— Понял. Кот у тебя с клубком — какой из полудлинношерстных?
— Только не делай вид, будто тебя вязание интересует. Меня уже заколебали козлы вроде тебя, которым, видите ли, не по нраву, что мужик вяжет. Если хочешь знать, вязание изобрели именно мужчины. А если хочешь подлизываться или прикалываться, то мне, считай, заранее надоело. Поэтому шел бы ты на хрен.
— Меня не интересует вязание. Меня интересуют коты. Люблю котов. Разве можно не любить котов?
— О! А ты, оказывается, человек. Хочешь, я тебе дам тест, и если не провалишь, будет тебе бонус?
— Хочу.
— Назови хотя бы три полудлинношерстные породы. И я буду знать, что ты не свистун, а реально шаришь.
— Сибиряки, мэйнкуны, норвежские лесные. У тебя кто?
— Сибира. Восемь килограммов живого счастья.
— Понимаю. У самого сибира была. Правда, она у меня с характером.
— Да они все — с характером. Вот тебе бонус, Сотка. Хочешь знать, кто такой Клещ?
— Еще бы.
— Если, конечно, это тот самый Клещ, а не подделка. Но только его именем сейчас стал бы пользоваться только дурак или суицидник, а твой, я так понял, точно не дурак.
— Он очень ловкий.
— Ну да. И тот ловким был. Много лет Клещ занимал место одного из самых значительных людей Зоны. Если только считать его вполне человеком. Он возглавлял клан темных сталкеров-полумутантов. Темные живут только в Зоне. Они могущественны, сильны и обладают странными способностями. Например, чувствуют приближение Выброса и знают, когда, где, из-за чего начнется гон мутантов. Но за пределами Зоны им быстро приходит конец. Их плоть буквально протухает и разваливается. Клещ, бывший вожак темных, почему-то не развалился. И это очень странно. Когда-то Клещ лично получал приказания от Хозяев Зоны, вел дела с «монолитовцами», контролировал бар «Сталкер» и сидел на таком обороте хабара, какого у темных после него уже никогда не было. Но у сталкеров свои законы, а у Хозяев Зоны — свои. Хозяева Зоны к людям безжалостны. Они иногда приказывали Клещу сотворить полное беззаконие — против всех сталкерских обычаев и правил. А он никак не мог определиться, кто он такой на самом деле: нечеловек, гнида, которая только и делает, что пляшет под дудку Хозяев Зоны, или он стакер и к людям ближе. Он юлил, лавировал, хотел и клан сберечь, и Хозяев не разозлить. Зону чувствовал, как зверь чувствует лес. Сильный сталкер, один из лучших. Себя не берег никогда — смелый был до сумасшествия. Но и других не берег, особенно когда речь шла о выживании его клана. В конце концов, его перестали терпеть свои же. Другой темный сталкер, Варвар, встал против него. Клан разделился. Была война, Клещ собственными руками убил одиннадцать сталкеров, но победил Варвар. Он и стал новым главой темных. А про Клеща непонятно — его то ли убили, то ли он сгинул в аномалии. И вместе с ним сгинули самые дорогие долгоиграющие артефакты, которыми владел клан. Поговаривают, Клещ их прикопал в каком-то хитром схроне, но схрон его до сих пор никто не нашел. Если коротко, то после него темные ослабели. Из «Сталкера» их вышибли «долговцы». Их союзники из «Монолита» и вовсе почти все перебиты. Осталась пара-тройка боевых групп, но клана почти нет. Хозяева прежнюю силу тоже потеряли. Сейчас две самые большие силы в Зоне — «долговцы» и бандюки всех мастей. Всё тут решается одним: какие на сегодняшний день расклады между бандами и «Долгом». А с тобой в Зону пришел человек, который может реально качнуть равновесие. Всё, Сотка, я тебе дал больше, чем ты заработал. Этот кот меня жалобит. Передавай привет своей сибире. Счастливого рейда.
— Спасибо, Синоптик. Ты щедрый человек.
Хорошо мы с ним поговорили. Грамотно.
Один только неудобняк, ребята: у меня никогда не было кота. У Галки кот был, настоящий сибиряк, интерчемпион. И от нее я знаю о кошках столько, что хватит на десять энциклопедий.
Своего завести — так у меня столько времени отродясь не водилось. За зверем-то ухаживать надо, возиться, то-сё.
Глава 9. Не жалея патронов
All within my hands,
Take your fear, pump me up!
All within my hands,
Let you run, then I pull your leash…
Я долго и тщательно готовился к выходу из вагона.
На пол секунды высовывал голову из окна своего купе, а потом из других окон: нет ли чужаков на путях? Подгонял снарягу. Проверял обстановку на детекторе аномалий.
Двинулся по коридору крадучись, а в тамбуре взял автомат на изготовку. Металлическую лесенку осматривал с большим подозрением: а вдруг черный цветок, василек аномальный, решит воскреснуть и отомстить мне особо циничным образом?
Наконец выбрался. Никто меня не ждал, никто не готовился сделать из меня лежачую базу снабжения.
Стояло раннее утро — по моим московским понятиям. У вокзального здания чадило сгоревшее дерево. Рядом с ним шевелились люди — не знаю кто, ребята, далековато они от меня были.
На путях валялось два свежих трупа. Один из них был шагах в пятидесяти. Второй лежал прямо под колесами моего вагона.
Вороны бодро перекликались у меня над головой. Щедрое солнышко высекало искру из рельсов. Царило безветрие.
В отдалении, там, где сходились в нерасторжимое целое железнодорожные нитки, романтически плавали в легкой дымке бетонные коробки Припяти — советского города-призрака.
— Твою дивизию! — с оптимизмом приветствовал я начинающийся день.
Перебравшись через пути, я двинулся в сторону Припяти. Карта ясно говорила мне: если пойти прямо, а потом взять правее, то до Карьера я доберусь быстро.
Лучший маршрут проходил по тропинке между железнодорожной насыпью и лесополосой. Я двигался по нему очень неспешно. Направлял автомат на малейшее колебание листвы, не снимал указательного пальца с курка. Где угодно — хоть в дюжине шагов от меня — мог схорониться отряд бандитов, блокировавших станцию Янов.
Знаете что, ребята? Очень поганое ощущение — когда ждешь, что тебя вот-вот подстрелят. Притом подстрелят просто за то, что ты приперся не в то место и не в то время.
Минут через пятнадцать я сообразил, что под моими подошвами больше нет мокрой травы. И серой глинистой почвы — тоже нет. Вместо тихих, почти бесшумных шагов слышится радостное похрустывание гравия.
Да что за ерунда такая!
Только сейчас заметил: все время меня от лесополосы на железнодорожное полотно сносит… Какого буя? А ведь не первый раз я зашагиваю в пространство между рельсами, и чапаю какое-то время, покуда мозг не повернет меня обратно к тропинке.
Агорафилию подхватил, а? Зона всяко на людей влияет: может, на меня свалилась индивидуальная креза — фанатичная любовь к открытым пространствам…
Опа, вот опять левая нога сама собой, безо всякого хозяйского разрешения пытается переставить меня подальше от деревьев. На такие вещи надо обращать внимание.
Проверил по детектору аномалий — не втягивает ли меня какая-нибудь невидимая пакость в свои объятия? Ничего подобного. Осмотрелся. Может, просто тропинка у меня под ногами неудобная? Да тропинка как тропинка. А вот тревожно почему-то. И эта тревога — вроде сквозняка. Тянет откуда-то из-за череды тополей, а поглядишь, так никого и ничего там нет. Деревья и деревья. Кусты и кусты. Трава и трава.
Стоп.
Тут меня, ребята, крепко пробрало. Аж холодный пот на лбу выступил.
Не могу дальше идти.
Страшно.
И просечь не могу — почему страшно.
Радиация? Ее сколько ни интуичь, а толку никакого. Ни цвета, ни запаха, ни рожна… На всякий случай проверил: фон — чище, чем в иных районах Москвы.
Артефакт какой-нибудь на меня так влияет? Не слышал я что-то о таких артефактах. Но ведь Зона — такая стерва! — никого почему-то не предупреждает перед тем, как из ее недр выпрет очередной целому свету неизвестный артефакт.
«Измененный штурвал», штуку безобидную, красивую и непонятную, вообще видели всего раз двадцать — тридцать, хотя кое-какие артефакты добывали тут тысячами. А «белый излучатель» просекли только после того, как он угробил дюжину ученых и сделал тихим идиотом капитана Станковича из патрульной службы.