— Шшш, Мэган! — зашипела Лив, обменявшись взглядом с Энни.

Энни осторожно глянула через плечо. Элисон, блистательная в белоснежном платье, пышностью напоминающем гору взбитых сливок, стояла неподалеку от них с группой своих родственников, и ее хорошенькое личико сияло от удовольствия.

— Говори потише, — мягко сказала Энни, наклоняясь, чтобы отвести влажную прядь медово-белокурых волос с лица Мэгги. — Элисон и Майлс очень любят друг друга и…

— О, только не надо романтических лекций! Ты ведь не веришь в любовь и замужество — сама всегда так говорила!.. — Мэган состроила гримасу отвращения, вскочила на ноги и убежала.

— А я еще кое-что вспомнила о том лете на вилле Калимаки, — вдруг сказала Лив. — Вы с Джошем глаз не могли оторвать друг от друга. Там ведь было много народу, но, насколько я помню, вы с ним постоянно вели задушевные разговоры. И еще вспоминаю, как он смотрел на тебя. Так жадно, и покровительственно, и… как-то даже по-собственнически!

— Лив, ради Бога! — Энни чувствовала, что начинает заливаться румянцем. — У тебя слишком бурное воображение.

Неужели Лив права? Неужели он действительно смотрел на нее так, как описывала сестра? При этой мысли кровь прилила к лицу. Тогда она так старалась удержать свои чувства под контролем и не выдать себя, что, возможно, могла ничего и не заметить.

Она вспомнила, как Джош учил ее и Камиллу серфингу. Энни была совершенно безнадежна, но Джош проявлял чудеса терпения. Однажды она упала с доски и порезала ногу об острый камень, и он помог ей подняться по крутым ступенькам, бегущим вверх от пляжа к вилле, затем подхватил на руки и последние несколько десятков метров пронес ее — она никогда не забудет ту пьянящую радость, которую она почувствовала, оказавшись у него в объятиях…

Как ясно она помнила все подробности той сцены: Джош в выцветших голубых шортах, его тело, такое сильное, загорелое и мускулистое, как у атлета, его густые черные волосы, растрепавшиеся от ветра, и она сама в крошечном желтом бикини.

Когда он наконец поставил ее на ноги в прохладном холле виллы, ей показалось, что их вдруг окутало облако сексуального напряжения. Бесчисленные короткие секунды он смотрел на нее, и она боялась вздохнуть, уверенная, что сейчас он ее поцелует, и дрожащая от робкого нетерпения. Он наклонил голову, глаза его прикрылись, пальцы запутались в мокрых прядях ее волос, и она ощутила, как предвкушение пронизало все ее тело наподобие удара электричеством; но затем одна из дверей холла распахнулась, появились ее мать и Лив, и все волшебство момента испарилось.

На следующее утро Джош уехал с острова на несколько дней из-за какого-то неожиданного дела, а к тому времени, как он вернулся, на острове уже появился жених Камиллы, и все сразу изменилось…

Слава Богу, что эти события остались в прошлом, сказала Энни себе. Сегодня она постарается держаться подальше от Джоша, а потом позаботится, чтобы никогда с ним в будущем не встречаться…

— Вся беда свадебных приемов заключается в том, — сказал Джош, отыскав Энни у стойки бара, чем свел на нет все ее надежды, — что никто толком не знает, когда следует закругляться.

Она поняла, что он протягивает ей оливковую ветвь примирения, и заколебалась, принимать ли ее. Наконец ей удалось выдавить из себя полуулыбку.

— Да, я тебя понимаю, — согласилась она. — Если я когда-нибудь выйду замуж, то просто выслушаю поздравления, тут же прыгну в самолет и полечу куда-нибудь к солнцу.

— В Грецию, например? — поинтересовался он вкрадчиво.

Неужели он снова попытается ее разозлить?

— Возможно. — Энни пожала плечами. — Я питаю слабость ко всему греческому. Но при такой маме, как Алексия, это неудивительно.

— Твоя мама, кажется, преподаватель классических языков?

Ей наконец-то удалось привлечь к себе внимание бармена и попросить бокал апельсинового сока со льдом. Джош потребовал пива похолоднее.

— Да. Она преподает латинский и греческий. Но еще до замужества мама объездила всю Грецию. — Они поддерживают этот светский, ничего не значащий разговор только, наверное, для того, чтобы скрыть смущение от той сцены, отметила Энни про себя с легкой усмешкой.

Она повернула голову, наблюдая за двигающимися на танцевальной площадке гостями.

Джош заметил ее взгляд, и от его быстрой широкой улыбки сердце девушки подскочило. Теперь она стала старше и умнее, быстро напомнила Энни себе. И не позволит смертельной смеси поддразнивания и шарма под именем Джош Айзек застать ее врасплох…

— Пойдем… — Он передал ей бокал апельсинового сока и, поддерживая за локоть, вывел из-под навеса в прохладный английский летний вечер.

Она так растерялась, что подчинилась ему без единого слова протеста. Когда они оказались достаточно далеко от навеса и их перестала оглушать музыка, единственным звуком, нарушавшим тишину вокруг них, стал шум бьющегося о скалы прибоя.

— Может, ты немного перебрал со спиртным? — спокойно спросила Энни, высвобождая свой локоть из его пальцев.

— Нет. Если только не считать перебором несколько бокалов шампанского и такого же количества минеральной воды. Это мое первое пиво за вечер. — Он задумчиво отпил из своего стакана и улыбнулся ей опасной улыбкой. — А почему ты спросила? У меня что, язык заплетается?

— Да нет, говоришь ты вполне нормально. Я просто никак не могу взять в толк, почему ты вдруг начал вести себя так, словно мы добрые старые друзья. Или мне показалось, что всего несколько часов назад ты оскорблял меня и ставил под сомнение мои моральные принципы?

— А ты тоже не особенно-то стеснялась, — усмехнулся он. — Ну ладно. Я пытаюсь предложить перемирие.

— Так ты извиняешься за то, что оскорблял меня?

— Именно.

— Хорошо. Я тоже приношу свои извинения… — она старалась говорить с такой же иронией, какая слышалась в его голосе, — но в основном мне стыдно, потому что я не смогла сдержать себя. А почему вдруг такая перемена?

Он улыбнулся еще более покаянно.

— Потому что одна из твоих драгоценных родственниц едва не откусила мне ухо, — произнес он.

— Лив? — Энни не смогла удержаться от смеха, хотя обнаружила, что ей становится все труднее справляться с раздражением.

— Кажется, она решила, что я в тебе ошибся.

— В самом деле? А ты сам как считаешь?

Джош пожал плечами. Энни поняла, что не может отвести взгляда от игры его упругих мускулов под тонкой белой рубашкой.

— Трудно сказать, пока я не узнаю тебя получше, — протянул он. Его взгляд лениво окинул ее стройную фигурку. Внезапно Энни стало трудно дышать. Уж не хочет ли он ее соблазнить?

— Даже и не пытайся, — коротко бросила она, собираясь вернуться к гостям.

— Энни, подожди… Он преградил ей путь.

— Послушай, — начал он мягко. — Я признаю, что некоторые весьма… нелестные впечатления застряли у меня в голове после того лета на Скиафосе. Но твоя сестра…

— Моя сестра очень славная и преданная, однако я сама могу постоять за себя. — Энни вскинула голову. — И твоего одобрения я добиваться не собираюсь!

— В этом-то я уверен, — пробормотал он охрипшим голосом. — Но, может, сегодня вечером мы вспомним старые добрые времена?

У Энни вырвался короткий, недоверчивый смех. Его близость заставляла ее нервничать. Она шагнула назад и глубоко вздохнула.

— Я что-то не заметила, чтобы ты страдал от недостатка популярности в обществе!

— Я не уверен, что все еще люблю дискотеки, — сказал он сухо. — В этом году мне исполнится тридцать.

Как это ему удавалось — быть уязвимым потерявшимся маленьким мальчиком и в то же время таким сексуальным?

— Насколько я могла судить, ты чувствовал себя вполне прекрасно на танцевальной площадке.

— Наследие беспутной юности, — сказал он. — В подростковом возрасте и даже позже мне нравились всевозможные бессмысленные развлечения. Вон там есть скамейка. Может, пойдем и посидим немного?

Он направился к обрыву над морем, снова взяв ее за локоть. Решив, что будет выглядеть очень по-детски, если просто вырвется и убежит, Энни подчинилась. От соприкосновения с теплым пожатием его пальцев по ее руке пробегала дрожь.