Ким мысленно одернула себя. Просто он вспоминает ее, узнает и пытается таким образом восстановить в памяти остальное. Если она не будет осторожна, может ненароком влюбиться в этого незнакомца, сидящего у нее в ванной.

— Просто неудобно… стоять вот так, — ответила она наконец. — Руки быстро устают.

— Может, так будет лучше? — спросил Джерри и, опустив крышку унитаза, сел на нее. — А ты сядешь на край ванны.

Тогда они окажутся примерно на одном уровне. Может, все дело в его росте? Не возвышайся он над ней, ее бы не посетили смутные желания. Ким прислонила костыли Джерри к стене и, сев напротив, снова поднесла бритву к его лицу. К ней вернулись воспоминания. Как она смотрела на него, когда он брился утром после ночи у нее. Джеральд, раб привычки, все, что ни делал, делал в определенной последовательности. Он довел свои привычки до автоматизма. И это каждодневное, из года в год, бритье стало частью его натуры, он совершал движения машинально, не задумываясь.

— Теперь сделай так. — Ким скосила рот на одну сторону.

Он повторил за ней. Она принялась брить его щеку. Джерри не сводил глаз с ее губ. Черты лица у Ким резковаты, но губы привлекали мягкостью и полнотой. Он сразу подумал о соблазнительных холмиках, видневшихся из-под края верхних одежд.

Ким подняла его лицо вверх, чтобы побрить подбородок и шею. Джерри подчинился ей, но не спускал глаз с ее рта все время, пока Ким снимала остатки щетины.

— Что-нибудь не так? — спросила она, заметив наконец его пристальный взгляд.

— Нет, нет, все замечательно. — Джерри знал, что у людей часто меняется настроение. И удивлялся ее ровному характеру.

— Слава богу. А то я уже подумала, что у меня на губах остатки яичницы.

Джерри сразу вспомнилось, как она недавно ела оладьи с сиропом. Ему стало интересно, осталась ли сладкая жидкость на ее губах.

Повинуясь порыву, он подался вперед… Так и есть. Едва их губы соединились, он уловил слабый привкус кленового сиропа.

Восхитительно… гораздо приятнее, чем вкус оладьев. Джерри перебирал в уме ощущения, знакомые ему, и не мог найти подходящего сравнения. Больше всего это походило на негу, которую он испытывал, когда возлежал на ложе, а его кормили очищенными от кожуры виноградинами. Но это лишь слабое подобие… Как ни странно, воспоминание о ложе и внезапная мысль совместить его с тем, что они делали сейчас, заставили пульс забиться сильнее.

Он с восторгом вкушал нектар ее губ. Но еще большее наслаждение получил, когда она ответила ему. Переместив больную ногу в сторону, он дотянулся до Ким и, обняв за талию, привлек ее к себе. Девушка оказалась зажатой меж его ног.

Руки Джерри слегка касались ее спины. Он принялся поглаживать пальцами нежную кожу, восхитившую его еще в больнице, когда Ким склонилась над ним. Нежность эта ощущалась даже через махровый халат. Затем пальцы перебрались к двум холмикам. Он удивился, когда венчающие их бугорки вдруг налились от его прикосновений.

Ким застонала. Джерри заметил, как участилось ее дыхание. И когда почувствовал, что уже готов взорваться, она вдруг отпрянула, прервав поцелуй и взглянув на него испуганно и смущенно.

— Господи, — вырвалось у нее, — как я могла!

Они вошли под своды древней церкви. Звуки органной музыки заполняли все вокруг. Выбрав место недалеко от прохода между рядами, они сели. Джерри, положив костыли под скамью, с облегчением вытянул больную ногу. Из-под штанины выглядывал оранжевый гипс, в полумраке церкви излучавший почти неоновый свет. Хотя это слегка портило общее впечатление от его вида, Джерри нравилось, как он выглядит в строгом деловом костюме.

— Класс! — воскликнул он, посмотревшись перед выходом в зеркало. Прежний Джеральд никогда бы так не сказал. Сидел бы дома и ждал, пока не заживет нога.

Джерри наклонился к ней и шепнул:

— Какая ты сладкая!

Ким забеспокоилась. Они будут жить под одной крышей целых две недели. И ей хотелось, чтобы он соблюдал кое-какие правила. Или у них все начнется сначала. Она опять влюбится в этого эгоиста и бабника…

Ким оборвала себя. Хватит распаляться, не годится думать о таком в церкви. Внимательно оглядев Джерри, она решила, что он не подходит ни под один из тех нелестных эпитетов, которыми был только что в мыслях награжден ею. Но ведь таким он не останется. Рассудок твердил ей, что чем скорее у Джерри восстановится память и он окончательно выздоровеет, тем лучше. Но сердце страстно желало, чтобы он навсегда остался таким, какой есть.

Врач уверял ее, что придет время, и Джерри все вспомнит. Но когда это случится, Ким не хотела бы находиться рядом с таким типом — подлым, самолюбивым ловеласом.

— Не стоит больше этого делать, — сказала она ему.

— М-да… наверное, ты права. — Он опустил глаза и задумался. — В следующий раз я просто съем оладушек. И все-таки… сироп на оладушке не так сладок, как на твоих губах.

Ким уставилась на него как на ненормального.

— Сдается мне, ты напрочь забыл то, что было между нами раньше. Впрочем, ты забыл вообще все на свете, — мягко заметила она. — Но тебе нужно знать… Мы уже пробовали это. И ничего не вышло.

— Вы целовались? Ты и Джеральд целовались?

Не знай Ким, каков он на самом деле, решила бы, что Джерри не просто удивлен, но и ревнует.

— Я думал, ты… мы… были всего лишь друзьями.

— Ну, мы… — Что же сказать ему? Если она расскажет слишком много, он попытается предъявить на нее права. Если слишком мало — решит, что сможет завоевать ее расположение. — Мы были близки.

Джерри нахмурился. Ким заметила две щетинки возле уха, которые она пропустила.

— Почему же ничего не вышло?

Вопрос что надо. Может, виновата она? Что не смогла удержать его? А может, он просто-напросто отъявленный негодяй? Ким признавала, что и сама не ангел. Но главным виновником считала Джеральда.

Между тем хоры заполнились. Музыка зазвучала громче.

— Мы еще поговорим, — пообещала Ким. — Сейчас не время и не место.

Джерри коснулся ее ладони, лежавшей на Библии.

— Извини, если он… если я причинил тебе боль.

Ким не знала, что и сказать. Джерри говорил так искренне… Уже одно это трогало ее, пробуждая к нему чувства, которых она не желала испытывать. Она открыла псалмы на «Божественной милости».

Ким всегда любила этот псалом и даже знала часть наизусть. Джеральд терпеть не мог ходить в церковь. Он считал время, проведенное в церкви, потраченным впустую. Поэтому она удивилась, когда он запел чистым, уверенным баритоном, даже не глядя в молитвенник.

Они подошли к третьему стиху, и Ким пришлось подсмотреть. Она подвинулась, желая поделиться книгой с Джерри, но тот вежливо отказался. Он пел уже четвертый стих и ни разу не сбился.

Закончив петь, прихожане заняли свои места. Ким склонилась к Джерри и шепотом спросила:

— Как тебе это удалось, ты же никогда не помнил слов?

Джерри помедлил; на лице его появилось лукавое выражение.

— Наверное, насмотрелся телепроповедей…

Ким недоверчиво подняла бровь. Но то же самое произошло и с остальными псалмами. Он даже знал один, который был едва знаком самой Ким.

Уму непостижимо. Учишь его завязывать шнурки, есть вилкой, бриться… И вдруг он наизусть распевает любой из псалмов.

Когда служба окончилась, Джерри показал на ближайший витраж. На нем был изображен Иисус со светлыми волосами и длинной бородой; его глаза излучали любовь и доброту. Он восседал, простирая руки, а вокруг него сбились в стайку дети, и среди них агнец. Когда служба бывала скучной, Ким рассматривала эту картинку, любовалась яркими красками стекла. Похоже, Джерри тоже заинтересовался витражом.

— И вовсе он не такой, — заявил он Ким.

— Может быть. Некоторые считают, что у него были черные волосы, да и сам он смуглее.

Джерри покачал головой. — Да нет. Он скорее похож…

— А вот и вы! Привет! Я так и думал, что это ты, кто еще будет шептаться во время службы. — Максвелл Барнет обнял дочь, а затем повернулся к Джерри и пожал ему руку. — Хорошо, хоть руки целы, — пошутил он.