— Как это печально, — прошептала Сара, когда упал занавес в конце первого акта. — Так печально и так прекрасно.

— Да, — откликнулся Габриель, пожирая глазами лицо Сары. — Слишком прекрасно. — Голос его был хриплым от волнения.

Она восхитительна, думал он. Ее щеки порозовели от возбуждения, глаза сияли, губы приоткрылись. Он слышал ток крови в ее венах и биение сердца и чувствовал, как их сердца бьются в унисон.

Спрятав руки в карманы брюк, он сжал их в кулаки, пытаясь отвлечься от жилки, бьющейся в ямочке у ее горла. Если бы он только мог забыть о том, как сладка ее кровь!

Последним усилием воли ему удалось прогнать от себя эти проклятые мысли, сосредоточившись на музыке, и спокойно любоваться выражением радости на лице Сары.

В начале второго акта занавес медленно пополз вверх, и Сара наклонилась вперед. Она не могла оторваться от Жизели, превратившейся в вилиссу, заманивающую мужчин по ночам на кладбище танцевать с ней, пока они не падали замертво от изнеможения. Глаза Сары наполнились слезами, когда Илларион был замучен одной из виллис и Миртой, их царицей. Мирта приказала Жизели сделать то же самое с Альбертом, но тот спасся, сначала попросив защиты у креста на могиле Жизели, а затем выдержав с ней танец до зари, когда ей настала пора вернуться в могилу.

Когда спектакль закончился, Сара откинулась в кресле с легким вздохом.

— Благодарю тебя, Габриель, — произнесла она голосом, дрожащим от благоговения.

— Ты так добра, дорогая.

— Разве она не великолепна? Не думаю, что Гризи станцевала бы лучше. Ты думаешь, Альберт действительно любил Жизель? И как только этому дворянину удалось заморочить весь поселок? Неужели все так и принимали его за охотника?

Габриель пожал плечами.

— Люди верят в то, во что им хочется верить, — сказал он, с удовольствием слушая эмоциональные замечания Сары о костюмах, музыке и прима-балерине.

Когда театр опустел, он взял ее на руки и понес вниз по лестнице к ждавшему их на улице экипажу. Достав из-под сиденья теплую накидку, он укрыл ей колени и, взяв поводья, прикрикнул на лошадей.

Ночь была ясная и холодная, с полной луной. Они ехали сквозь мрак, освещаемый ее серебристым светом. Сара вдруг вновь поняла, что рядом с ней мужчина. В театре она забыла об этом, погруженная в магию музыки и танца, но теперь, в глубокой тишине летней ночи, наедине с Габриелем, то, что было в театре, стало казаться ей таким далеким.

Краем глаза она изучала его профиль, лунный ореол над черными волосами. Он был так загадочно красив и так непонятно одинок. Страшно одинок.

Эта мысль ударила ее как взрывной волной: в поисках выхода из своего одиночества, он как ни к кому другому тянется к ней.

Слишком скоро они добрались до приюта, и Габриель на руках вынес ее из экипажа.

Очень осторожно он опустил ее в кресло, и тут магия вдруг разрушилась, она снова стала прежней невинной Сарой.

— Платье, — сказала она, мигая глазами, полными слез. — Я не могу держать его здесь.

Он понимающе кивнул. Она не смогла бы объяснить сестрам, как попала к ней такая дорогая вещь.

Сохраняя бесстрастное выражение лица, Габриель уложил Сару на постель и, быстро освободив от элегантного вечернего наряда, накинул на нее ночную сорочку. Встав на колени, он так ловко снял с ее ног атласные туфельки, словно занимался этим каждый вечер, исполняя обязанности ее горничной.

— Этот вечер был таким чудесным, — прошептала Сара. — Благодарю тебя.

— Тогда до завтрашнего вечера, — ответил он, снимая с нее перчатки и целуя ей руку. — Счастливых снов, дорогая.

Глаза ее снова блеснули слезами, и он вышел.

ГЛАВА VI

Покинув приют, Габриель бродил по улицам. Мысли его были полны Сарой, ее хрупкой красотой, невинностью и безотчетной доверчивостью. Она приняла его в свое сердце без всяких вопросов, и он был захвачен ее открытостью и от этого очарован вдвойне. Он не собирался обманывать ее, почти не скрывал от нее свою мрачную тайну, но и не хотел думать, что станет с ней, когда прекратятся его ночные визиты, а ведь он должен был положить им конец.

Он полюбил ее с первого момента, едва увидел, и всегда держался на расстоянии, восхищаясь ею, как луна солнцем, купаясь в его жарких лучах на расстоянии, чтобы не обжечься.

И вот, потеряв рассудок, он приблизился к ней вплотную, осушал ее слезы, держал ее руки в своих и теперь расплачивается… Он загорелся подобно пламени, занялся желанием. Но это ле просто похоть, он не хочет ее тела, ему нужен волшебный сок, текущий в ее венах, эссенция ее жизни. Сознание этого делало его больным, и он ненавидел себя за это, бешено искал спасения и с отчаянием понимал, что легче ему может стать лишь рядом с ней, снова заглядывая в ее глаза, держа за руки, сливаясь с ее существом… Это было бы близко к тому, как если бы он пил ее волшебную сладость.

На какой-то момент он прикрыл глаза, вызывая из памяти ее образ, вновь переживая свои прикосновения к ней… и тут же очнулся от страха за нее, произнося ненадежные клятвы, полный горячего томления и боли.

Сжав кулаки, Габриель свернул в темный переулок, меняя гнев на отвращение, возвращаясь к гневу и распаляясь до ярости. Ему нужно было убить кого-нибудь, забить до смерти, чтобы не нести свое страдание одному.

«Не повезет тому смертному, что встретится сейчас на моем пути», думал он, отдаваясь бушевавшему в нем голоду.

Сара пробудилась в поту, с именем Габриеля на устах. Вся дрожа, натянула одеяло до подбородка.

Это был только сон. Лишь сон.

Она говорила сама с собой, успокаиваясь от звука собственного голоса. В дальней комнате раздался бой часов. Четыре утра.

Постепенно ее дыхание успокоилось. «Только сон», — снова повторила она. Но сон этот был таким реальным. Она чувствовала холодное дыхание ночи, насыщенное отвратительным запахом страха, исходившим от тела безликого мужчины, укрытого во тьме. Она ощущала невероятный, дикий гнев, колыхавший складки его черного плаща. И теперь, когда она проснулась, с ней остались тревога и боль, страшное одиночество, отделявшее его от остального человечества.

Это чувство было столь же сильным, как и во сне, но теперь в нем не было никакого смысла. Это нелепица.

Недоверчиво покачивая головой, она зарылась глубже в постель и закрыла глаза.

Это был лишь сон, и ничего больше.

Погруженный в бездну отчаяния, Габриель прокрался в аббатство. Что заставило его настолько утратить контроль над собой? Уже столько веков он не обескровливал жертвы до смерти, брал лишь немного, чтобы успокоить свою нечистую жажду.

Низкий стон вырвался из его горла. Саре повезло, она спаслась. Он хотел ее и не тронул. Неудовлетворенное желание и чувство поражения распалили его жажду.

Это не должно повториться. Понадобились века, чтобы он приучился сдерживать себя, впадая в иллюзию, что он больше человек, чем чудовище.

Если бы он мог, то молил бы небеса о прощении, но он утратил право на божественное вмешательство слишком много веков назад.

— Куда мы пойдем сегодня ночью?

Габриель молча смотрел на нее. Сара вновь ждала его, облачившись в свое новое платье, в ее глазах светилось ожидание, предвкушение удовольствия. Ее доброта утешала его, смиряла в нем зверя, а красота и невинность возбуждали его нечистую жажду.

Он уставился на жилку, пульсирующую у нее на горле.

— Куда пойдем? Сара кивнула.

Сделав над собой усилие, он перевел взгляд на ее лицо.

— А куда бы ты хотела пойти?

— У тебя нет лошади?

— Лошади?

— Я всегда мечтала покататься верхом. Габриель склонился в глубоком поклоне.

— Все, что пожелаете, миледи, — произнес он. — Вам не придется ждать слишком долго.

«Я будто нашла волшебную палочку», думала Сара, ожидая его возвращения. Стоило ей сказать о своем желании, как он исполнял его.

Спустя двадцать минут она сидела перед ним на горячем черном скакуне, нетерпеливо перебиравшем копытами. Это было превосходное животное, огромное, стройное, мускулистое, с развевающейся гривой.