Росс прекрасно понимал ситуацию, однако не хотел никого обижать.

— Да, да... У Эша чертовски хорошая репутация, но вы, конечно, правы, с американцами он не воевал. Хотя в его словах есть здравый смысл. Люди едва ли оправились после длительного морского перехода...

— Если бы нам предстояло столкнуться с отборными частями Наполеона, это могло иметь значение, — возразил Кокберн обидным тоном. — Но я продолжаю настаивать: американцы — совершенно другое дело. Рейд на Вашингтон одним ударом дезорганизует и без того растерянное американское правительство и нанесет сокрушительный удар по его престижу. Кроме того, думаю, капитан Эшборн забывает, что я плаваю вдоль побережья уже в течение года и ни разу не встретил организованного сопротивления. Само упоминание об американской армии вызывает смех. У американцев давние предубеждения против регулярной армии: по большей части они полагаются на местную милицию. И кроме того, они плохо вооружены и отвратительно обучены. Когда дойдет до сражения, они побегут. Я все еще не убедил вас?

Капитан твердо сжал губы, словно готовясь произнести очередную разоблачительную тираду. Росс, быстро оценив обстановку, бросился на защиту.

— Ну-ну, вам, конечно, лучше знать. Но все же я не вижу ничего плохого, если мы отложим рейд до той поры, пока люди не отдохнут.

Такт не помог, Кокберн стоял на своем, а его старший начальник был склонен поддерживать кампанию, которая давала шанс для личной славы. Росса с легкостью опровергли. Основной целью был выбран Вашингтон, также признали целесообразным по пути совершить несколько обманных маневров к северу и к югу, чтобы сбить янки с толку. Если задуманное удастся, в чем адмирал Кокберн ничуть не сомневался, потом они двинутся на Балтимор и подчинят себе упрямый портовый город.

Капитан, видя, что любые слова бесполезны, даже не спросив разрешения старших офицеров, круто развернулся на каблуках и вышел на палубу охладить свой пыл.

Вскоре к нему присоединился капитан Люсиус Ферриби, тоже из 85-го полка легкой пехоты. Стоял прохладный вечер, и звезды над чужим американским континентом неистово сияли; влажная жара, остыв, сделалась почти приятной. Оба офицера некоторое время сквозь темноту молча пытались рассмотреть окрестности, затем капитан Ферриби, заметив плохо скрываемые другом признаки гнева, грустно спросил:

— Ну, Эш, что из этого выйдет? Похоже, ничего хорошего для нас? Да брось ты. Разве предприятие совсем уж безнадежно?

Эшборн сердито усмехнулся.

— А как по-твоему? Мы уйдем так далеко, что судовые орудия кораблей на реках Потомак и Патуксент нас не поддержат.

Ферриби шутливо присвистнул.

— Понимаю. В незнакомой местности, при этом чудовищном климате, когда чуть ли не каждого второго мучает лихорадка... Такое начальству и в голову не пришло. И что же назначено нашей целью? Общественные здания?

— И Росс, и я неоднократно на это указывали, но нас не слушают.

— Указывали! Какое деликатное слово! Да, нам не позавидуешь. Исполнять приказы людей, которые и слыхом не слыхивали о сухопутной тактике. Говоришь, Росс указывал на это? Очень ему признателен.

— Перестань! — произнес Эш с горечью. — Разговорами ничего не добьешься. Нарушая субординацию, я сказал даже больше, чем мне следовало, — меня не послушали. Оказывается, у меня нет опыта сражений с американцами!

Капитан Ферриби взорвался.

— Они осмелились сказать тебе это в лицо? Тому, кто служил у самого Веллингтона, тому, кого неоднократно отмечали за невиданную храбрость?

— О, американцев не стоит сравнивать с французами, — заверил его Эшборн. — Начальство уверяет: американцы вообще не способны сопротивляться. Мы маршем входим в город, и он наш без единого выстрела. Но вот самого интересного, боюсь, ты еще не слышал. Каждому придется нести свой трехдневный паек и шестьдесят запасных патронов, зато Кохрейн обещает: по пути мы найдем достаточно лошадей для разведки. А поскольку орудия и боеприпасы надо как-то транспортировать, — добавил Эшборн подчеркнуто безразличным тоном, — адмирал любезно предложил использовать вместо тягловой силы матросов.

Ферриби разразился смехом.

— Грешно смеяться над столь дьявольской затеей, но я не могу остановиться. Интересно знать, как ты умудрился не расхохотаться, слушая столь веские доводы. Теперь понимаю, почему ты ушел.

— В противном случае я бы рисковал своим званием, — сказал Эшборн горестно. — Пустоголовые дураки! Меня предупреждали, что здешнее командование из рук вон плохо, а сейчас я и сам убедился. А больше всех виноват Росс. Он должен быть настойчивым, упорным, а он не хочет никого обидеть. Старый бездельник, заботящийся о чувствах двух сумасшедших адмиралов.

— Вот что значит быть солдатом, — улыбнулся ободряюще Ферриби. — Ведь подумать только: мы могли бы сейчас бродить по Парижу, флиртовать с самыми хорошенькими девушками. А вместо этого мы выстрадали три омерзительных месяца в море, ели пищу, один вид которой внушает отвращение. И что получили?

— Место адъютанта у плохого начальника! — произнес в сердцах Эшборн. — Тебе, по крайней мере, не приходится сидеть и выслушивать, как на полном серьезе несут вздор. Как бы я хотел уехать обратно, прежде чем Росс согласится на очередную дьявольскую авантюру. Я плыл сюда не ради выгоды, но мне приходит на ум, что я спокойно мог бы жить во Франции.

— Ну, я-то мечтаю о продвижении по службе, — сказал Ферриби, широко улыбаясь. — Ты ведь знаешь, мне нечего ждать, кроме офицерской пенсии. Но вот зачем сюда приехал ты, Эш, я никак не возьму в толк.

Эшборн пожал плечами.

— Мне не особенно хотелось возвращаться в Англию.

Это была весьма деликатная тема: несколько лет назад, когда они находились в Талабере, любимая капитана Эшборна вышла замуж за человека намного богаче и старше ее, а потому Ферриби тактично сменил тему разговора.

— Что же, жизнь в герцогском поместье имеет свои преимущества, а жизнь в лагере, где вы благодарите Бога, если у вас есть крыша над головой, без сомнения, имеет свои привлекательные стороны и, пропади я пропадом, нужно пользоваться каждым моментом.

Эш быстро усмехнулся.

— Возьму твои слова на вооружение, хотя уже начинаю жалеть, что согласился покинуть Францию. Но довольно, мне пора возвращаться. А ты, пожалуйста, пока не говори ничего солдатам. Подобные новости следует преподносить осторожно, иначе, ко всему прочему, у нас вспыхнет еще и бунт.

21 августа, 1814 года .

Даже не зная планов англичан, Магнус не нашел ничего, что бы могло улучшить его настроение. Вице-президент Монро решил лично произвести разведку боем, и хотя в спешке он забыл взять с собой подзорную трубу, а потому не осмелился подойти ближе, чем на три мили, новости, которые он привез, были тревожными. Он сказал, что численность британских войск доходит до шести тысяч человек, а также довел до сведения слушателей, что англичане неумолимо наступают вдоль реки Патуксент, откуда они могут быстро повернуть и к Вашингтону, и к Балтимору.

Новости встретили новыми приступами паники, и большинство из сомневающихся еще жителей столицы тут же уехали, прихватив лишь самое необходимое и бросая по дороге вещи, которые вдруг сделались тяжелыми и неудобными. Остались лишь такие упрямцы, как Магнус, да редкие торговцы, боявшиеся местных мародеров больше, чем пришлых британцев, — эти готовились защищать свою собственность.

Магнус не находил себе места от злости, ведь британцы наступали по земле и по морю, не встречая никакого сопротивления. Казалось, при их приближении целые деревни пустели, и никому при этой спешке не приходило в голову создать хоть какое-то препятствие на пути наступающей армии. Магнус сердито сообщил Саре, что дороги находятся в плохом состоянии, узкие, немощеные, и даже десяток поваленных деревьев замедлил бы британское наступление, а стрелки могли бы совершенно безнаказанно атаковать с флангов.