— Точно, — сказала Женя. — Супер. Шелковая, какая ж еще. Звони этой самой взводчице.

Маленькая Женя часто путала слова, что, впрочем, случается и с взрослыми людьми. Скажем, когда бабушка читала ей вслух Евгения Онегина, то Женя потом декламировала так:

Отчего-то слово беспрекословно у нее выскакивало само собой, вместо непринужденно.

— Заводчице, — поправила ее мама.

Пока мама дозванивалась, Женя думала, что и заводчица слово тоже грубое. Дурацкое слово, если честно, неизвестно что означает. Впрочем, взрослые часто говорят несуразицы нечеловеческим языком. Хозяйка Дженниной мамы, вот как надо говорить. А что собачья девочка будет называться Дженни, это Женя еще раньше придумала. Она же сама — Женя, а лабрадор — иностранка, мама у нее англичанка Силки, так что Женя по-ихнему будет Дженни. А поскольку бабушка, английская переводчица по специальности (была переводчицей, пока дочь не подарила мне внучку, любила пояснять она), уже два года занималась с Женей языком, та задумалась: интересно, будет ли понимать будущая Дженни по-английски. Или еще нет?

Мама уехала. И очень не скоро, как показалось Жене, вечность прошла, вернулась домой со свертком на руках. Когда развернули одеяло, в нем оказался спящий щенок со смешно свисающими ушами. Мама постелила одеяльце в прихожей около входной двери и заявила, что здесь будет собачье место. Что ж, Женя часто замечала, что взрослые — очень наивные люди. Разумеется, Дженни ночью будет спать вовсе не у двери, а в ее комнате на ее тахте. Они уместятся вдвоем, наверняка. А днем в гостиной в бабушкином кресле. Правда, бабушка об этом еще не знает, но ничего, привыкнет. Взрослые быстро привыкают, хоть для вида поначалу и кочевряжатся. Это слово произносит бабушка, когда Женя отказывается есть поутру овсяные хлопья с молоком. Мол, перестань кочевряжиться.

— А я и не ковчевряюсь, — отзывается Женя. — Но без повидлы есть ни за что не буду.

Слово повидло она произносила именно так. По сходству, возможно, со словом дылда.

Сейчас-то Женя может произнести не только слово кочевряжится, но и лабрадор, и ретривер, но это у нее получилось не сразу. Поначалу, когда Дженни только появилась у них в доме, произносить все это было трудно. Она тренировалась, тихо гладя Дженни, хотя щенок все время спал, к ее разочарованию. Но бабушка объяснила, что это нормально для детей этого возраста: поест и спит.

— Ты тоже была такой, ела и спала.

— Иногда орала, правда, — добавил дедушка.

— Плакала, — поправила бабушка.

— А как вы думаете, — спросила Женя, — Дженни еще долго будет в таком возрасте?

— Ох, недолго, — вздохнула бабушка и ушла на кухню.

Время у семилетних девочек летит быстро. Как и у трехмесячных щенков лабрадора. И вскоре Дженни уже стала вилять хвостом, гоняться за теннисным мячиком, который нашелся в кабинете дедушки, а потом принялась грызть ножку антикварного стола, который был дорог бабушке как память.

— Это у нее режутся зубки, — жизнерадостно объяснил дедушка, который иногда в сердцах называл бабушкин одноногий стол, коли тот попадался ему на пути, хламом. Но когда дело дошло сначала до шнурков, а потом до вкусной прорезиненной подошвы его кроссовок, дедушка уже не был так благодушен, а тихо ворчал про себя.

— Нечего бросать свою обувь, где попало, — жизнерадостно сказала бабушка. — Сколько раз тебе говорила.

— Пусть Дженни лучше съест мою муклу Машу, — сказала щедрая Женя. — И зайца, — добавила она, подумав. — Ведь мне теперь они больше не нужны, — решила она, глядя на щенка.

Через месяц специальный доктор-ветеринар сделал прививку Дженни сразу от пяти болезней. Это удивило Женю: все-таки удобно быть собакой. Наверное, и собачьи лекарства такие же: слопал одну таблетку — и ото всего здоров.

В шесть месяцев Дженни было разрешено выводить на улицу, чтобы не было от нее так много луж в коридоре, которые прикрывали газетами. Газеты быстро кончались, и подчас в дело шли свежие, только из почтового ящика. Отчего дедушка приходил в полное расстройство.

— Имейте в виду, — говорил дедушка, — то, что вы делаете — абсолютно неправильно и бесполезно. Коммерсантъ печатается на такой бумаге, что ничего не впитывает. Постилайте свою Вечернюю Москву…

— Еще как впитывает, — отвечала бабушка. — Выжимать можно твой Коммерсантъ.

Так или иначе, хоть дедушка и сопротивлялся, правда, пассивно, на первых порах гулять со щенком определили все-таки именно его. Что ж, дедушка хоть и совсем старый с седой бородкой, страшно подумать — ему целых пятьдесят дет, но все равно еще очень спортивный. Он бегает по утрам на Чистых прудах, которые видны из окон их дома. Делает круг, потом второй, а там идет домой под душ. И даже почти не задыхается.

Женя долго не могла понять, почему пруды называются прудами, когда их — всего один пруд. Но бабушка объяснила, что когда-то прудов было несколько.

— Остальные исчезли. С течением времени, — грустно сказала она. — А название осталось.

— А куда исчезли? — поинтересовалась Женя. — Утекли?

— Да кто ж его знает, — вздохнула бабушка. — В жизни часто так бывает: было, было, а не успел оглянуться — уже нет. Вот объясни мне, куда исчез индийский чай со слоном?

Женя не понимала, причем здесь слон, и куда он исчез.

— Вечно ты преувеличиваешь, Таня, — сказал дедушка. — Никуда не исчезал твой индийский чай. Просто он стал встречаться реже.

— Ну, как все редкие виды, — сказала мама. — И его занесли в Красную книгу.

— Не говорите глупости, — сказала бабушка.

А Женя подумала, что Красная книга, наверное, очень важная, потому что туда заносят редкие виды. Но ни о чем спрашивать не стала, отложила на потом, чтобы бабушка не сказала о, как ты надоела мне с этими своими вечными вопросами…

По утрам дедушка продолжал бегать в теплом тренировочном костюме и в кроссовках, которые Дженни не успела доесть.

— Вот, — говорила мама, — теперь Дженни уже совсем скоро будет бегать с тобой.

— Не угонится, — бодро говорил дед. Наверное, он все же надеялся, что его женщины подшучивают и скоро забудут об этой своей идее. Впрочем, он мог бы знать, что женщины очень редко отказываются от своих, кажущихся им удачными, идей.

Но однажды Женя твердо заявила:

— С Дженни буду гулять я!

Это было очень смелое заявление, потому что Женя не только со щенком, но даже сама с собой одна еще не гуляла. Так, чуть-чуть по утрам во дворе с уговором, чтобы бабушка ее видела из окна кухни.

— Ну, и ты, конечно, — торопливо согласилась мама, напрасно опасаясь, что, если с ней спорить, ее дочь от огорчения может зареветь.

Но Женя уже не была такой плаксой, как раньше. А когда в ее жизни появился щенок, она и вовсе разучилась плакать. Потому что сразу стала взрослой, раз ей нужно нести ответственность за того, кто меньше и беспомощнее.

Так или иначе, но теперь по утрам, до того, как дедушка завтракал и уезжал на работу в свой институт, Женя надевала на Дженни ошейник, прицепляла к ошейнику поводок, дед облачался в свой спортивный костюм, и они втроем шли на Чистопрудный бульвар.

По правде говоря, неуклюжей маленькой Дженни вовсе не нужен был ни поводок, ни ошейник. Бегала она еще не так быстро, как дедушка, и Женя всегда могла за ней угнаться.

Но мама сказала:

— К поводку собаку нужно приучать с детства.

Вот так и лишают детства маленьких: английский, овсяные хлопья, фигурное катанье, дай лапу и одна еще более ужасная фраза тебе пора спать, когда по телевизору все только начинается. А теперь еще и поводок с ошейником для маленькой Дженни, которой они вовсе не нужны. Хорошо еще у нас пианино расстроено, а у меня не оказалось слуха, думала Женя, не то засадили бы музыкой заниматься, как Наташку.