Розамунда так стиснула кулаки, что побелели костяшки пальцев. Но она не проронила ни звука. Она ведь сказала Джону, что не намерена оправдываться, а свои принципы надо соблюдать. Она не позволит ему втянуть себя в очередной бессмысленный спор.

А может быть, — продолжал развивать тему Джон, — ты предпочитаешь вернуться на яхту? Чтобы убедить меня в том, что тяготеешь к простому образу жизни? С милым рай и в шалаше, да?

Чудесная картина возникла у Розамунды перед глазами: цветущие изгороди, изумрудная гладь воды, синий ситец неба... Господи, как же ей не хватало покоя, мирной тишины и теплого дружеского общения, которые она там в полной мере познала! Ее руки непроизвольно дернулись, безмолвно протестуя.

Нет! Только не туда! Не теперь!

Нет? Ну, как скажешь. Тогда в Линдакрез?

Мне все равно, куда мы поедем, — тихо призналась девушка. — Выбирай сам.

Он не ответил и с такой силой нажал ногой на педаль газа, будто хотел раздавить ее.

Они были в пути уже целый час, когда Джон притормозил на вершине холма. Розамунда стряхнула с себя оцепенение и вопросительно взглянула на мужа. Он указал на раскинувшуюся перед ними долину.

Ты человек сентиментальный, вот я и подумал, что тебе захочется с высоты посмотреть на свой новый дом, — объяснил он. — Очаровательно, не правда ли? Как простенько, мило и по-домашнему уютно!

О Линдакрезе можно было сказать что угодно, но только не это! Ослепительно белый дом, этакий архитектурный уродец, в обрамлении прекрасного природного ландшафта, поражал размерами и помпезностью.

Нет, этот дом вряд ли можно назвать очаровательным, — сказала Розамунда. — Домашний уют? Это тоже вполне достижимо, ведь атмосфера в доме зависит не от его архитектурного облика, а от его обитателей.

Джон коротко рассмеялся:

Ты права, здание действительно не шедевр архитектуры. Если ты сумеешь превратить этот а-ля мыловаренный завод в уютный дом, то я... — Он немного помолчал и закончил неожиданным восклицанием: — Что там, черт возьми, происходит? К центральному входу подъехали два автобуса... Боже, там полно детей, целая толпа!

Может, это какой-нибудь праздник на открытом воздухе или нечто в таком духе, — предположила Розамунда, заинтересованная шумной суетой. — Вы сдаете в аренду свое поместье для подобных мероприятий?

Кажется, да, но подробности мне не известны. Только на праздник это мало похоже. Слишком поздно, особенно для детского утренника. И не видно палаток, тентов, а это ведь обязательный атрибут праздников. Лучше нам поехать в город...

Нет, мы не можем так поступить, — решительно заявила Розамунда. — А вдруг что-то случилось? Мы должны выяснить, в чем дело. Возможно, потребуется наша помощь.

Джон с удивлением понял, что Розамунда взволнована не на шутку и хочет немедленно оказаться на месте событий. Искоса взглянув на нее, он без лишних слов нажал на газ.

Когда они подъехали к распахнутым настежь воротам Линдакреза, то сразу поняли, что предчувствие не обмануло Розамунду. Произошло нечто чрезвычайное — им навстречу шел полицейский.

Что случилось? — резко спросил у него Джон.

В детском приюте Грейсток произошел пожар, вот и везут детишек сюда, — объяснил полицейский. — Попрошу вас убрать машину от ворот, сэр, вы мешаете движению. Нет, нет, на территорию поместья нельзя! — Страж порядка положил тяжелую ладонь на капот автомобиля. — Это вам не цирк, знаете ли!

Не говорите глупостей, любезный, — ледяным тоном проговорил Джон. — Между прочим, это моя собственность. Я Джон Линсей.

Простите, сэр, — извинился полицейский и отдернул руку от машины. — Я не знал. Меня только что перевели в этот район.

Машина плавно скользила по подъездной дороге к дому мимо аккуратных лужаек, пестрых цветников, зарослей декоративных кустов. Джон и Розамунда ничего не замечали вокруг, они спешили на помощь к тем, кто в ней нуждался. У девушки потеплело на душе.

По крайней мере, мы делаем что-то сообща. Как знать, может...— с надеждой в голосе сказала она, но, увидев, что творится перед домом, отбросила все мысли о себе.

Это было светопреставление: шум, крик, плач, топот десятка ног! Казалось, никто никогда не сможет навести здесь порядок.

Нет, это никуда не годится! — гневно воскликнул Джон. — Я готов помогать, но в таких условиях невозможно что-либо сделать. Кто здесь главный? Следуй за мной, Розамунда, попробуем прорваться невредимыми через эти полчища.

Они с трудом пробрались в огромный холл, но и здесь творилось что-то невообразимое: прямо на полу сидели самые маленькие воспитанники приюта. Они были страшно напуганы и подавлены. Многие плакали во весь голос, некоторые были на грани истерики. Никто за ними не присматривал, никто не пытался помочь.

Джон, мрачно нахмурившись, подошел к нелепой вычурной лестнице. Здесь был установлен огромный медный гонг. Недолго думая, Джон с силой ударил несколько раз в гонг. Последствия этого музыкального экспромта оказались поразительными. Мгновенно воцарилась мертвая тишина. Как по волшебству в доме стихли рыдания, крики, гул. К входной двери со всего двора на цыпочках подходили дети постарше и молча заглядывали внутрь дома. Более того, в холле появились две женщины. Одна из них, пожилая седовласая дама, имела весьма расстроенный вид. Она была похожа на курицу-наседку, которая никак не может собрать под свои крылышки непослушных цыплят. Ее помощница, молодая особа примерно двадцати трех лет, очень хорошенькая, с озабоченным выражением лица, держала на руках малыша.

Ну что это такое! — возмущалась седовласая женщина, прижимая руки к сердцу. — Мало нам этого, так еще...

Вы отвечаете за детей, мадам? — прогремел Джон.

Да, я! — В голосе женщины появились стальные нотки. — И кем бы вы ни были, попрошу не устраивать здесь сцены! Ситуация очень сложная...

И станет еще сложнее, если вы не приструните своих маленьких сорванцов. Если это безобразие не прекратится, мне придется выдворить всех на улицу. Вы спросите, по какому праву я это сделаю. Отвечаю: это мой дом! Вы находитесь здесь без моего разрешения.

Это было грубо, жестко, но чрезвычайно эффективно. У седовласой особы широко раскрылся рот и тут же захлопнулся, как у рыбы, выброшенной на берег.

Седовласая дама решила взять инициативу в свои руки.

У вас в доме есть экономка? — хмуро спросила она, и Джон с облегчением кивнул. — Если бы вы за ней послали, мы бы вдвоем что-нибудь придумали.

Джон молча ее выслушал и хотел было отправиться на поиски экономки, но вдруг остановился как вкопанный.

На верхней площадке лестницы появилась фигура в строгом черном платье с ослепительно белыми манжетами и воротником. Живое воплощение величавой гордости и властности! Это могла быть только экономка, причем высшего класса.

В самом деле, мисс Флетчер, мне показалось... — начала она надменным тоном, но тут ее взгляд остановился на Джоне. Произошла удивительная метаморфоза: высокомерная строгая особа в мгновение ока превратилась в слабую женщину на грани нервного срыва. — Мистер Джон! — истерично заголосила экономка. — Я и не думала... конечно, если бы я думала, то ни за что не согласилась бы... Но детей необходимо было где-то устроить... Священник и доктор просили...

Ладно, миссис Брикуэлл, — перебил ее Джон. — Я могу лишь гордиться, что в целой округе это единственный дом, в котором можно разместить погорельцев. — Он повернулся к жене: — Моя дорогая, это наша экономка, миссис Брикуэлл. Миссис Брикуэлл, это моя жена.

Неожиданный приезд хозяина поразил экономку, но последнее сообщение повергло ее в состояние шока. С открытым ртом и выпученными глазами она поплыла вниз по лестнице...

Розамунда прислушалась к себе. В ней медленно, но верно происходили глубинные изменения. Она больше не чувствовала себя деловой женщиной, обслуживающей капризных клиенток. Куда-то исчезла свободная счастливая девчонка с яхты «Гордость Лондона». И не рыдала она в подушку, как героиня любовной драмы. Она перестала быть цельной личностью, в сознании все перемешалось.