Он провел ладонью по лицу, стараясь сосредоточиться.

— Нет, не помню. Только какие-то смутные впечатления. Но точно знаю, что я солдат. Вы сказали, я служу в американской армии? — с сомнением переспросил он.

Похоже, ее обман закончится, не успев начаться, в испуге подумала Сара. Какие-то воспоминания, вероятно, все же сохранились. Однако его не слишком потрясло известие, что он американский, а не британский солдат. Не зная, радоваться или печалиться этому обстоятельству, она решила придерживаться выдуманной ею истории и сказала с отчаянием:

— Ну да! В какой же еще?

Он отозвался не сразу, голос звучал устало.

— Ладно. Не обращайте внимания. Лучше расскажите, как мы сюда попали. И как это меня контузило не на поле боя?

Об этом говорить было легче, лишь немного подправляя происшедшее в действительности.

— Вас ранили под Блейденсбергом, как я уже упоминала, а я была в то время в Вашингтоне. Когда британцы сожгли город.

Он прикрыл глаза рукой, словно защищаясь от яркого света, а потом с удивлением попросил:

— Подождите! Так британцы сожгли Вашингтон? — В его голосе звучала тревога.

— Да. В отместку за то, что мы сожгли Йорк. — Она отвечала неохотно, понимая, что он помнит все же больше, чем ему кажется, и внутренне противится ее рассказу. Зачем только она все это затеяла? — Но не думайте об этом сейчас. Вы узнали о пожаре и поехали меня искать... и мы решили отправиться в Аннаполис к Магнусу, моему отцу. По дороге за нами увязались в погоню... британские солдаты, один из них вас и ранил. Мне пришлось привезти сюда вас и всех остальных. Вот, собственно, и все.

— По-видимому, я женат на совершенно удивительной женщине. А кто эти «все остальные»?

— Десси и Элси с ребенком, не говоря уже о несчастной собаке, — она сильно обгорела, и мы подобрали ее. — Она вдруг испугалась, что говорит какую-то чепуху. — Но это длинная история, а вам нужно отдохнуть.

— Да, пожалуй, — утомленно согласился он. — Признаться, у меня не все укладывается в голове. А... давно мы женаты?

— Два года, — выпалила она. — Но вы правы, нам обоим пришлось нелегко. Поговорим об остальном, когда вам станет получше. — Она надеялась — помоги ей Господи! — что он верит ей и из жалости не станет пока докучать вопросами. Будь она на самом деле его женой, ей было бы весьма неприятно обнаружить, что муж потерял память и не помнит даже ее имени.

И он действительно сказал с раскаянием, которого она, увы, не заслуживала:

— Простите меня. Но вы должны понять, как странно очнуться, не помня своего имени, и узнать, что у тебя есть жена. Особенно такая красивая.

Она вздрогнула, и он, положив теплую ладонь на ее руку, судорожно комкавшую платок, быстро произнес:

— Извините. Это бестактно с моей стороны. Но как все чертовски запуталось!

Ей вновь стало невыносимо стыдно, но она заставила себя погладить его руку и, стараясь вести себя как любящая жена, сказала:

— Не будем думать об этом сейчас. Я уверена, память скоро восстановится. Вы просто устали и нуждаетесь в отдыхе. Мне не стоило всего этого рассказывать, пока вы еще так слабы.

Он легонько сжал ее ладонь. Его веки отяжелели, лицо было мертвенно-бледным, а между бровей залегли две резкие морщины, которые ей захотелось немедленно стереть.

— Да, я устал, — еле слышно произнес он. — И еще слишком слаб, чтобы решать все эти чертовы загадки. Но я оказался счастливым обладателем жены столь же великодушной, сколь и красивой. Если бы я только мог вспомнить!..

Его голова беспокойно металась по подушке, а рука сжала ее ладонь почти до боли. Но через несколько минут лицо разгладилось, рука разжалась, и она с облегчением увидела, что он уснул. Она обрадовалась, что можно хоть на время перестать лгать и выкручиваться. Но не меньшей была и радость при мысли о его улучшающемся самочувствии. И ее тревожила собственная радость — так же, как собственная ложь.

Конечно, ей пришлось признаться Десси в своем обмане: долго скрывать его было бы невозможно. Десси почему-то нисколько не удивилась, не стала ее порицать, а просто спросила:

— А что, если память к нему никогда не вернется? Что тогда, детка?

— Я-то боюсь, как бы она не вернулась к нему слишком скоро, — призналась Сара. — Он и сейчас с трудом поверил в мои сказки, как будто память его затянута туманом, но вот-вот вырвется из него. Не брани меня, я сама жалею, что затеяла все это. Но я так боюсь, что он сболтнет что-нибудь лишнее в присутствии этих проклятых Тигвудов! Он прав, все так запуталось!

— Это правда, — медленно сказала Десси, — он и впрямь может себя выдать. Правда и то, что Тигвудам доверять нельзя. Он еще хуже, чем она. Давно хочу предупредить: держись от него подальше, у него недоброе на уме, так и знай.

— Да, я знаю, — нетерпеливо сказала Сара, не имея желания обсуждать сейчас Тигвудов. — Он такой же безнравственный, как она, но у него хоть хватило приличия извиниться передо мной за поведение жены.

Десси скептически хмыкнула.

— Я про то и говорю. Любезничает с тобой. Да он просто глаз на тебя положил, детка! Держись от него подальше, и мне будет спокойнее.

Сара пообещала, довольная тем, что Десси не выразила явного неодобрения ее поступку. Больше всего ее заботило, как она станет отвечать на вопросы капитана, когда он проснется. Для начала хорошо бы перестать краснеть и заикаться в его присутствии, как испуганная школьница, а не жена с двухлетним стажем.

К счастью, он проспал несколько часов.

Измученный болезнью, он спал беспокойно, время от времени бормоча что-то невнятное. Сара заметила, как он поворачивает голову, будто ища на подушке местечко попрохладнее, и тихо подошла утереть ему лоб мокрым полотенцем. Она и сама прямо плавилась от жары в душной маленькой комнатенке.

К ее удивлению он оттолкнул ее руку и отчетливо произнес:

— Не надо! Уйдите! Обескураженная, она уже хотела отойти,

как вдруг глаза его открылись. Мгновение он недоуменно смотрел на нее, пытаясь вспомнить, кто она, а потом, снова нахмурившись, проговорил невнятным слабым голосом, к которому она начала привыкать:

— А, это вы. Как долго я спал?

— Несколько часов. Вы только что оттолкнули мою руку, когда я собиралась смочить вам лоб. Эта крошечная комната — не лучшее место для выздоравливающего.

— Неужели я это сделал? — Он поднес руку ко лбу. — Извините. Должно быть, мне что-то приснилось.

Он все еще казался полусонным, не вполне осознающим, кто она и где они находятся. Однако постепенно его голубые глаза прояснились. Он стал теперь больше похож на себя прежнего. Возможно, и какая-то часть воспоминаний вернулась к нему. Голос его окреп.

— Боже! Я теперь припоминаю... вернее, есть что-то, чего я не могу вспомнить, и это меня тревожит. Вы и в самом деле говорили мне, что мы женаты?

Она с неохотой кивнула.

— Да. А... а вы мне не верите?

— Разумеется, верю! Зачем бы вы стали меня обманывать? — Его глаза оценивающе скользили по ней, и она боялась опять виновато покраснеть. — А дети у нас есть?

Тут уж она вспыхнула и ответила с простительным раздражением:

— Нет! Конечно, нет. Мы женаты всего два года и... большую часть времени вы отсутствовали.

— Ах, да, я же солдат. Это я помню. Но ваши слова, если вы позволите, звучат как искренняя жалоба. Быть может, именно моими частыми отлучками объясняется то, что вы так очаровательно краснеете, хотя мы целых два года женаты?

Она снова залилась краской, проклиная собственную выдумку и стечение обстоятельств, благодаря которым оказалась в такой немыслимой ситуации. Как она сможет из нее выйти? В голову ей пришло, что она ведет себя слишком холодно для жены, чей муж ранен и потерял память. Поэтому она заставила себя присесть на краешек кровати и взяла его руку, такую горячую по сравнению с ее, холодной как лед.

— Да, я часто краснею, но подумайте... едва ли мне приятно чувствовать, что муж не помнит меня, — быстро нашлась она. — Но это пустяки. Давайте пока избегать болезненных для нас обоих вопросов... Как ваша голова? Все еще гудит, как наковальня? Он поморщился.