Мары нигде не было.

  Карс стряхнул сонное оцепенение и вскочил на ноги, озираясь. Полотняная сумка лежала рядом, Амок подрёмывал в стороне.

  Лунная дорожка бежала к горизонту и очень далеко от берега виднелись над водой стремительные силуэты. Карс прищурился, приглядываясь. Над чёрной точкой на волнах прыгали и играли морские тайгадримы - афалины. Конечно, у подводных скакунов не было и не могло быть сильных ног, а также гривы и хвоста, но это не мешало людям раз и навсегда определить им место рядом с умнейшими земными животными, с которыми было связано много волшебных легенд и сказок. Вытянутые тела стелились над волнами, и небесные отсветы взблёскивали на мокрых боках. Прыжки, перевороты и пируэты - ему показалось, или не только тёмные фигуры взлетали над поверхностью воды, соревнуясь в ловкости и стремительности? Была ли среди них одна - хрупкая и белокожая, зеленоглазая и черноволосая?

  Повинуясь интуиции, Карс раздул уснувший огонь и подкинул веток.

  Мара возвращалась. Он видел, как приближается чёрная точка, обретая лицо со странно светящейся кожей. И глаза - огромные, лунно взблескивающие под чётко очерченными бровями, нашли его сразу, захватили в плен и больше не отпускали на свободу. Он вошёл в воду навстречу одному только взгляду, остановился, когда холодные волны лизнули грудь. И вдруг понял, глядя на прекрасное нечеловеческое лицо, поднимавшееся из пенного сумрака: не женщину подарила ему судьба на краткий миг человеческого существования - стихию. Ибо в этих глазах ширилась и плескалась вся мощь сонного, но никогда не засыпавшего океана. В их невероятной, сейчас серо-голубой прозрачности юноша воочию видел чудеса морские и яркие краски подводного мира. Над поверхностью воды, преданно лижущей её кожу, Мара протянула руку, будто звала за собой. И Карс пошёл бы... В эту минуту он пошёл бы с ней на глубину, лишь бы последний вдох был выпит её губами. Карс провёл по ним пальцами. Затем обнял ладонями такое маленькое лицо...

  Мара смотрела на юношу и не видела... Заглядывала внутрь себя - но себя не находила. Вся, целиком, без остатка, растворялась в величии мира. Однако этого было мало - она желала растворить в нём и тепло сильного тела обнимающего её мужчины.

  - Ты ласкала меня... - каким-то потусторонним голосом сказала она, подойдя вплотную к Карсу.

  Сияние обнажённого тела пробило толщу воды, залило всё вокруг призрачным колеблющимся светом, в котором - Карс ощущал это так, словно из него уходила жизнь - он растворялся, как масло в горячем молоке. И растворяясь, видел и понимал больше, чем когда был целым. Как понял сейчас то, что она сказала... Он с юности обожал эти строки Лунного Мэтра, разошедшиеся по всей Таласской дуге. Узнавал в песнях простолюдинов, исполняемых на разных диалектах, в изящных композициях придворных музыкантов и странствующих менестрелей. Рукописные строчки из книги, подаренной самим Аделем императору и хранящейся в его личной библиотеке, встали перед глазами, как живые, стелились широкими лентами слов, среди которых плавали чудесные рыбки мыслей. С её языка, словно выпил, он подхватил смысл, и прошептал, касаясь пылающими губами тёмных прохладных губ:

  - Но забыла простить ...

  Мара продолжила, запрокинув к нему лицо.

  - Подарила себя...

  И обвила его шею руками, а бёдра ногами, приникла лоном к его, уже давно затвердевшей плоти, становясь пульсирующим средоточием бытия.

  - Я... забыл... отпустить... - Карс едва не задохнулся от обрушившихся на него чувств.

  Так остро, так сладко он ещё ни разу не ощущал чужое тело. Подхватил Мару под упругие ягодицы, прижал к себе. Продлить этот миг, не торопить начало движения. Ведь не имеет окончания то, у чего нет начала...

  '...Если мне сейчас так хорошо, сейчас, когда я просто держу её в своих руках, без движения, просящегося наружу, пылающего в чреслах, без поцелуев, от которых хочется умереть, не давая воли пальцам, жаждущим обладать всем и сразу - что же будет потом?..'

  Мысль мелькнула и пропала - волны спугнули. Любопытные волны, они тоже желали насладиться ласками, урвать жар тел, и уже заполучили чёрную массу волос Мары - она запрокинулась назад, легла спиной на воду, торчащие тугие соски бесстыдно смотрели в небо, словно бросая ему вызов... Толкая её к Карсу, вода заставляла его приходить в себя от охватившего оцепенения. Потому что оставаться неподвижным больше не было сил...

  Он разрывался на части от совершенно противоположных желаний: сгореть самому и сжечь эту женщину в огне, переполнившем обоих, или... не торопясь, наполнить той странной нежностью, что сдавливала сердце всякий раз, когда он смотрел на неё. Мара была требовательна и нетерпелива, сжимала его сильными бедрами, притягивала к себе, в себя - а он знал, что по-другому она не умеет. Знал - и сожалел об этом.

  Повинуясь ударам волн, он вынес Мару на мелководье, опустился на колени и положил её спиной на мелкий крирский песок. Поймал пальцы, требовательно ласкавшие его затылок и плечи, развёл руки в стороны, не давая ничего делать. Напряжение страсти не покидало его, по-прежнему держалось на пике. Всего несколько движений - и мир взорвётся красками, каких он не видел! Он стремился к этому и одновременно страшился.

  Карс наклонился и коснулся губами её лба, висков, глаз, погнал дыхание ниже - от подбородка к шее, от шеи - к ключице, от ключицы - к соску... Он пил её, как пил ту родниковую воду, которой она поила в лесу - жадно, растягивая глотки наслаждения, слушая, как понемногу, исподволь, Мара перестаёт торопиться и поддаётся ему, движениями чуткого тела указывая места для следующих поцелуев. Почему он забыл о себе, хотя одна единственная мыслишка так и билась пеной на волне 'Я не могу больше...'? Почему не бросался на совершенное тело, не брал восхитительную плоть жадно и грубо - ведь для этого она была создана... или, всё-таки, нет?

  Больше не требовалось держать Мару за руки, и Карс отпустил. Раскрытыми ладонями повел по её мокрым скользким бедрам, разводя в стороны, пальцами огладил нежную кожу на их внутренней стороне, которая становилась бархатистой и горячей в том месте, где тела сливались в одно.

  Мара широко раскрыла глаза, ощутив его пальцы в себе. Снова потянула, позвала, сжала с нечеловеческой силой. Но Карс тут же перехватил руки, распластал её живот своим, прижимая к песку, не давая шевельнуться, хотя у самого уже темнело в глазах. Едва касаясь губами мочки уха, прошептал, будучи не уверен - расслышала ли она в плеске волн его тихое: 'Шшшш, Гирами! Доверься мне, любимая!'. И продолжил сладкую пытку, мучая и её, и себя. Очень скоро она стала глиной в его пальцах, тёплой маслянистой глиной, в которую он погружался всё глубже, полностью теряя разум. Не осталось мыслей, исчезли звуки - плеск волн и шум ветра, погасли звёзды, отдав весь свет её сияющим глазам, и прикосновения перепутали хозяев, ибо кому из них они теперь принадлежали - Карс затруднился бы сказать. На пике очередной волны она все-таки притянула его голову к себе. Губы скривились в усмешке. На миг Карс похолодел - неужели та, тёмная Мара, вернулась из далёка, в которое её загнали его ласки? Но, нет, она лишь пыталась произнести непривычное, чужое слово:

  - Пожаааалуйста...

  Эта просьба и хриплый стон, мягкость и покорность хрупкого тела стали последними каплями. Уходя в поцелуй, как на глубину, ловя ритмичные движения её бедер и ускоряя их, Карс на миг ощутил, что смерть стоит за спиной, распластав крылья, и, ощутив, позабыл обо всём. Отпустил на свободу жар, так и тлеющий между ними, пытаясь укрыть Мару собой, внутри себя - не раскатать, но спрятать, не пронзить, но поглотить, смешивая жизненные соки, выпивая без остатка и так же отдавая себя. И когда она широко раскрыла изумрудные глаза и, выгнувшись, закричала в низко нависшее, любопытное небо, Карс засмеялся, ловя крик жадными, неукротимыми губами и осознавая старую, как мир, истину: 'Тот, кто отдаёт, получает вдвойне'.