— Эй, девочка, вернись ко мне… — И вслед за этим негромкий смех.

Захлебываясь слезами, я вылетела на затененную улицу и помчалась назад к рынку — там безопасно, там много людей. Ко мне подошла пожилая «матушка», женщина лет, должно быть, шестидесяти.

— Что случилось, дитя мое? — Она крепко взяла меня за руку и заставила сесть. — Ну-ну. Поговори со мной, расскажи, в чем дело.

Но я не могла говорить о том, что произошло. Я была слишком растеряна, да и стыдно о таком рассказывать. Я чувствовала себя непроходимой дурехой — нет, ну надо же быть такой дурой-девчонкой, чтобы войти в его дом и тем самым допустить, чтобы произошло все остальное! Кое-как, без конца всхлипывая, я рассказала этой женщине, что ищу своего дядю, но никак не получается.

— А кто твой дядя? Зовут-то его как?

— Ахмед Дири.

Старуха подняла костлявый палец и указала на выкрашенный ярко-голубой краской дом наискосок от нас, на углу двух улиц.

— Вон там, — сообщила она. — Видишь? Вот это и есть твой дом.

Совсем рядом! Значит, вот он где, только улицу перейти — а я стояла здесь и упрашивала того ублюдка помочь мне найти дядюшку. Уже потом, позднее, я поняла, что когда я ему все рассказывала, он сразу сообразил, кто я и кто мой дядя. Старушка спросила, не отвести ли меня туда. Я мрачно посмотрела на нее, теперь-то я уж никому не доверяла. Но по ее лицу я поняла, что это настоящая «матушка».

— Да, пожалуйста, — попросила я еле слышно.

Мы прошли до угла, и я постучала в дверь голубого дома. Дверь отворила моя тетушка — и уставилась на меня недоуменно.

— Ты откуда здесь взялась?

Старуха повернулась и пошла прочь.

— Тетушка, я пришла! — невпопад ответила я.

— Во имя Аллаха, что ты здесь делаешь? Не иначе, убежала из дому, а?

— Ну-у…

— Я отвезу тебя назад! — твердо сказала она.

Дядя Ахмед, брат отца, увидев меня, удивился не меньше, но особенно его поразило то, что я сумела отыскать его дом. В своем рассказе я опустила некоторые подробности: как разбила булыжником голову водителю грузовика, как меня чуть не изнасиловал дядин сосед. И все же дядя — как ни поразило его то, что я оказалась способна найти дорогу в пустыне и добраться до его дома, — отнюдь не намерен был позволить мне остаться. Дядю волновало, кто же теперь станет присматривать за его стадами, ведь многие годы эта забота лежала на мне, а он за все труды купил мне пару шлепанцев. К тому времени мои старшие сестры и брат ушли из дому. Старшей и самой сильной осталась я, и на меня можно было положиться куда больше, чем на младших.

— Нет-нет, ты непременно должна вернуться домой. Кто же будет помогать отцу и матери в их трудах? И что ты собираешься делать, если останешься здесь? Задницу просиживать?

К несчастью, у меня не было готовых ответов на все эти вопросы. Я понимала: бессмысленно объяснять ему, что убежала-то я из-за папиного решения выдать меня замуж за седобородого старика. Дядя просто посмотрит на меня, как на умалишенную, и скажет:

— И что же? Что? Уорис, ты должна выйти замуж. Твоему отцу необходимы эти верблюды…

Бессмысленно было объяснять и то, что я не такая, как остальные в семье: я очень люблю родителей, но чего хотят они, того мне мало. Я твердо знала, что в жизни должно быть что-то еще, только пока не понимала ясно, что же именно. Прошло несколько дней, и я узнала, что дядя послал гонца к моему отцу и папа уже спешит сюда.

Я была хорошо знакома с двумя сыновьями дяди Ахмеда — они частенько приезжали к нам в гости во время каникул, когда не надо было ходить в школу. Они помогали пасти дядины стада и объясняли нам некоторые слова родного языка. Тогда это было правилом: те, кто ходил в городскую школу, на каникулах выезжали в пустыню и учили детей кочевников. Когда я жила в их доме в Галькайо, двоюродные братья рассказали, что им известно о моей старшей сестре Аман: убежав из дому, она добралась до Могадишо и там вышла замуж. Я была сама не своя от радости — ведь я ничего не знала о ней с тех пор, как она убежала. Могла же она и погибнуть. Из разговоров я поняла, что моим родителям тоже известно, где Аман, но она была отлучена от семьи, так что дома о ней не говорили.

Когда стало известно, что отец вот-вот заберет меня обратно, мы с братьями тайком составили план действий. Мальчики объяснили мне, как разыскать сестру, если я попаду в столицу страны. И вот однажды утром они вывели меня за город, на дорогу, дали немного денег — все, что у них было.

— Вот туда и иди, Уорис, — сказали они, показывая пальцем. — Эта дорога ведет в Могадишо.

— Обещайте, что никому не скажете, куда я отправилась. Помните: когда мой отец появится здесь — вы не знаете, куда я подевалась. Вы меня последний раз видели сегодня утром в доме, ладно?

Они кивнули и долго махали мне вслед, а я зашагала по дороге.

Путь до Могадишо был невыносимо долгим. Он занял не один день, но теперь, по крайней мере, у меня было немного денег и я могла купить хоть что-то поесть. Подвозили меня изредка и на небольшие расстояния, а в промежутках я много миль шла пешком. Эта медлительность передвижения так меня огорчила, что я не выдержала и заплатила за проезд в «африканском такси» — громадном грузовике, в который набилось человек сорок. В Африке таких грузовиков полным-полно. Они довозят по назначению свой груз, зерно или сахарный тростник, и на обратном пути загружают пустой кузов пассажирами. По периметру кузова устроено деревянное ограждение вроде забора, так что сидящие или стоящие за ним пассажиры напоминают детишек в огромном манеже. Такое «такси» вечно перегружено, помимо самих пассажиров, их детьми, багажом, домашней утварью, предметами мебели, живыми козами и клетками с цыплятами, а шофер старается набить свое авто до отказа, чтобы побольше заработать. Но после недавних приключений я была склонна скорее уж тесниться в большой толпе, нежели ехать в одиночку с незнакомыми мужчинами. Когда мы добрались до предместий Могадишо, грузовик затормозил и выпустил пассажиров у колодца, где множество людей уже поило свой скот. Я сложила руки ковшиком и напилась, а потом плеснула немного воды на лицо. К тому времени я уже заметила, что отсюда расходится множество дорог, ведь Могадишо — самый большой в Сомали город, с населением семьсот тысяч человек. Я подошла к двум кочевникам, поившим верблюдов, и спросила:

— Вы знаете, которая из этих дорог ведет в столицу?

— Ага, во-он та, — ответил один из них и показал пальцем.

Я пошла в указанном направлении, постепенно углубляясь в лабиринт улиц. Могадишо — портовый город на берегу Индийского океана, и в те времена он был прекрасен. По пути я изо всех сил вытягивала голову, чтобы посмотреть на необыкновенные белые дома, окруженные пальмами и яркими цветами. Большинство таких зданий было построено итальянцами в те времена, когда эта часть Сомали была их колонией, и дома придавали городу средиземноморский колорит. Проходившие мимо женщины носили яркие накидки всех оттенков желтого, красного и синего. Лица женщин были закутаны длинными шарфами, и женщины прижимали их руками к подбородку, когда ветерок с моря трепал концы шарфов. Женщины грациозно скользили по улице, и за каждой красивым шлейфом тянулась легкая ткань. Видела я и мусульманок, у которых лица было наглухо завешены темными покрывалами, — на них я смотрела с изумлением, не понимая, как же они видят, куда идти. А город искрился в ярком солнечном свете, будто зажигая все краски сразу.

По пути я то и дело останавливала прохожих и просила указать дорогу к району, где жила моя сестра. Точного адреса я не знала, но полагалась на тот же способ, благодаря которому отыскала в Галькайо дядю Ахмеда: как только я окажусь в нужном районе, то пойду на рынок и спрошу, не знает ли кто мою сестру. Только теперь я не буду такой доверчивой, чтобы позволить незнакомым мужчинам «помогать» мне.

Когда я добралась до нужного района, то быстро отыскала рынок и побродила по нему, рассматривая выставленную еду и прикидывая, что смогу купить на оставшиеся драгоценные сомалийские шиллинги. Наконец я купила немного молока в лавочке, которой заправляли две женщины. Я выбрала их, потому что молоко там было самым дешевым. Но стоило только отхлебнуть первый глоток, как я поняла, что что-то не так — вкус у молока был какой-то странный.