— Вниз! — не выдержав, прохрипел Брюс.

Это была ошибка. Те стражи, что еще оставались за дверями, послушно потянулись к подземельям, а вот самый настырный уже шел к Брюсу, готовясь прыгнуть. И прыгнул — тяжеленный, холодный, неумолимый. Брюс попытался отбить хотя бы первый удар, изо всех сил пнув ногой. Но с тем же успехом он мог ударить пяткой по самому замку… Больно и бесполезно.

— Брюс! — взвизгнула снаружи Элия.

Его прижало к створке. Будь она чуть покрепче, и вовсе расплющило бы, а так лишь с холодной каменной силой вдавило в затрещавшую древесную плоть. Захрустели ребра, в глазах побагровело. Над ухом щелкнули… нет, глухо скрипнули клыкастые челюсти.

Из последних сил Брюс вцепился непослушными руками в шишковатое, твердое, но странно подвижное тело… Сдавить, размять, разорвать изнутри! Как лед рвет скалу… Ну!

Вепрь вдруг замер, сильно содрогнулся, а затем беззвучно рассыпался, как слепленный из муки. В тучу грязной пыли. Глаза запорошило, глотку забило песком, руки провалились в пустоту. Но отвлекшись на одного, Брюс потерял контроль над остальными. Стражи, мчавшиеся в подземелья, остановились в замешательстве.

Нельзя терять сознание, еще не все!

В глазах сгустилась тьма. Узкое помещение, слепой отрезок между двумя дверями, предназначенный для того, чтобы в случае необходимости зажать в клещи и расстрелять захватчиков замка, был темен изначально, но тот мрак, что наполнил его сейчас, был холодной, душной непроглядностью каменной сердцевины. Она стиснула жесткую хватку. Брюс почувствовал, что легкие больше не в силах вместить даже глоток воздуха. И что сил, чтобы подчинить себе махину замка, не осталось вовсе…

И что он сам, будто замок, равнодушен, незыблем, мертв.

Но если удастся вдохнуть, хотя бы еще раз, то…

…Внезапно стало очень светло. Из немыслимой дали приблизилось и оказалось совсем рядом теплое и живое. А что-то горячее, мягкое и очень нежное коснулось его губ, прижалось крепко, вталкивая воздух, а с ним и жизнь.

— Не умирай! Пожалуйста!

В полутьме горячечно блестят глаза. Близко-близко, заглядывая прямо в душу. С ресниц срываются капли, падают на его лицо, но он не чувствует.

— Ты… Это ты?

Удивительный вопрос. Или это уже бред? Но нет, кто-то есть рядом. У кого теплые и сильные руки. Они упорно волокут его к свету.

— Айка? — До одури хочется, чтобы это была она. Здесь, возле него. Но как ее позвать, если даже голоса нет?

Она и не слышит. Отдаляется…

…Он был земляным магом. Звали его Яр. Сила его была так велика, а могущество неоспоримо, что он мог позволить себе столь короткое имя. По его воле горы сходили с мест, гранит обращался самоцветом, медь — золотом. И среди людей не было ему равных. Самый виртуозный из воинов не поднимет и меча в поединке с магом, если руки его отнимутся, а легкие превратятся в бумагу. Первых красавиц, знатных и гордых, он играючи завоевывал, превращая их слезы в настоящие алмазы. Но, как часто случается, повстречал Яр девушку. Из простых, дочь садовника. И малину в отцовском саду он усыпал рубинами, и по ночам деревья листвой шелестели ей серенады, и чистым серебром сыпался лунный свет… Но не встретил он ответа. Не мил Яр был девушке, бывает и такое… Рассердился тогда маг. «Я могу приказать твоему сердцу!» — сказал он. «Ты можешь приказать моему сердцу биться чаще, когда ты приходишь, — тихо отозвалась девушка. — Но для Мирка из соседнего села оно бьется часто безо всякой магии. Ты можешь остановить мое сердце вовсе. И тогда сердце Мирка остановится вместе с моим безо всякого приказа. Только одно твоей магии не под силу — заставить мое сердце любить тебя. Потому что вольно мое сердце в выборе. И оно уже выбрало…»

* * *

— Айка!

— Тихо… — бурчат рядом. — Нет здесь никакой Айки.

Солнце лезет в щелку между веками — яркое, злое, болезненное. А в зубы тычется твердый полукруглый край, выплескивает воду. Вода течет в рот, блаженно шелковистая, усмиряющая саднящую глотку.

Вкус у воды странный. И хочется выпить больше, но от мерзкого привкуса подташнивает. Брюс закашлялся, стараясь вдохнуть.

— Спасибо. — Шершавый язык еле ворочается, все еще обложенный пылью.

Элия в ответ молчала, глядя напряженно и испытующе. Уставилась прямо в глаза, ища что-то. Признаки смерти?

Она сидела рядом, поддерживая его голову одной рукой, а во второй была фляга. Казалось бы, самая что ни на есть милосердная и женственная позиция. Только девушка выглядит так, будто прикидывает, а не опустить ли злополучный сосуд на висок страдальца.

Погоди! Еще рановато прекращать Брюсовы мучения.

— Эль?

Она встрепенулась, взгляд прояснился и смягчился.

— Хвала богам! — кажется, она произнесла это искренне, даже улыбнулась, пытливо всматриваясь в его лицо. — Я уж подумала, что ты не очнешься. — Она поудобнее переместила Брюсову голову на своих коленях и отставила флягу в сторону. — Ты даже дышать перестал, пока я тебя тащила.

— Тащила? — Брюс пошевелился, хотя не требовалось особо разворачиваться, чтобы узреть до оскомины знакомую махину замка в непосредственной близости. Они находились как раз в его тени. И выбитая дверь маячила в трех шагах. Язык из крошева осколков тянулся через порог наружу.

— Стражи!.. — Брюс приподнялся на локтях, Элия нажала на его плечи, укладывая обратно.

— Не шевелись. Все равно не удержишь… Но за то время, что ты провел без сознания, ни один страж не появился. Хотя из замка иногда доносятся удары. Очень далекие.

— Они все же ушли вниз, — с облегчением констатировал Брюс, устраиваясь на девичьих коленях покомфортнее. Вполне удачная подушка — мягко, округло, тепло. Век бы лежать и не двигаться.

— Я пыталась к тебе пробиться, — Элия слегка наклонилась, теперь ее тень падала Брюсу на лицо. — Но опоздала. Потом услышала треск и грохот, из щелей вырвались тучи пыли, а потом все стихло… Когда мне удалось пробраться внутрь, я нашла только тебя среди обломков. У тебя из носа текла кровь. Точнее, уже не текла. Ты был мертвым… Ну, мне так подумалось.

— И ты меня поцеловала, — с удовольствием напомнил Брюс. Мелькнуло разочарование, что поцелуй был вовсе не Айкин. — Снова.

— Я просто постаралась заставить тебя дышать, — возразила Элия, отведя глаза. Веки были красные, опухшие, ресницы слиплись. Плакала? Из-за него?

— Ты испугалась за меня?

— Нет… Просто не хотелось оставаться одной в этой глуши.

— Вранье! — воодушевился Брюс. — Ты испугалась и потому полезла за мной в подземелье! А что? Это нормально!

— Брюс, — напряженно произнесла она, — заткнись!

— Почему? Это же похвальное человеческое поведение. А потом боялась, что я умру…

Он бы еще ляпнул что-нибудь столь же радостно-бессмысленное, просто потому, что болтовня помогала очухаться и осознать, что смерть обошла стороной, но Элия вдруг переменилась в лице и резко отшатнулась.

Брюс будто больной нерв ненароком дернул. И взвыл, когда его голова вместо мягких колен приложилась затылком о землю.

— Чушь! — взорвалась девушка. — При чем тут ты? Да кто ты такой, чтобы я за тебя переживала?!

Брюс растерялся, изумленно глядя на нее снизу вверх и даже прикидывая, а не отползти ли подальше. Тень, что ли, зловредная ею овладела?

Элия высилась над ним, как разъяренная сова. Глаза круглые, взгляд горит, лицо белое с пестринами веснушек, нос заострился клювом и рдеет на кончике, пальцы скрючились, как когти. И даже истрепанная куртка плескает полами-крыльями.

— Мне показалось… — Дыхание у нее перехватило, но она с силой продолжила: — Мне показалось, что я среди этих теней заметила Дьенка. Я видела его отражение в твоих глазах… То есть думала, что видела. Я надеялась, если ты умираешь, то уступишь ему свое тело.

— Что ты… — (М-да, и впрямь самое время отползать от обезумевшей спутницы подальше и готовиться отражать атаку.)