Тишина будет абсолютной и, наверное, именно из-за нее тебе скоро начнет казаться, что в пустоте покинутого дома оживают люди и события прошлого. Словно память вещей проснулась, почувствовав ваше внимание, и теперь спешит рассказать, как все было. Чтобы хоть кто-нибудь еще мог сохранить воспоминания об этом доме и его неведомых хозяевах…

…И вдруг ты почувствуешь, как прямо в спину тебе уперся чей-то взгляд. Злобный и холодный. Не оборачиваясь, ты отодвинешь стакан и встанешь. Резко заскрипит рассохшийся стул.

— Мне здесь не нравится, Странник…

Договорить ты уже не успеешь. Накатит волна ужаса, от которого захочется бежать, бежать немедленно, как можно дальше! И Странник мгновенно вскинет заблестевшие глаза, а потом медленно переведет взгляд на тебя.

— Знаешь… Там, кажется, дверь…

Ты резко обернешься, и словно наяву увидишь, как на бетоне голой стены растворяется прямоугольный контур проема.

Странник будет смотреть искоса, непонятно и неприятно усмехаясь углом рта.

— А ведь я мог бы ее открыть…

Ужас вновь щекотной струйкой пробежит между лопаток.

— Странник, не надо! Пойдем отсюда!..

Он внимательно, уже без улыбки, посмотрит на тебя. Медленно опустит голову. Потом встанет. Черты лица расслабятся.

— Ты прав. Пойдем.

Вы несколько торопливо выберетесь на свежий ночной воздух, пойдете по улице, сначала быстро, потом все замедляя шаги. И скоро страх отойдет, отстанет, останется там, за спиной, и постепенно ночь войдет в вас, позволяя успокоиться, хотя бы на короткое время забыть тревогу…

А потом ты вспомнишь — и не удержишь вопроса:

— Странник… А правду говорят о тебе сказки?

На его лице все еще не будет улыбки.

— Какие?

— Например, о твоей встрече с Ученым…

Он неохотно поднимет голову.

— Ах, это… Правду… но не всю. Знаешь, там было… Да, я ушел оттуда. А что мне оставалось делать? Я забрал гитару, сказал ему: «Попробуй сам!..» Я ведь успел привязаться к нему… А он пытался меня остановить, он искренне не понимал, в чем дело… А наутро, когда я был уже далеко, меня догнали. Сказали, что я нужен, что человеку плохо… И я вернулся, я пришел к нему снова… Он лежал на кровати. Седой, иссохший, будто за ночь постарел лет на десять… А по всему полу валялись листки бумаги. Это были стихи. Боже, что это были за стихи! Прекрасные, удивительные… Он разом выплеснул всю свою душу, до дна, не оставив себе ничего… — он помолчит недолго. — Вот так, друг мой Шер…

— Но почему… Я не знал…

Странник с усмешкой посмотрит на тебя:

— Никто не знал. — Потом, еще помолчав, добавит вдруг: — Чтобы выжить, легенда должна лгать…

Он разом станет каким-то усталым, потухшим. Вы будете идти по узкой улице — булыжная мостовая с двух сторон сдавлена серыми каменными домами. Подует легкий холодный ветер, станет, кажется, еще темнее — мрак окутает все уголки.

Странник улыбнется, скажет:

— Твоя очередь…

Ты расскажешь ему о Хамсаре. Странный мир… Две враждующие расы разумных грызунов — крохотных существ, похожих на хомяков или карликовых агути… Самый рослый воин был меньше твоей ладони. Ты оказался в самом центре борьбы… И принял в ней участие… Была долгая и страшная война. Еще более страшная для тебя от того, что ты был в том мире почти всесилен… Трава там имела естественный оранжево-желтый цвет, но ты потом долго не мог отделаться от ощущения, что это земля впитала пролитую кровь…

Улица кончится, влившись в большую площадь, тоже окутанную темнотой. На нее будет выходить множество проулков, и дома будут стоять как-то странно, углами. Ни одного фонаря не будет и в помине…

И тут в этой ночи часто и дробно ударит перестук копыт, и прямо на вас выскочит конь. Без седока, но под седлом, черный, чернее окружающей ночи, и с еще более темными влажными глазами. Странник перехватит его под узцы, огладит ладонью мокрую шею. Конь испуганно захрапит, вскидывая голову, но быстро затихнет…

И почти тут же из темноты появится фигура в сером с тяжелым свинцовым отливом плаще.

Спина Странника окаменеет. Он повернется к тебе.

— Знакомься, Шер. Это мой старинный враг — Страж Порядка, глава Дорожной Полиции, Шериф Эрра. Откинь капюшон, Шериф…

— Незачем, — глухо отзовется тот.

Он на миг поднимет голову. Ты успеешь увидеть бледное, тонкое лицо, обрамленное волосами мягкого серого цвета. И взгляд из-под высокого белого лба (глаза его тоже будут тяжелыми, серо-свинцовыми) — внимательный и холодный.

Он мельком оглядит тебя, обернется к Страннику и заговорит. Голос его будет нарочито спокойным, глуховатым, начисто лишенным эмоций.

— Я давно не видел тебя, Странник. Я надеялся, что не увижу тебя еще дольше. Что ж, ты вернулся, и наши пути опять пересеклись. Будь осторожен, Странник, если ты не изменил своим мыслям. Порядок нельзя нарушить, Странник. Хаос уйдет, и ты уйдешь вместе с ним. Это неизбежно, Странник, и это произойдет. А сейчас, враг мой, отдай мне моего коня.

Тогда Странник со странной лихорадочной веселостью глянет на тебя, звонко скажет: «Теперь он тебе не понадобится!» — и вдруг резким ударом собьет седло, оборвав подпругу. И тебя отнесет назад: из-под седла выплеснутся два огромных черных крыла — сильных и упругих. Эрра тоже отпрянет, лишь Странник останется стоять, смеясь и вытирая рукой выступившие от резкого ветра слезы. Конь дико всхрапнет, рванется на дыбы и взлетит — чуть назад и вбок, — и сразу исчезнет в небе, лишь черная тень на миг закроет звезды.

Эрра шагнет вперед, глаза его вспыхнут мгновенной яростью, тебе покажется, что еще миг — и он бросится на Странника… Но он вдруг выпрямится, повернется к вам спиной, надвинет капюшон, мгновенно скрывший его лицо, и — не горбясь, прямой как манекен, — скроется в ночи.

А Странник как-то сразу сникнет, отрет ладонью лицо, скажет: «Ну, вот и все…» А потом поднимет глаза на тебя:

— А знаешь, Шер… Сегодня подходящая ночь, чтобы выковать тебе шпагу.

Он поведет тебя по пустой гулкой улице к самой окраине. Остановится у огромного каменного дома с узкими стрельчатыми окнами, с гранитными химерами на высоких карнизах.

На стук откроет мальчик лет восьми в грубом кожаном фартуке поверх белой рубахи, сумрачно посмотрит на вас; узнав Странника, чуть улыбнется, сразу возьмет его за руку и оглянется на тебя. Вы будете долго подниматься по тесной, узкой лестнице, потом мальчишка исчезнет, а вы окажетесь в большой зале. Нигде не будет ни факела, ни лампы, но помещение будет освещено редкими ясными сполохами, словно отблесками танцующих саламандр.

У окна спиной к вам, сложив на груди сильные руки, будет стоять высокий широкоплечий человек. Блики будут играть на темно-синем бархате его камзола, и тебе на миг покажется, что он сшит из куска звездного неба.

— Нам нужно оружие, Кузнец, — скажет Странник.

Кузнец обернется. Ты увидишь, что его седые вьющиеся волосы стянуты узким кожаным ремешком. Подойдя к наковальне, стоявшей посреди комнаты, Кузнец тяжело обопрется о нее руками и спросит, глядя на Странника:

— А сколько ты заплатишь?

Видимо, это будет ритуальный вопрос, потому что Странник ответит сразу:

— Девять золотых монет и одну серебряную.

— Покажи, — потребует Кузнец.

На наковальне зазвенит, подпрыгивая, монетка. Не взглянув на нее, Кузнец повернется к тебе.

— Это тебе нужна шпага?

Ты молча кивнешь.

— Зачем?

Вопрос этот будет настолько неожиданным, что ты запнешься, не зная, как ответить ему, но Кузнец уже, забыв про тебя, развернется, широкой спиной заслонив наковальню, а когда, всего лишь несколько мгновений спустя, отступит на шаг, перед тобой будет лежать шпага — тонкая, серебристая, пышущая тяжелым алым жаром.

— Возьми ее, — скажет Кузнец.

Преодолев вспышку страха, ты сомкнешь пальцы на рукояти и вместо обжигающей боли почувствуешь под ладонью почти человеческое тепло. Кузнец подойдет сзади, сожмет твое запястье, а другой рукой дотронется до клинка — и вот тут ты вздрогнешь от резкого удара боли… Но Кузнец уже отпустит тебя, боль затихнет, и ты увидишь на своей руке медленно тающий браслет и цепочку, ведущую от него к теплой рукояти. Осмелев, ты сам положишь ладонь на клинок — и даже вскрикнешь от обжигающего неожиданного холода… Это будет непонятно и страшно — держать руки на одном куске металла, а чувствовать одновременно и холод, и жар…