Вейль, бросив взгляд на молодую, но уже созревшую красотку, сразу понял, что она что-то недоговаривает. Он знал ее отца, когда-то знавал и мать. Если сможет помочь ей выпутаться из затруднительных обстоятельств, то он, конечно, это сделает.

— Конечно, конечно. Я выпишу тебе квитанцию.

— Нет, — возразила она. — Не нужно никаких бумажек. — Она сняла браслет с запястья. — И вот это тоже, месье.

— Ты мне доверяешь? — спросил он.

— Да, месье, я обязана вам доверять. — В ее раскосых глазах сквозило чистосердечие и искренность. Заметил он в них и озорные огоньки.

— Хорошо, — кивнул Ларон Вейль и рассмеялся.

Она наблюдала за тем, как он заворачивал в бумагу ее сокровища, как поставил на ней восковую печать и, написав ее имя, спрятал сверток в сейф.

Когда она под палящим солнцем подошла к пироге, чтобы возвратиться на остров Наварро, в голове у нее молниеносно проносились дивные мечты.

Иван все время думал о Коко. Выезжая из своего большого дома по утрам на гнедой кобыле, чтобы проверить, как идут работы на полях, он всегда искал возможность побыть одному, чтобы вволю предаться мыслям о ней. Когда он пытался представить себе ее, то видел, как Коко стоит в пироге, видел ее стройную фигуру на фоне неба, ее босые ноги, когда она орудовала шестом, ниспадающие ей на груди темные волосы. Но такое видение быстро менялось, и вот он уже видел ее прекрасное лицо, ее напуганные, странные, незнакомые ему глаза, когда она, лежа под ним на траве, глядела на него, и в это мгновение он опять испытывал горячее желание, смешанное с чувством вины.

До него не доходило никаких известий о Жаке, а Лиззи все еще досаждала ему, требуя найти охотника на аллигатора, который все еще ревел по ночам, лишая их девочку сна. Он сказал, что для этого ему нужно снова ехать в Террбон.

— Разве нельзя кого-нибудь послать? — поинтересовалась она.

— Кроме этого охотника, — объяснил он ей, — мне нужно обсудить одно важное дело с месье Вейлем. Я предложил ему партнерство.

— С мистером Вейлем? — воскликнула она с удивлением. — Зачем тебе это?

— У него есть кое-какие идеи в отношении сохранения морских продуктов с помощью сушки их на солнце, как это делают индейцы. Я хочу вложить в это дело часть капитала.

— Трудно себе представить нечто более безрассудное! — безапелляционно заявила Элизабет. Щеки у нее покраснели от возмущения. — Вероятно, ты пил с этим человеком виски.

— Ни капли, — возразил он ей с полным правом, так как Вейль был трезвенником. — Он утверждает, что китайцы таким образом сохраняли свою пищу на протяжении многих поколений.

— Ах, эти китайцы, — сказала Лиззи, покачав головой.

В глубине души он был согласен с ней и очень сомневался, что у них что-нибудь выйдет из этой сомнительной затеи. Тем не менее через несколько дней он уже ехал к ручью и снова воспользовался гостеприимством друзей в Монтрозе.

Весь следующий вечер он провел в компании Вейля, притворяясь, что живо интересуется прибывающими к причалу лодками с грузом креветок, а сам напряженно выискивал взглядом Коко. К вечеру он подошел к таверне. Там уже стояло множество фургонов, повозок и одноколок, приехавших сюда, вероятно, со всей округи. До него донесся какой-то странный рев, шаркающие звуки вместе с громкими голосами, смех, прерываемый время от времени пронзительными воплями и взрывами оркестра. Наконец он понял, что эти звуки создают сотни ног, шаркая о пол из кипарисовых досок. Сельский бал. Занятно, черт подери!

Он уже слышал об этом. Аккадийцы любили танцевать, и на такой бал они приезжали целыми семьями, укладывая утомившихся детишек спать либо на двух стульях, либо на скамьях возле стен. Поэтому такие балы и получили странное название "Отправляйся-ка ты спать!".

Он почувствовал охватившее его необычайное возбуждение, стараясь представить, как бы выглядела Коко в такой обстановке. Стала бы она танцевать с местными рыбаками или охотниками? Ну, а что бы стал делать он? Просто стоял бы и наблюдал или бы тоже пригласил ее на танец?

Он открыл дверь. Стойку почти не было видно из-за толкающих друг друга мужчин, старавшихся, накачиваясь виски, перекричать остальных. Другие плотно сидели за столами и выпивали. В центре салуна танцевали пары, а у дальней стены сидели женщины, одна из них кормила грудью ребенка.

Все головы повернулись к отворившейся двери. Смех и гомон стихли, и Иван в эту минуту почувствовал на себе множество недружелюбных взглядов. Те, кто сидели у стойки, тоже замолчали. Иван услыхал звуки аккордеона и скрипки, которые перекрывали шаркание ног и плач грудного ребенка.

— Добрый день, месье Кроули, — громко крикнул срывающимся голосом Жак. — Не угодно ли бренди?

Ему молча уступили место в дальнем конце стойки. Когда Иван по-французски откликнулся:

— Я не против, Жак, — в таверне опять воцарилась непринужденная обстановка, и беседы возобновились.

Жан принес ему бутылку со стаканчиком и, перегнувшись через стойку, прошептал:

— Коко не пришла.

Иван бросил на него холодный, бесстрастный взгляд, огорчившись прозорливостью этого кайюна.

Но Жак не успокаивался, в его глазах сквозил упрек.

— Но ее папочка здесь. Видите вон ту кудрявую башку в самом конце стойки? Это плохой человек, он приходит в бешенство от виски.

Иван посмотрел туда, куда ему указал Жак, и увидел сидевшего к нему лицом человека. Он был небольшого роста, но крепкий и жилистый, с перебитым носом, который безобразно коверкал его лицо, особенно когда он смеялся. Отец Коко? Он попытался представить себе эту дикарку с болота, не дающую покоя его фантазиям, живущую в доме на сваях в отдаленной дубраве с этим мерзавцем, который, тем не менее, был ей отцом. Просто невероятно! Иван, взяв стаканчик, пошел вдоль бара, чтобы поглядеть на него поближе.

Он остановился за спиной товарища Наварро. Он теперь стоял довольно близко от них и мог слышать то туземное наречие, на котором они разговаривали между собой. Но, прислушавшись, он понял, что они употребляют такие слова, которые не каждый рискнул бы произнести в приличной компании. Неожиданно собеседник Наварро повернулся к нему:

— Что ты здесь ошиваешься, парень? Чего тебе надо?

— Ничего, — торопливо заверил его Иван. — Ничего, кроме еще одного стаканчика.

К ним быстро подошел Жак.

— Это мой хороший друг, месье Кроули, — сказал он. — Он хочет угостить тебя, Наварро.

— Ради чего? — скривился Наварро.

— За то, что твоя Коко подвезла его в пироге, когда он заблудился, — весело объяснил Жак, разлив виски. Он хочет отблагодарить тебя.

Подняв свой стакан, Наварро сказал:

— Спасибо. — Он обшаривал глазами Ивана. — Ну, как вам понравилась прогулка на пироге, месье?

Иван попытался против воли улыбнуться, проклиная Жака за его абсолютно ненужную откровенность.

— Фактически я намок до нитки.

Хохот Жака перекрыл беседующих.

— Он залил весь мой пол, настолько он вымок!

Наварро даже не улыбнулся.

— Значит, она вас расстроила? Так? — Повернувшись спиной к стойке, он беспечно сказал:

— Когда вернусь домой, я ее изобью.

— Что вы сделаете? — переспросил потрясенный Иван. — Боже мой, ни в коем случае! Во всем виноват только я. Я перевернул пирогу.

Отец Коко вновь бросил на него долгий, проницательный взгляд.

— Какого черта? Ее нужно побить, и все тут.

— Нет, я сказал! — Взбешенный, Иван не обращал внимания на подаваемые ему Жаком лихорадочные знаки.

— Послушай, ты, негодяй...

— А что я должен, по-вашему, с ней сделать, а? — спросил Наварро в пьяном раздражении. Внимательно посмотрев еще раз на Ивана, он плюнул ему в лицо и разразился диким хохотом.

Иван резко отдернул голову и тут же бешено кинулся на пирата, словно бык, увидевший перед собой красную тряпку. Какая-то женщина за их спиной взвизгнула:

— У него в руке нож! — и попыталась схватить Наварро за горло. Кто-то, схватив Ивана в охапку, оттащил его от противника. Сидевший рядом с Наварро человек резко сжал ему запястье. Иван, словно в тумане, увидел, как из руки пирата выпал нож.