Осознание пришло настолько внезапно, что Гермиона чуть не захлебнулась им и резко отвернулась от окна. Глаза, избалованные вспышками молний, никак не хотели различать в темноте гостиной очертания предметов, но даже кромешный мрак не мог помешать ей понять одну простую вещь: когда они с Гарри и Джинни спустились в гостиную, с потолка капала вода. Та самая вода, каплями которой рассыпался Рон. А теперь в гостиной стояла оглушающая тишина. Гермиона прислушалась, надеясь услышать хотя бы сонное дыхание Гарри, или какое-то шевеление в спальнях наверху, но в Гриффиндорской башне царило безмолвие. И тут до ушей Гермионы, чей слух невероятно обострился в темноте, донеслось шипение. Еле слышное, почти незаметное, оно доносилось от камина. Как раз оттуда, куда капала раньше вода. Отсвет молнии осветил гостиную, и Гермиона еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть от удивления и испуга: вода, стекшая с потолка и расплывшаяся уродливой черной лужей у камина, исчезла. От того места, где она красовалась, теперь тоненькой струйкой поднимался дымок. Гермиона прищурилась и вгляделась во мрак. Это был не дым, нет. Туман поднимался с пола, собираясь в небольшой сгусток. Гермиона сглотнула, и сгусток колыхнулся, будто бы ища источник звука. Безумная мысль вспыхнула в мозгу, но тут же была отброшена. Не может же туман быть живым, способным рассуждать и искать цель. И все же Гермиона отошла в тень стены, опасаясь, что сгусток заметит ее силуэт, подсвеченный грозой, и одновременно ругая себя за глупый, почти первобытный страх перед таинственным явлением. Но стоило только прижаться к стене, как сгусток тумана шевельнулся и замер. Внезапно Гарри всхрапнул, и Гермиона еще сильнее вжалась в стену и затаила дыхание, умоляя сердце не так громко колотиться в тишине ночной гостиной. Однако в следующий миг она еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть, когда туман хищным зверем взвился над Гарри и стремительно прошил его насквозь, вылетев из спинки дивана. Гарри рвано выдохнул, будто от боли, и потер бок. А сгусток тумана рванулся в сторону окна, заставляя Гермиону разве что не сливаться с камнем стены. Он замер на несколько мгновений, а затем прошел сквозь стекло, устремившись вниз, к подножию замка, словно камень. Гермиона, наконец, отошла от стены и вернулась к окну, наблюдая округлившимися от непонимания и страха глазами за его стремительным падением. Пальцы на ногах похолодели, а руки крупно дрожали, нервы звенели, словно стальные нити, когда Гермиона увидела, что сгусток достиг земли и слился с пеленой тумана, которая была уже на подступах к замку. Туман уже клубился около Гремучей Ивы, которая даже не пыталась отогнать его своими ветвями. Промокшая и оттого почерневшая, одинокая стояла она перед приближающимся туманом, словно отчаянный воин, вышедший против вражеской орды. Туман окутал ее по самую верхушку, такой густой, такой плотный, что за ним не было видно даже очертаний Ивы. Он будто кружил вокруг нее, причудливо играя переливами серого в отблесках молний. Лишь по небольшим завихрениям, закручивавшимся то тут, то там, словно туман пытался окутать каждую веточку по отдельности, Гермиона понимала, что Ива еще на месте. Безумная догадка поразила ее, и столь же безумны были попытки прогнать ее прочь из головы. Гермионе на миг показалось, что туман ядовит, что он пытается отравить каждую веточку, каждый листочек Ивы, будто переманивая несчастное дерево на свою темно-серую сторону.

Туман схлынул подобно воде, обнажая абсолютно черный ствол Ивы и ее поникшие ветви. Гермиона присмотрелась и обомлела: под Ивой стояла фигура, облаченная в черные одежды. Она была высокой и худой, будто бы вытянутой. Сначала Гермионе показалось, что фигура под деревом колышется на ветру, но, присмотревшись, она увидела, что это не так. Фигура не колыхалась, нет, она переливалась, словно была вся из черной жидкости, которая мерцала в свете грозы. Причудливые завихрения темно-серого и глубокого черного цветов создавали впечатление, будто фигура формируется из дыма и этот процесс еще не завершился. Гермионе хотелось броситься наутек, но в то же время она не могла оторвать глаз от черного человека под Гремучей Ивой. А он, казалось, был абсолютно равнодушен к бушующей буре, к грохочущему грому и треску ломающихся деревьев, к хлестким каплям дождя и к пронзительному ветру. Фигура неподвижно стояла в эпицентре, и даже плащ ее ни разу не шелохнулся, словно бы она сама была источником бури или подчинила ее себе. Гермиона с трудом убедила саму себя, что от человека под Ивой она защищена как минимум стенами замка, и он не может ее увидеть и услышать, и наконец-то выдохнула, расслабив и слегка опустив плечи. Она была в безопасности, да. Фигура в плаще, из-под которого сочился туман, да и сама словно сотканная из дождя и тумана, не могла до нее добраться. Гермиона была слишком высоко и далеко. За массивной каменной стеной. Да что там, фигура даже не знала о ее, Гермионы, существовании. Дыхание пришло в норму, сердце уже не колотилось бешеной птахой, а равномерно отбивало удары.

Когда вдруг фигура повернулась к замку и подняла голову, скрытую под капюшоном, вверх. Гермиона вмиг почувствовала, что зубы паники снова смыкаются на ее руках. Под капюшоном не было лица. Даже очертаний, которые должны были бы хоть как-то проглядывать. Первой мыслью, вспыхнувшей в голове у Гермионы, было: «Дементор». Но ведь даже у дементоров была голова. Да, у них не было глаз или носа, но то отверстие, тот «рот», служащий для высасывания души, все же размешался на голове, и под капюшоном у дементора ее очертания можно было рассмотреть. Здесь же Гермиона не видела никаких очертаний, лишь черный плащ, да капюшон, острый верх которого был устремлен в грозовое небо, словно законов природы для него не существовало. Гермиона уже почти готова была предположить, что это просто плащ, который какими-то хитроумными чарами заставили стоять подобно человеку и готова была поклясться найти шутника и проучить его, когда фигура повернула голову в сторону окна. Черная пустота под капюшоном смотрела теперь четко на Гермиону, и та вмиг ощутила, как сводит пронзительным холодом все тело. Гермиона бросила короткий взгляд на свои руки, ожидая увидеть на них иней – такой мороз пробирал ее, но инея не было, а взгляд, не подчиняясь Гермиониной воле, вернулся к окну. Черная фигура под деревом снова замерла, будто бы глядя в окно Гриффиндорской гостиной. Ощущение безопасности, иллюзия защищенности вмиг рухнули, и теперь Гермиона будто бы стояла сама под проливным дождем, и от таинственной фигуры ее отделяло всего лишь несколько дюймов. Серо-черный туман подкрадывался все ближе и ближе к замку, и она ощущала его холодное влажное дыхание на своей мгновенно замерзшей щеке. Мысли и образы с бешеной скоростью закрутились в голове: Рон, рассыпающийся каплями воды; сгусток тумана, камнем рушащийся на землю; обездвиженная и почерневшая Гремучая Ива; туман вокруг нее и черная фигура, сотканная из него.

Кусочки мозаики сложились. «Рон!» - промелькнуло в ее голове, и словно подтверждая ее догадку, фигура подняла руку и помахала ей. Гермиона сделала над собой титаническое усилие и задернула плотные шторы на окнах, окончательно погрузив Гриффиндорскую гостиную во мрак.

То, что наступило утро, Гермиона поняла только по ударам школьного колокола. Его гул, усиленный туманом и подчеркнутый ударами грома, эхом прокатился по замку и его окрестностям. Она вздрогнула, будто очнувшись ото сна, хотя за всю ночь так и не сомкнула глаз, проведя ее на ногах и пытаясь чем-то занять руки, лишь бы не перебирать в памяти каждый миг, проведенный рядом с Роном. Однако у нее не получалось. Слишком свежо было в памяти все, что их связывало, и слишком внезапна была эта утрата. Гермиона стремительно подошла к окну, вспомнив, что совсем скоро начнут спускаться студенты и закрытые шторы могут вызвать вопросы. Она силилась вспомнить, но на ум так и не пришел ни один случай, когда она видела шторы закрытыми. Гермиона рывком открыла их и взглянула в окно. Утро не слишком отличалось от ночи, на улице все так же бушевала гроза, разве что небо было теперь не угольно-черным, а свинцово-серым. Не слишком большая разница. Гермиона опустила взор чуть ниже, к подножию Гремучей Ивы. Черная фигура, которую она никак не могла перестать называть Роном, стояла все там же. Стоило Гермионе отметить это, как фигура снова подняла руку. Душу сковало ледяное чувство страха, хотя, казалось, сильнее, чем этой ночью, бояться было просто некуда. Гермиона на всякий случай отошла от окна и повернулась к лестнице лицом, подставляя окну идеально выпрямленную – до боли в мышцах – спину.