и волосат, он редко бреется и редко моет свою чересчур длинную шевелюру, однако в душе очень чувствителен и компенсирует эту невиданную роскошь, сидеть весь день в прохладной тени, даже пальцем о палец не ударив, тем, что делает всю домашнюю работу. Он подметает, он стирает, он смахивает пыль. Он сказочно готовит. Он настолько хорош, что Ясбир не нуждается в служанке — для дорогого поселка Акация-Бунгало экономия весьма существенная. Но это же вызывает множество пересудов. Происходящее в доме двадцать семь обсасывается во всех подробностях досужими сплетниками и сплетницами на газонах над опрыскивателями. Поселок Акация-Бунгало — это типичная закрытая от посторонних община.

Вторая часть ритуала — это одевание; Суджай одевает Ясбира подобно оруженосцу, готовящему к битве мугальского аристократа. Он вдевает ему запонки и пристраивает их под нужным углом. Он надевает Ясбиру воротничок так и никак иначе. Он изучает Ясбира со всех сторон, словно рассматривает одного из своих свежесозданных персонажей. Смахнуть здесь крупинку перхоти, а здесь поправить фигуру, ссутуленную за письменным столом. Понюхать его дыхание и проверить зубы — не застрял ли с ленча шпинат и на предмет прочих стоматологических преступлений.

— Что ты о них думаешь? — спрашивает Ясбир.

— Они белые, — бурчит Суджай.

Третья часть ритуала это инструктаж; в ожидании тук-тука Суджай просвещает Ясбира относительно развития сюжетных линий в «Таун энд кантри». В этом и состоит главное разговорное преимущество Ясбира над его смертоносными соперниками — в сплетнях о мыльных операх. В почерпнутом из опыта убеждении, что женщинам нужен гапшап[2] из мета-мыла и столь же фиктивных связей, браков и ссор эйай-актёров,[3] искренне верящих, что они играют роли в «Таун энд кантри».

— А, — говорит Суджай, — другой отдел.

Гудят клаксоны тук-тука. Дергаются занавески, звучат раздраженные просьбы не будить детей, завтра им в школу. Но Ясбир уже огламурен и готов к шаади. И вооружен мыльным гапшапом. Ну как он может потерпеть поражение?

— Да, чуть не забыл, — говорит Суджай, открывая дверь перед Богом Любви. — Твой отец просил передать. Он хочет тебя увидеть.

— Кого-кого ты нанял?

Реплика Ясбира утонула в криках, когда крикетный шар перекатился через веревочное ограждение на стадионе Джавахарлала Неру. Его отец заговорщицки перегибается через крохотный кухонный столик с металлической столешницей. Анант сдергивает с конфорки начинающий закипать чайник, чтобы слышать разговор. Анант — самая медленная, самая неуклюжая служанки в Дели, но уволить ее — это значит фактически выгнать старую женщину на улицу. Она расхаживает по кухне Даяла, как буйволица, делая вид, что разговор совершенно ее не интересует.