— Да очень просто, Картер. Ты же знаешь, что простота — родная сестра гениальности. — Все завороженно затихли, как обычно, когда Арчи начинал разворачивать перед ними свои великолепные планы. — Мы сделаем так, что продавать их станет почетно. Объясним, что торговля конфетами — это здорово. Мы развернем агитацию. Все спланируем. Мы привлечем на нашу сторону старост, членов студенческого совета, ребят, которые пользуются авторитетом. Продай или умри ради старой доброй Тринити! Все на продажу!

— Не каждый захочет продать пятьдесят коробок, — вмешался Оби, встревоженный тем, что Арчи, похоже, снова вернул себе власть и снова начал кормить их с ладошки.

— Захотят, Оби, все захотят, — твердо возразил Арчи. — Как это говорится — делай свое дело? Благодаря нам каждый школьник поймет, что его дело — торговать шоколадными конфетами. И Стражи, как всегда, выйдут из этой истории победителями. Вся школа будет носить нас на руках за то, что мы помогли ей избавиться от этих конфет. Мы сможем диктовать брату Леону и учителям свои условия. Ради чего я, по-вашему, обещал Леону нашу поддержку? — В мягком голосе Арчи звучала уверенность — эта интонация была его фирменным знаком, неизменно сопровождавшим свободное и головокружительное парение его мысли. Стражи оценили мощь Картера, который в два счета расправился с Ролло, но им было спокойнее повиноваться Арчи, великому Арчи, который умел удивлять их раз за разом.

— А как насчет Рено? — спросил Картер.

— О Рено не беспокойся.

— А я вот беспокоюсь, — язвительно отозвался Картер. — Он из нас дурачков делает.

— С Рено все уладится само собой, — сказал Арчи. Неужели Картер и остальные этого не понимают? Как можно до такой степени не разбираться в человеческой природе, не уметь оценивать ситуацию? — Позволь мне выразить это так, Картер. Еще до того, как мы продадим все конфеты, Рено будет кусать локти, жалея, что он отказался в этом участвовать. А вся школа будет радоваться, что он так поступил.

— Отлично, — сказал Картер и стукнул молоточком. Он всегда прибегал к этому средству, если чувствовал неуверенность. Молоточек был продолжением его кулака. Но, смутно ощущая, что Арчи каким-то образом вывернулся из его хватки и снова оказался победителем, Картер добавил:

— Но смотри, Арчи, если ничего не выгорит, если продажа провалится, виноват будешь ты, ясно? Тогда тебе конец без всякого черного ящика.

Щеки Арчи порозовели, а на его виске угрожающе забилась жилка. Еще никто не осмеливался говорить с ним в подобном тоне — во всяком случае, вот так, у всех на глазах. Однако он остался стоять в непринужденной позе и сохранил на губах улыбку, точно ярлык на бутылке, пряча за ней свое унижение.

— Молись, чтоб тебе не ошибиться, Арчи, — сказал Картер. — Я считаю, пока не продана последняя конфета, ты у нас вроде как на испытательном сроке.

Последнее унижение. Испытательный срок.

Арчи продолжал улыбаться, пока не почувствовал, что у него сейчас треснут щеки.

Он отдал мяч, шлепнув его в живот Гилмету, и остался поблизости, дожидаясь, когда Картер кинется через линию. По игре Джерри должен был атаковать Картера и сбить его с ног — задача малопривлекательная. Картер был тяжелее как минимум килограммов на двадцать, и тренер специально выпускал его на поле против команды новичков, чтобы они узнали, почем фунт лиха. Но ведь не зря тренер всегда говорил: «Неважно, какое перед вами тело, — важно, что вы с ним сделаете».

Вскоре Джерри увидел, как Картер вынырнул из кучи игроков вслед за Гилметом, который уже ринулся к воротам. Картер мчался наперерез Гилмету на полной скорости, точно сошедший с рельсов товарняк, но он уже упустил момент. Джерри прыгнул ему под ноги, ориентируясь, по инструкции тренера, на самую уязвимую область — колени. Они с Картером столкнулись, как автомобиль с поездом. В глазах у Джерри вспыхнули разноцветные искры — Четвертое июля [9]в середине октября. Оба полетели наземь одним клубком, все руки и ноги вперемешку. Это было по-футбольному честное, бодрящее столкновение — может быть, не такое чудесное, как удавшийся пас или обманный финт, который выводит соперника из равновесия, но все равно замечательное и притом смелое, по-мужски достойное.

Свежий влажный аромат травы и земли хлынул Джерри в нос, и он позволил себе на мгновение расслабиться, насладиться прелестью момента, зная, что ему удалось выполнить свое задание — сбить Картера. Подняв глаза, он увидел, как Картер встает на ноги, удивленно покачивая головой. Вставая вслед за ним, Джерри ухмыльнулся. Вдруг его ударили сзади — это был жестокий, тошнотворной силы удар по почкам. Колени у него подогнулись, и он невольно присел. Когда он попытался обернуться, чтобы посмотреть, кто его атаковал, на него обрушился второй удар, тоже сзади, и он вновь полетел наземь. На глазах у Джерри выступили слезы, потом он почувствовал, как они текут по щекам. Обернувшись, он увидел, что игроки занимают позиции для следующего розыгрыша.

— Шевелись, Рено, — окликнул его тренер.

Он встал на одно колено, потом кое-как поднялся на ноги. По телу разливалась тупая, ноющая боль.

— Живей, живей, — раздраженно, как всегда, поторопил тренер.

Джерри осторожно побрел на свое место. Он встал в общий круг, соображая, какую комбинацию объявить следующей, но какая-то часть его мыслей была занята другим. Он поднял голову и обвел поле взглядом, как бы прикидывая, что делать дальше. Кто напал на него таким образом? Кто снес его исподтишка, вложив в это столько ненависти?

Не Картер — Картера он хорошо видел. Тогда кто же? Да кто угодно. Это мог быть любой игрок, даже из его собственной команды.

— Ты как, нормально? — спросил кто-то.

Джерри снова сунул в круг голову и плечи. Назвал вариант игры, в котором он должен был сам бежать вперед с мячом — по крайней мере, при этом он будет у всех на виду и не так уязвим для подлой атаки.

— Начали, — скомандовал он как можно энергичней, давая товарищам понять, что с ним все в полном порядке, что он собран и готов к действию. Однако он заметил, что ребра у него болят даже во время ходьбы.

Заняв позицию позади центра, Джерри снова поднял голову и оглядел игроков. Кто-то поставил себе задачу с ним разделаться.

Боже, дай мне глаза на затылке, взмолился он перед тем, как подать стартовый сигнал.

Телефон зазвонил, когда он вставил ключ в дверной замок. Быстро повернув ключ, он распахнул дверь и бросил учебники на стул в прихожей. Телефон звонил не умолкая — одинокий крик в пустой квартире.

Наконец он схватил трубку висящего на стене аппарата:

— Алло!

Тишина. Даже гудка нет. Потом откуда-то издалека — слабый звук, понемногу приближающийся, словно кто-то тихонько посмеивался над чем-то не очень приличным, известным ему одному.

— Алло, — снова произнес Джерри.

Теперь смешки стали громче. Какой-то ненормальный, сдвинутый на половой почве? Но разве они звонят не только девушкам? И снова смешки, еще более громкие и отчетливые, но по-прежнему со сквозящим в них тайным намеком: я знаю кое-что такое, чего ты не знаешь.

— Кто это? — спросил Джерри.

И тут — гудок, словно харкнули в ухо.

Тем же вечером, в одиннадцать, телефон зазвонил опять. Джерри подумал, что это отец — сегодня он работал в аптеке в позднюю смену.

Он поднял трубку и сказал «алло».

Нет ответа.

Вообще ни звука.

Он уже хотел повесить трубку, но что-то помешало ему отнять ее от уха, заставило ждать.

Снова тот же смешок.

Это было страшнее, чем в три часа дня. Темнота за окном, комната, исчерченная тенями от абажуров, — все это создавало более угрожающую атмосферу. Брось, сказал себе Джерри, ночью все кажется хуже.

— Алло, кто это? — спросил он, и звук собственного голоса вернул ему чувство реальности.