Сторень — было имя этого города. Больше всего он походил на те тихие южные городки у моря, где так хорошо проводить летние отпуска. Невысокие одно— и двухэтажные кирпичные домики, буйная зелень за крашеными деревянными заборчиками, свисающие прямо на улицу ветки деревьев, усыпанные ярко-красными точками спелых ягод. Тусклое маревное солнце в зените не оставляет места тени, льет на пыльные улицы не свет, а жар. Свежий ветерок изредка долетает с моря и развеивает горячую духоту. Запах роз…

Здесь было огромное количество цветов — розы, розы и розы, везде, за каждым забором каждого дома, город буквально утопал в клубах бледно-красных лепестков, будто никаких других цветов здесь просто не знали. Их аромат наполнял все вокруг. Казалось, сам воздух состоял из этого приторно-душного запаха. Словно на город опрокинули гигантский флакон духов, настолько сильных, что порой было трудно дышать, и становилось ясно, что и цветов может быть слишком много…

Небольшие часы на вокзальной площади показывали полдень, самое жаркое время суток, и город казался безлюдным, словно вымершим. Но в нем не было той пустоты и холода, как в мертвых городах-крепостях из камня, наоборот, ощущение покоя и тепла не пропадало ни на миг.

И страшная, непроходящая усталость, что заполняла эти долгие месяцы, сменилась сейчас забытой расслабленностью.

На крыльцо ближайшего дома вышла девчонка в легком платье, с длинной светлой косой, посмотрела на него из-под ладони, весело махнув рукой, сбежала во двор. Он, улыбнувшись, помахал ей в ответ и снова неторопливо побрел по улице. Казалось, никто не обратил внимания на его появление; даже собака, валяющаяся у забора, лишь подняла на миг свою длинную морду и сразу вновь уронила ее на лапы.

Он искал какой-нибудь тенистый уголок, решив устроиться там и дождаться тихого теплого вечера, когда на скамейки у домиков выползут благообразные загорелые старушки, чтобы всласть поговорить и в очередной раз перемолоть все городские сплетни, тогда легко можно будет узнать, кто сдает комнату, и у кого получится остановиться на пару недель, пока не удастся найти постоянное жилье.

Но тени здесь, похоже, не было вообще. Он вышел на узкую улицу, перейдя ее, углубился в проулок и вскоре оказался в крохотном тупичке, с трех сторон сдавленном стенами домов. Развернувшись, он снова выбрался на улицу и решил было идти обратно, к вокзалу, но, повернув голову, увидел метрах в ста слева стоящую у забора серую фигуру в нелепом здесь тяжелом плаще. Он медленно шагнул вперед, давая понять, что заметил ее, и фигура тоже двинулась ему навстречу. Сойдясь, они подали друг другу руки.

— Приветствую тебя…

— Здравствуй…

— Надеюсь, Альд, ты никуда не торопишься?

— Нет, Шериф. Теперь уже нет… Я приехал сюда жить.

Тот, кого назвали Шерифом, недоуменно поднимет брови.

— То есть? Жить? Ты, Альд-Странник, вечный бродяга?..

— Представь себе… Это очень просто. Я устал, Шериф, я устал бороться за эфемерные идеи, мне надоела непонятность, и все… Да ты знаешь и сам.

Они неторопливо двинутся по улочке вперед, дойдя до ближайшей лавки, сядут рядом, Альд-Странник закинет руку на низкий забор. За их спинами простенок между домами будет заполнен клумбой розовых цветов, и от их приторного запаха у него вновь закружится голова.

— Мы враги, Шериф, но мне надоела эта никчемная вражда, мне надоело бродяжничество, — устало и медленно продолжит он. — Я отвоевал свое. Пусть на мое место встает кто-то другой, пусть кто-то другой носит теперь имя Странник. А мое имя отныне — снова Альд, и только Альд. Я устал, Эрра…

— Понимаю, — Шериф Эрра наклонит голову, рассматривая пыль под ногами. — Да… Но только уверен ли ты, что сможешь вот так сразу все оборвать? Ведь ты уже сейчас тоскуешь и в любой момент готов снова рвануться туда, назад, на Дорогу… Хватит ли у тебя сил не делать этого?..

— Надеюсь, да… Не знаю… Мне нечего там делать, я там не нужен. Я понимаю, что если там я жаждал покоя, то здесь, получив его, я буду тосковать по прошлому. Да, моя усталость никуда от меня не денется, она вернется и здесь… Но это все равно…

На несколько секунд повиснет молчание, потом Странник негромко спросит:

— Как ты меня нашел?

— Я давно искал. Давно уже шел по твоему следу. Хотя на этот раз мне было труднее, — он криво усмехнется. — Ты почти не оставлял своих обычных меток. Пришлось долго искать… Но, как видишь, нашел.

— Зачем?

Эрра пожмет плечами:

— Теперь уже незачем. Я не верил, что ты ушел совсем.

Странник приподнимет голову, прищурится:

— А может, так и есть? Может, я заманил тебя сюда?

Эрра устало откинется назад, облокотится спиной о забор.

— Нет. Я же вижу… Да если бы ты и хотел, ты бы не смог.

— Почему это?

— Неужели ты думаешь… — Он ухмыльнется. — Неважно, Альд.

Нелепым, невозможным покажется вдруг Страннику этот разговор. Да и Эрра будет время от времени недоверчиво усмехаться, думая, наверное, о том же самом.

Они ведь враги. Вечные, непримиримые враги. Но вот настал момент, когда им вдруг стало нечего делить… И они спокойно сидят рядом и разговаривают, не вспоминая о ненависти и вражде. И тогда Странник в который уже раз с болью и горечью спросит себя: так зачем же?

Зачем была эта злоба и эта боль? Для чего тупились и ржавели от пролитой крови мечи, для чего пустели города и вымирали страны? Для чего одни люди гибли, а другие выживали лишь затем, чтобы медленно сходить с ума в одиночестве? Для чего гасли звезды и сгорали миры?

И он заговорит, медленно, негромко, со страшной спокойной ненавистью:

— Я помню время, когда я пришел в Льелис. Я помню, какими были миры тогда. Я помню то тепло и тот покой… Я помню Отряды Равновесия — то, что потом стало Дорожной Полицией. А я не хотел покоя. Я хотел жить полной безумной жизнью, о которой мне не пришлось бы жалеть потом, когда придет старость. Я не хотел страдать от избытка крови! И я хотел оживить эти миры — застывшие в своей безликой красоте. И я стал Странником. Сначала я пел — просто пел, но потом однажды во мне кончились песни. И я взял меч. Глупец! Я думал, что сражаться за то, во что веришь, легко. Разве мог я представить себе бесконечность лет, бездну лжи, крови, боли, грязи! К чертям! Я переоценил себя. Я не выдержал, сорвался, предал, назови это как угодно! С меня хватит, я не хочу больше. Я тоже человек! И мне не по силам решать судьбы миров! Будь оно все проклято! Сгори оно все — мне теперь все равно! Я больше не Странник Дороги! Я ухожу!..

Подняв голову, Странник оглядит потемневшее небо. Ярость его исчезнет, словно резкий мимолетный порыв ветра. И иронический взгляд Эрры покажется ему ведром холодной воды, опрокинутым на голову.

— Не зарекайся, — усмехаясь, негромко скажет тот. — Не говори необратимых слов, не произноси клятв. Не будешь клясться — не нарушишь клятву, знаешь поговорку? Я, конечно, не предсказатель и не пророк, но, по-моему, ты торопишься…

Он замолчит. Странник с прищуром будет смотреть на него. Вдруг Эрра усмехнется, качнет головой, словно удивляясь себе, откинет край тяжелого плаща и достанет из кармана наручники. Секунду посмотрит на них, потом легко забросит за спину. Наручники упадут на клумбу, над ними, качаясь, сомкнутся цветочные головки. И все — только на месте падения останется несколько сломанных цветков.

Странник, с болезненным интересом наблюдавший за ним, устало закроет лицо руками, скажет тихо, про себя:

— Господи, как же я устал…

Эрра сгорбится, сразу сделавшись похожим на старую, больную птицу.

— Тебе легче. Тебе есть на кого оставить Дорогу, у тебя есть ученики. А мне… Поверь, Альд, я устал не меньше твоего. И я рад, что ты уходишь, теперь мне станет поспокойнее. Хотя бы одной проблемой меньше…

Странник усмехнется.