Челси закрыла глаза, неимоверным усилием воли отгоняя эти образы, приказывая себе прислушаться к голосу здравого смысла. Она ведь не знала даже, хочет ли он ее и как себя поведет, если она предложит ему нечто большее, чем чашку кофе или старую рубашку. Не говоря ни слова, она вышла из кухни и направилась к себе в спальню.

В два счета она переоделась в старые джинсы и зеленый хлопчатобумажный свитер, но, когда дело дошло до фланелевой рубашки Рэя, висевшей на вешалке с внутренней стороны шкафа, немного заколебалась. Наконец, все еще не зная, собирается он переодеваться или нет, она схватила красную рубашку с рисунком в клетку и принесла ее в гостиную.

Голый по пояс, держа в руке скомканную мокрую рубашку, Зик Норт стоял рядом с ее старым пианино к ней спиной и пристально глядел в окно, за которым занимался рассвет. Услышав ее шаги, он круто обернулся. Его невольное движение было небрежным и вполне естественным в сложившейся ситуации, но по тому, как напряглись его плечи, пока Челси пристально смотрела на него, она поняла, что он так же, как и она, испытывает сильное желание. У Челси перехватило дыхание, хотя она вряд ли сколько-нибудь убедительно могла бы объяснить, почему, даже несмотря на бесспорную мужскую привлекательность мускулистой, загорелой груди, поросшей черными волосами, с еле заметными ссадинами, которые свидетельствовали о работе под открытым небом, в лесу. Если говорить о внешности, то, слов нет, он красив. Однако если бы любой из полудюжины красивых мужчин, бывших ее друзьями, снял рубашку у нее в гостиной, она едва удостоила бы его взглядом, не говоря уже о том, чтобы задуматься о нем всерьез.

Зик Норт был не просто красивым мужчиной. Он буквально олицетворял собой такую первозданную мужественность, что от желания кровь забурлила у нее в жилах, а душа запела от восторга.

То, что мне нужно, вас не касается,произнес он тогда, когда она уронила фонарь и они, стоя под дождем, глядели друга на друга, внезапно почувствовав взаимное страстное влечение, по накалу подобное электрическому заряду, пробегающему по оголенным проводам. Она не имела никакого права неотрывно смотреть на него чувственным, голодным взглядом, который обычно принято приписывать влюбленным. Но он в самом деле всколыхнул ее чувственность, молча признала она. Острое противоречие между желанием и чувством опасности толкало ее к нему с куда большей силой, чем любой брошенный ненароком откровенный взгляд.

Она неслышно вздохнула, перевела дух и протянула ему рубашку.

— Вот, возьмите. Она старая, да и рукава, наверное, коротки, но зато сухая.

Подойдя, он взял клетчатую рубашку у нее из рук.

Несколько часов назад он прижимал ее к себе и шепча на ухо успокаивающие, бессвязные слова, гладил по спине. Он обращался с ней с нежностью, в которой ни за что не признался бы самому себе, подумалось ей. Поддавшись безотчетному, неосознанному порыву, он не вполне владел собой.

Если бы брат разбил окно, отвечал бы я.Вину он тоже взял бы на себя, мелькнула у нее догадка.

В какой из семей, берущих детей на воспитание, где ему довелось побывать, он этому научился? Что могло бы отучить его от этой привычки? Нутром она чувствовала, как в груди зарождается какое-то новое чувство, причинявшее боль.

Боясь, что лицо выдаст обуревавшие ее чувства, она рывком отстранилась от него и решительно направилась на кухню. Распахнула холодильник, достала оттуда яйца, бекон и овощи, потом захлопнула дверцу и потянулась к шкафчикам с посудой. По ее ловким и сосредоточенным движениям можно было понять, что она пытается отвлечься от мыслей, которые приводили ее в замешательство, близкое к смятению.

Зик стоял в дверях, прислонившись плечом к косяку.

Она заставила себя бросить на него взгляд, не выражавший ничего, кроме поверхностного интереса, которым удостоила бы всякого, кто зайдет к ней на кухню, вытерла руки о джинсы и, смахивая оставшиеся капельки воды с ладоней, попыталась собраться с мыслями.

— Вы любите омлет с луком и перцем?

— Да.

Она вытащила разделочную доску и положила на стол нож.

Подойдя к ней с противоположного конца кухни, Зик взял нож и стал чистить лук. Челси удивленно взглянула на него. По кухне распространился едкий, острый и терпкий запах очищенного лука.

Она подчеркнуто медленным движением расправила плечи, стараясь втиснуть охватившее ее возбуждение в рамки приличия. Протянув одну руку к картонке с яйцами, она толкнула копилку в форме медвежонка на отведенное ей место под шкафчиками. Внутри, в фарфоровом сосуде, что-то звякнуло.

Заинтригованная этим звуком, Челси наклонила копилку, чтобы заглянуть внутрь.

— Ага…

Чувствуя на себе взгляд Зика, она сунула руку в копилку.

— Ключ от входной двери. — Достав его, она вскинула руку. — Наверное, это Билли его сюда бросил.

Он внимательно посмотрел на ключ, потом снова перевел взгляд на разделочную доску.

— Да, когда пересчитывал ваши деньги.

Нож громко стучал по доске, пока он, с силой налегая на него, резал лук, кромсая на равномерные кусочки снедавший его гнев, а Челси стояла и смотрела на него.

— В какую бы историю Билли ни влип, — наконец сказала она, — для чего бы ему ни понадобились деньги, но точно не на наркотики. Я знала бы, если бы Билли начал употреблять наркотики. Мы играли вместе.

Кивнув, он положил нож на стол, рядом с кучкой мелко порезанного лука, и глубоко вздохнул.

— Я тоже не думаю, что в этом дело, но… все равно спасибо, что сказали.

— А в чем, по-вашему, дело?

Прежде чем ответить, он немного подумал.

— Мне кажется, он начал играть на деньги. От этого до тотализатора один шаг. А поскольку здесь, в Саратоге, в августе начинаются скачки без препятствий…

— …Он мог совсем потерять голову, если бы начал играть на скачках.

— Вот и я так подумал.

Он не стал ни оправдывать безрассудного брата, ни обвинять его. Они продолжали молча готовить завтрак, помогая друг другу и стараясь не замечать затаенных душевных порывов, в которых ни он, ни она ни в коем случае не признались бы, однако, глядя на его напряженные плечи, плотно сжатые губы, она нутром чувствовала, что творится у него внутри. Он заговорил лишь после того, как они поставили тарелки на стол и настороженно, ощущая присутствие друг друга, начали есть. Затем Зик поднял глаза от тарелки и бросил на нее все тот же взгляд, показавшийся ей таким властным два дня назад, когда они сидели за столиком в клубе.

— Челси, вам еще не поздно передумать и не лезть в это дело, — тихо сказал он.

— Не буду я ничего передумывать.

Он откинулся на спинку стула, плечи его поникли.

— Почему? Почему вас так сложно убедить?

— Может, потому, что не так просто зарабатывать на жизнь, играя на рояле. Может, со мной вообще не так просто, как вы полагаете.

Обдумывая ее ответ, он испытующе посмотрел на нее, буравя взглядом, потом оттолкнулся руками от края стола, встал и, сунув руки в карманы брюк из бумажного твида, подошел к окну. Завитки волос на шее сзади падали на фланелевый воротничок рубашки Рея, отчетливо выделяясь на фоне выцветшей клетчатой ткани.

— Можно задать вам вопрос? — не глядя на нее, спросил он.

— Да?

— Вчера ночью, когда мы съехали на обочину, вы проснулись, перед этим вам что-то снилось. — Он повернулся к ней, в глазах застыло настороженное выражение, словно он еще не решил, вправе ли задавать вопрос личного характера. — Что это было?

Челси медленно отодвинула тарелку.

— Родители погибли, когда мне было восемь лет. Несчастный случай. Иногда я… вижу их во сне.

На его лице мелькнуло выражение, которого она не ожидала увидеть, судя по взгляду, он был озадачен и смущен, что как-то не вязалось с присущей ему прямотой.

— Они погибли в автокатастрофе?

Она пристально посмотрела на него, не зная, стоит ли отвечать на этот вопрос. Ведь будь он на ее месте, он ни за что не стал бы отвечать на подобный вопрос, заданный ею. Какое-то время слышался лишь шум дождя и слабое поскрипывание ставней.