Задолго до намеченного времени отъезда дядя Мохаммед напомнил всем о двух вещах: мы должны твердо помнить, в какой день уезжаем, и проверить, в порядке ли наши паспорта. Я быстренько отнесла свой паспорт в кухню, завернула в пластиковый мешочек и зарыла в саду. А накануне дня отлета объявила, что не могу отыскать свой паспорт. Расчет был простой: раз у меня нет паспорта, меня не смогут увезти в Могадишо.

Дядя сразу почуял подвох.

— Ну-ка, Уорис, подумай, где может быть паспорт? Где ты могла его потерять? Куда ты ходила?

Ответа на эти вопросы он не ждал, ведь за четыре года я почти никуда из дома не выходила.

— Даже не знаю. Может, нечаянно выкинула, когда убирала? — с невинным видом отвечала я.

Дядя пока еще занимал пост посла, и я не теряла надежды, что если он поймет, как отчаянно мне хочется остаться, то не заставит меня уезжать, а поможет получить визу.

— И что нам теперьделать, Уорис? Не можем же мы бросить тебя здесь!

Дядя был в ярости из-за того, что я поставила его в такое положение. На протяжении суток мы изматывали друг друга: кто сдастся первым? Я стояла на том, что потеряла паспорт. Дядя Мохаммед — на том, что ничем не в силах мне помочь.

— Мы ее свяжем, — предложила тетя Маруим, — положим в чемодан и пронесем в самолет. Такие вещи происходят сплошь и рядом.

Эта угроза меня насторожила.

— Если ты так сделаешь, — медленно проговорила я, — я никогда и ни за что тебе этого не прощу. Слушай, тетушка, оставьте меня здесь. Все будет прекрасно.

— Ну да, ну да, просто прекрасно! — насмешливо протянула она. — НЕТ, ничего прекрасного тебе НЕ светит!

По ее лицу было видно, как она взволнована, но достаточно ли все это ее заботит, чтобы решиться помочь мне?

У нее в Лондоне множество подруг, и у дяди сохранялись все посольские связи. Хватило бы простого телефонного звонка, чтобы дать мне ниточку к спасению, но я понимала: пока у них есть надежда уговорить меня вернуться в Сомали, они не станут доставлять себе хлопот.

На следующее утро на всех четырех этажах особняка царил хаос: каждый укладывал свои вещи, телефон звонил не переставая, по дому сновали какие-то люди. Я готовилась покинуть свою комнатку под крышей, складывая в дешевенький рюкзак те немногие пожитки, какие скопились у меня за годы жизни в Англии. В конце концов я швырнула в мусорную корзину почти всю купленную в секонд-хенде одежду, решив, что это все слишком уродливо и рассчитано на немолодых женщин. Для чего таскать за собой этот хлам? Я буду путешествовать налегке, как и пристало кочевнице.

В одиннадцать часов все собрались в гостиной, а шофер тем временем переносил чемоданы в машину. Мне вспомнилось, как несколько лет назад я прибыла сюда: шофер, машина, вот я вхожу в эту комнату, вижу белый диван, камин, знакомлюсь с тетей. В то серое утро я впервые увидала снег. Мне тогда все казалось таким удивительным. Я вышла к машине вместе с расстроенной тетей Маруим.

— Ну и что я скажу твоей маме? — спросила она.

— Скажи, что у меня все прекрасно. Скоро я дам о себе знать.

Тетушка покачала головой и села в машину. Стоя на тротуаре, я помахала всем рукой, а потом вышла на улицу и глядела вслед машине, пока она не исчезла из виду.

Не стану врать, мне было очень страшно. До последней минуты мне не верилось, что они оставят меня совсем одну. Но так оно и случилось: я стояла посреди Харли-стрит одна-одинешенька. Однако я не обижалась на тетю и дядю, все-таки они были частью моей семьи. Они привезли меня в Лондон, тем самым дав мне возможность чего-то достичь, и за это я им вечно буду признательна. Должно быть, отъезжая, они думали: «Тебе так хотелось остаться — что ж, пожалуйста. Давай, делай то, что тебе хочется. Но помогать тебе мы не станем — мы считаем, что тебе надо было ехать с нами». Несомненно, они полагали, что для молодой женщины это бесчестие — остаться в Англии без должного присмотра. Да ладно, в конце-то концов я сама приняла решение, и раз уж решила остаться, то надо брать будущее в свои руки.

Борясь со страхом и растерянностью, я вернулась в дом. Закрыла парадную дверь и отправилась в кухню поговорить с единственным оставшимся в доме человеком, моим «старым другом» поваром.

— Тебе надо съехать отсюда сегодня же, — сказал он мне вместо «здравствуй». — Я один остаюсь здесь, ты нет. Ты должна уйти! — И он указал мне на дверь.

Конечно, дядя уехал, и повару не терпелось высказать мне все. На его глуповатой физиономии играла самодовольная усмешка. Было видно, что он рад возможности покомандовать мною. Я стояла молча, прислонившись к дверному косяку, и думала о том, как тихо стало в доме, когда все из него уехали.

— Уорис, ты должна уйти сейчас же. Я хочу, чтобы ты убралась отсюда…

—  Да заткнись ты! — Повар напоминал несносную тявкающую собачонку. — Уйду, не переживай. Я пришла за своими вещами.

— Забирай их, да поживее! Быстренько! Не тяни, потому что мне нужно…

Но я уже поднималась по лестнице. Хозяин особняка уехал, и на несколько дней, до приезда нового посла, хозяином будет повар. Я шла по опустевшим комнатам, вспоминала все хорошее и плохое, что пришлось здесь пережить, и думала о том, где же будет мой новый дом.

Я взяла с кровати свой рюкзачок, перебросила его через плечо и, спустившись с четвертого этажа на первый, вышла через парадную дверь. В отличие от того дня, когда я приехала в Англию, этот день был теплым, ясным, на голубом небе сияло солнце, а в свежем воздухе чувствовалось дыхание весны. Камнем я откопала в садике свой паспорт, вытащила его из пластика и спрятала в рюкзачок. Потом отряхнула испачканные в земле руки и вышла на улицу. Шагая по тротуару, я не могла сдержать улыбку радости: наконец-то я свободна! Передо мной лежала вся жизнь. Идти некуда, за помощью обратиться не к кому, но все-таки я была уверена: понемногу все образуется.

Недалеко от резиденции посла я сделала первую остановку, это было посольство Сомали. Я постучала, дверь открыл привратник, который хорошо знал нашу семью: он иногда подменял дядиного шофера.

— Здравствуй, девушка. Что ты здесь делаешь? Разве господин Фарах не уехал из города?

— Да нет, уехал. Я хотела повидать Анну, узнать, не найдется ли в посольстве какой работы.

Он засмеялся, подошел к своему столику и уселся там, сложив руки на затылке и откинувшись на стену. Я стояла посреди вестибюля, а он и не собирался вставать. Меня это озадачило, ведь этот человек всегда был таким вежливым. Потом я сообразила: его отношение, как и у повара, изменилось, стоило сегодня утром всем разъехаться. Дядя уехал, а без дяди я была никто. Даже меньше, чем никто, и этим болванам доставляло огромное удовольствие чувствовать себя начальниками.

— Анна слишком занята, чтобы тратить на тебя время, — ухмыльнулся он.

— Послушай, — сказала я решительно. — Мне необходимо с ней увидеться.

Анна была дядиным секретарем и всегда хорошо относилась ко мне. К счастью, она услышала мой голос в вестибюле и вышла из кабинета узнать, что происходит.

— Уорис! Ты как здесь оказалась?

— Дело в том, что я не захотела возвращаться с дядей в Сомали, — принялась объяснять я. — Незахотела, и все. И вот… Я больше не могу жить в особняке, так я подумала, может, ты знаешь кого-нибудь… ну, у кого я могла бы работать… все равно кем… безразлично. Я что угодно умею делать.

— Ну, милочка… — Она удивленно приподняла брови. — А раньше ты не могла об этом сказать? Ты где поселилась?

— Да не знаю пока. Но это не важно.

— Ладно, а номер телефона можешь дать, чтобы я тебя разыскала?

— Не могу, потому что еще не знаю, где буду жить. На сегодня я найду какую-нибудь дешевую гостиницу. — Я знала, что Анна непременно пригласила бы меня к себе, если бы не жила в крошечной квартирке. — Но я ведь позже могу прийти и сказать номер телефона, чтобы ты могла сообщить, если что-нибудь появится.

— Хорошо, Уорис. Будь осторожнее… Слушай, а ты уверена, что справишься?