— Не падайте духом, мастер Генри, — шепнула старуха со здравой бесцеремонностью простолюдинки. — Попытайте ее еще разок, когда вернетесь.

Оставшись одна, Агнес прошлась по комнате, стараясь успокоиться. Она остановилась перед маленькой акварелью на стене, доставшейся ей от матери. Там была она сама, маленькой девочкой. «Насколько бы мы были счастливее, — грустно подумала она, — если бы никогда не вырастали».

Вошла, почтительно приседая и часто покашливая, жена курьера — кроткая, понурая пигалица со светлыми ресницами и слезящимися глазами. Агнес приветливо пожала ей руку.

— Ну, Эмили, что я могу для тебя сделать?

На это жена курьера дала странный ответ:

— Даже боюсь говорить вам, мисс.

— Что, такая обременительная просьба? Садись, я хочу послушать, как ты живешь. Может, за разговором просьба сама собой выскажется. Как с тобой обходится муж?

Светло-серые глаза Эмили совсем заволоклись слезами. Она покачала головой и обреченно вздохнула:

— Пожаловаться, мисс, вроде бы и не на что, только, боюсь, не думает он обо мне. И к дому потерял интерес, даже, могу сказать, скучно ему дома. Для нас обоих было бы лучше, мисс, если бы он уехал куда с путешественниками, не говоря уж про деньги, которых с грехом пополам хватает. — Она поднесла к глазам платок и вздохнула совсем безнадежно.

— Я не очень понимаю, — сказала Агнес. — По-моему, твой муж подряжался везти нескольких дам в Италию и Швейцарию?

— Тут ему не повезло, мисс. Одна леди заболела, а другие без нее не поехали. Они заплатили ему месячное жалованье как компенсацию, а нанимали ведь на осень и зиму, так что он много потерял.

— Сочувствую, Эмили. Будем надеяться, что скоро ему представится другой случай.

— Теперь не его очередь, мисс, когда в контору придут новые заявки на курьеров. Их там столько сейчас сидит без работы. Вот если бы его рекомендовали в частном порядке… — Она многозначительно смолкла.

Агнес поняла ее без лишних слов.

— То есть вам нужна моя рекомендация, — сказала она. — Что же ты сразу не сказала?

Эмили залилась краской.

— А как бы ему это было кстати! — сказала она, смущаясь. — Сегодня в контору пришло письмо, интересуются хорошим курьером. Договор на шесть месяцев, мисс. А на очереди другой, и секретарь, конечно, будет его рекомендовать. Если бы муж мог отправить с той же почтой свои рекомендации с одним-единственным словечком от вашего имени, мисс, то чаша весов, как говорится, может, и склонилась бы в его пользу. Для господ частная рекомендация большое имеет значение.

Она снова замолчала, снова вздохнула и уставилась в ковер, словно имела причину стыдиться за себя.

Агнес стала утомлять таинственность, с которой высказывалась ее гостья.

— Если ты хочешь, чтобы я повлияла на кого-нибудь из моих друзей, почему ты не назовешь имя?

Жена курьера пустила слезу:

— Мне стыдно, мисс.

— Что за чушь, Эмили! Либо назови имя, либо оставим этот разговор.

Эмили предприняла последнюю отчаянную попытку. Она судорожно скомкала платок и выпалила:

— Лорд Монтбарри.

Агнес поднялась и взглянула на нее.

— Ты меня огорчаешь, — сказала она ровным голосом, хотя такого лица жена курьера у нее никогда прежде не видела. — Ты достаточно знаешь, чтобы понимать невозможность для меня сношений с лордом Монтбарри. Я всегда предполагала в тебе некоторую чуткость. Очень жаль, что я ошиблась.

При всей своей потерянности Эмили как должное восприняла упрек. Она понуро скользнула к двери.

— Простите меня, мисс. Ей-богу, я не такая дурная, как вы думаете. Все равно простите меня. — Она открыла дверь.

Агнес позвала ее. Это извинение с оговоркой смутило ее честное и великодушное сердце.

— Погоди, — сказала она. — Нельзя так расставаться. Я не хочу обмануться в тебе. Что, по-твоему, я должна сделать?

На сей раз Эмили у хватило ума отвечать без околичностей:

— Мой муж отошлет свои рекомендации лорду Монтбарри в Шотландию, и я хотела, чтобы вы позволили ему приписать в письме, что, мол, знаете его жену с детства, что благополучие в нашей семье вам не безразлично. Сейчас я уже этого не прошу, мисс. Я теперь вижу, что я плохо придумала.

— Да так ли уж плохо? — Нахлынувшие воспоминания и нынешние горести заступались перед Агнес за эту женщину. — Не бог весть что ты просишь, — сказала она с отзывчивостью, на которую всегда была готова. — Но вряд ли я могу допустить, чтобы в письме твоего мужа упоминалось мое имя. Повтори еще раз, что именно он хочет сказать.

Эмили повторила и еще подала совет, в глазах людей непишущих исполненный особого значения:

— Может, вы проверите, мисс, как это смотрится в письме?

Смешная мысль, но Агнес уступила.

— Если я позволю вам упомянуть мое имя, то нужно решить, что именно вы должны сказать.

И она набросала несколько простых и ясных слов: «Осмелюсь доложить, что мою жену ребенком знала мисс Агнес Локвуд, которая по этой причине отчасти заинтересована в моем благосостоянии». Упоминание ее имени в одной-единственной фразе даже не предполагало, что Агнес могла это позволить или вообще об этом знала. Поборов последние сомнения, она передала листок Эмили.

— Твой муж должен переписать это в точности, ничего не меняя, — предупредила она. — Только на этом условии я выполню твою просьбу.

Эмили была растрогана до глубины души. Агнес поспешила выпроводить ее из комнаты.

— Ступай же, пока я не раскаялась и не забрала записку обратно, — сказала она.

Эмили исчезла.

«Неужели узы, которые некогда связывали нас, распались окончательно? Неужели я отторгнута от его жизни со всеми ее радостями и огорчениями, как если бы мы никогда не знали и не любили друг друга?» Агнес бросила взгляд на каминные часы. И десяти минут не прошло с тех пор, как она задавалась этим же глубокомысленным вопросом. Поразительно, насколько будничным получился ответ на него. Вечерняя почта напомнит Монтбарри о ней, когда он будет выбирать себе слугу.

Через два дня она получила несколько благодарственных строк от Эмили. Ее муж получил это место. Феррари наняли самое малое сроком на шесть месяцев.

Пробыв в Шотландии всего неделю, милорд и миледи неожиданно вернулись в Лондон. Мельком повидав озера и горы на севере, ее светлость не пожелала углублять знакомство с ними. Когда поинтересовались причиной того, она отвечала с римским лаконизмом:

— Я видела Швейцарию.

Еще неделю молодожены прожили в Лондоне в совершенном затворничестве. В один из этих дней, исполнив поручение Агнес, няня вернулась домой в небывалом возбуждении. Она видела, как из дома с вывеской модного дантиста выходил лорд Монтбарри собственной персоной. Эта добрая женщина не без злорадства расписала его до крайности болезненный вид:

— Щеки, дорогая, впали, а борода совсем стала седая. Надеюсь, дантист его еще помучит!

Зная, с каким жаром ненавидит изменщика преданная ей няня, Агнес сделала скидку на значительную долю преувеличения в представленной картине. Новость была досадна тем, что посеяла в ней тревогу. Если она среди бела дня разгуливает по улицам, покуда лорд Монтбарри остается в Лондоне, то какие могут быть гарантии, что в следующий раз он не столкнется с нею? И следующие два дня, коря себя за недостойное поведение, она безвыходно провела дома.

На третий день светская хроника оповестила читателей газет, что лорд и леди Монтбарри отбыли в Париж и далее проследуют в Италию.

Зашедшая в тот же вечер миссис Феррари рассказала, что муж распрощался с ней самым нежным образом; маячившая заграница сильно смягчила его нрав. Из слуг, ехавших с путешественниками, была еще только горничная леди Монтбарри, женщина замкнутая, необщительная, как передавала Эмили. Брат ее светлости, барон Ривар, был уже на континенте. По договоренности он должен был ждать сестру и зятя в Риме.